Пусть правит любовь. Автобиография - Ленни Кравиц

после смерти дедушки Джо и теперь жила в «Парк Ла Брея», большом жилом комплексе, где проживало много бывших ньюйоркцев, в еврейском районе Фэрфакс.

Мы решили заехать в «Тауэр Рекордс» на бульваре Сансет. Это было одно из моих любимых мест – магазин пластинок размером с супермаркет. Пока все бродили вокруг, я побрел в секцию с KISS и заметил кучу их кассет. Недолго думая я сунул одну из них в карман джинсов. Это было так легко, что я стащил еще одну. Я огляделся по сторонам. Проход был пуст. Все шло как по маслу. Так почему бы не засунуть третью кассету в карман рубашки, а четвертую и пятую – в задние карманы джинсов, где они свободно, но надежно прилегают к талии? Никого не было видно. Я был готов. Я был спокоен. Увидев, как мои друзья и бабушка Джин направляются к двери, я последовал за ними.

Как только я переступил порог и оказался на парковке, меня схватила чья-то рука. Я огляделся и увидел рожу огромного охранника.

Попался.

Сердце ушло в пятки. Он отвел меня в служебную комнату, где менеджер магазина сказал: «Тебя поймали с поличным. Ты же понимаешь, что это значит? Ты отправишься в тюрьму. Это тебе не шутки. У тебя товаров больше чем на шестьдесят долларов. Это серьезное преступление. Тебя выгонят из школы. Твоя жизнь разрушена. Ты здорово облажался».

Эта тирада продолжалась еще десять минут, пока я дрожал как осиновый лист. В самом конце, когда я уже думал, что охранник вызовет полицию, он сказал: «Не знаю почему, но в этот раз я сделаю тебе поблажку. Я тебя отпускаю. Но никогда больше не показывайся в этом магазине».

Я вздохнул самым большим вздохом в своей жизни. Облегчение было невероятным. Я, наверное, раз десять поблагодарил менеджера. Я был свободен, но ведь мои друзья и бабушка видели, как меня схватили, так что мне все равно предстояло чертовски дорого за это заплатить. Я не сомневался, что бабушка Джин, которая была вне себя от ярости, тут же расскажет все маме, как только мы приедем домой. И она так и сделала. К счастью, папа был на работе.

Мама пришла в ярость. Мой поступок противоречил ее ценностям. Моральный кодекс моей матери был прост: никогда не лги. Никогда не жульничай. Никогда не воруй. Она отправила меня к себе комнату, где я целый час ждал ее возвращения. Мама хотела, чтобы я подумал о том, что натворил. Мне было стыдно и неловко. Чем дольше я ждал, тем хуже себя чувствовал. Когда она снова вошла в дверь, то уже взяла себя в руки. Мама хотела узнать, почему я украл кассеты. Я честно сказал, что у меня не было денег на их покупку, но мне очень сильно хотелось их иметь. Она спросила, знаю ли я, насколько эгоистично и избалованно звучит эта отговорка. Неужели я действительно думал, что моя жизнь закончится, если у меня не будет этих кассет группы KISS? Понимал ли я вообще, насколько ей обидно осознавать, что ее ребенок не видит разницы между добром и злом?

Все, что я мог сделать, – это извиниться и пообещать, что такое больше никогда не повторится. Меня ранили ее слова о том, насколько глубоко она разочарована во мне, но еще больше меня беспокоило то, что сделает папа, когда обо всем узнает. Меня бы посадили под домашний арест на целый год. Но потом, во второй раз за день, мне сделали поблажку.

– Я ничего не скажу отцу, – сказала мама.

ЧТО?! Я не мог поверить своим ушам. Я был в шоке. Мама никогда ничего не скрывала от отца. Это было бы против ее правил. Но, думаю, она знала, что он выйдет из себя, услышав о случившемся, и наши с ним отношения никогда не станут прежними. У этой женщины были серьезные моральные принципы, но вместо них она выбрала меня.

В музыкальном плане я развивался. Я впитывал огромное количество технической информации, которая могла мне помочь даже в карьере рок-певца, хотя я еще этого не осознавал. Выступления всегда захватывали дух. Это были мои первые живые концерты. Как первый альт, один из сорока мальчиков-певцов, я хорошо знал, что значит радовать публику. Концертные залы, такие как «Павильон Дороти Чендлер», были музыкальными храмами со своей легендарной энергетикой. Нужно было суметь правильно себя подать. Казалось чем-то нереальным, что я стал частью таких опер, как «То́ска» Верди или «Волшебная флейта» Моцарта: костюмы, контральто, вся эта драматичность. Помню, как во время вступления в оперу «Кармен» на сцене появились настоящие, живые лошади! Я на всю жизнь запомнил, как мы подпевали симфоническому оркестру, находясь вместе с ним в оркестровой яме, когда танцоры «Балета Джоффри» исполняли «Танец снежинок» из балета «Щелкунчик», – не говоря уже о балеринах.

Но ничто не могло сравниться с нашим самым большим концертом в амфитеатре «Голливуд-боул». От The Beatles до Леонарда Бернстайна, – «Чаша» принимала на своей сцене лучших музыкантов. В тот вечер я надел дома свой хоровой костюм, а затем поехал на концерт на заказном автобусе вместе с Финеасом, Джоуи и другими моими товарищами по хору. Мы были вне себя от восторга. Я с нетерпением ждал момента нашего выхода. У «Чаши» нас подвели к сцене и показали наши места. Там к нам присоединились Хор Роджера Вагнера и Лос-Анджелесский филармонический оркестр под управлением маэстро Эриха Лайнсдорфа.

«Чаша» находится в углублении в склоне холма. Я смотрел со сцены на многоярусные ряды зрительного зала. Не было ни одного свободного места: 17 500 посетителей. Солнце уже садилось. На сцене зажглись огни. Первым номером был традиционный гимн «Veni Creator Spiritus» – «Приди, Святой Дух, Творец, приди». Исполнение «Veni, veni, veni» взорвало мое сознание. У меня мурашки побежали по коже. Позже мы пели Пятую часть Третьей симфонии Густава Малера под названием «Что мне рассказывают ангелы». Хор мальчиков озвучивал ангелов. Это было ангельское чувство. Мы как будто летели.

За кулисами меня ждали мама и папа, улыбались во весь рот, а с ними была – сюрприз! – бабушка Бесси. Я бросился в ее объятия. Я не мог в это поверить. Она впервые в жизни села в самолет, чтобы посмотреть на мое выступление. Это была прекрасная ночь.

Лучшая ночь из всех

«Прекрасный» – слишком слабое слово, чтобы описать следующую главу о моем опыте выступления в хоре. Подходящим словом будет «прозрение».

Август 1977 года. Тем летом мне исполнилось тринадцать, и я отправился в летний лагерь, организованный руководством Хора мальчиков, при Университете Лома Линда, почти в ста километрах к востоку от Лос-Анджелеса, где мы оттачивали репертуар для нового сезона.