Философская драма. Сборник пьес - Валентин Герман

Светловидов шевелится, а потом и вовсе поворачивается с боку на бок. Потом – садится. Мефистофель досадливо всплескивает руками.

СВЕТЛОВИДОВ:

Мне скучно, бес!

МЕФИСТОФЕЛЬ:

Что делать, Фауст?Таков вам положен предел,Его ж никто не преступает.Вся тварь разумная – скучает:Иной от лени, тот – от дел;Кто – верит, кто – утратил веру;Тот – насладиться не успел,Тот – насладился через меру…И всяк зевает, да живёт!И всех вас гроб, зевая, ждёт.Зевай и ты.

СВЕТЛОВИДОВ:

Сухая шутка!Найди мне способ как-нибудьРассеяться.

МЕФИСТОФЕЛЬ:

Доволен будьТы доказательством рассудка.В своём альбоме запиши:ФасцИдиум эст квИес (скука —Отдохновение души).Я – психолОг!.. О, вот наука!.. Скажи, когда ты не скучал?

Светловидов пожимает плечами.

Подумай, поищи… Тогда ли,Как над Вергилием дремал,А розги ум твой возбуждали?Тогда ль, как розами венчалТы благосклонных дев весельяИ в буйстве шумном посвящалИм пыл вечернего похмелья?..Тогда ль, как погрузился тыВ великодушные мечты,В пучину тёмную науки?..Но – помнится – тогда со скуки,Как арлекина, из огняТы вызвал, наконец, меня.Я мелким бесом извивался,Развеселить тебя старался,Возил и к ведьмам, и к духАм,И что же?.. Всё – по пустякам!Желал ты славы – и добился,Хотел влюбиться – и влюбился…Ты с жизни взял возможну дань.А был ли счастлив?

СВЕТЛОВИДОВ:

Перестань,Не растравляй мне язвы тайной.В глубоком знаньи жизни нет.Я проклял знаний ложный свет.А слава… Луч её случайныйНеуловим. Мирская честьБессмысленна, как сон… Но естьПрямое благо: сочетаньеДвух душ!..

МЕФИСТОФЕЛЬ:

И – первое свиданье,Не правда ль? Но нельзя ль узнать,Кого изволишь поминать?Не Гретхен ли?

СВЕТЛОВИДОВ:

О, сон чудесный!О, пламя чистое любви!..Там, там – где тень, где шум древесный,Где сладко-звонкие струИ,Там, на груди её прелестнойПокоя томную главу,Я счастлив был!

МЕФИСТОФЕЛЬ:

Творец небесный!Ты бредишь, Фауст, наяву!Услужливым воспоминаньемСебя обманываешь ты.Не я ль тебе своим стараньемДоставил чудо красоты?И в час полуночи глубокойС тобою свёл её? ТогдаПлодами своего трудаЯ забавлялся, одинокий,Как вы – вдвоём… Всё помню я:Когда красавица твояБыла в восторге, в упоенье,Ты беспокойною душойУж погружался в размышленье(А доказали мы с тобой,Что размышленье – скуки семя).И знаешь ли, философ мой,Что думал ты в такое время,Когда не думает никто?Сказать ли?

СВЕТЛОВИДОВ:

Говори. Ну что?

МЕФИСТОФЕЛЬ:

Ты думал: агнец мой послушный,Как жадно я тебя желал!Как хитро в деве простодушнойЯ грёзы сердца возмущал!Любви, невольной, бескорыстной,Невинно предалась она…Что ж грудь моя теперь полнаТоской и скукой ненавистной?..На жертву прихоти моейГляжу, упившись наслажденьем,С неодолимым отвращеньем:Так безрасчётный дуралей,Вотще решась на злое дело,Зарезав нищего в лесу,Бранит ободранное тело.Так на продажную красу,Насытясь ею торопливо,Разврат косИтся боязливо…Потом из этого всегоОдно ты вывел заключенье…

СВЕТЛОВИДОВ:

Сокройся, адское творенье!Беги от взора моего!..

МЕФИСТОФЕЛЬ:

Изволь. Задай лишь мне задачу:Без дела, знаешь, от тебяНе смею отлучаться я —Я даром времени не трачу.

Светловидов всматривается вглубь зрительного зала.

СВЕТЛОВИДОВ:

Что там белеет? Говори!

МЕФИСТОФЕЛЬ (смотрит):

Корабль испанский трехмачтОвый,Пристать в Голландию готовый…На нём мерзавцев сотни три,Две обезьяны, бочки злата,Да груз богатый шоколАта,Да модная болезнь (онаНедавно вам подаренА).

СВЕТЛОВИДОВ:

Всё – утопить!

МЕФИСТОФЕЛЬ:

Сейчас!

Мефистофель распростирает руки, словно готовясь взлететь. В это время гаснет свет. В темноте звучит оркестровая музыка, развивающая тему яростной бури. Потом она слегка микшируется, прожектор выхватывает из темноты фигуру Светловидова, который в ужасе смотрит на исполнение своего приказа и потом закрывает лицо руками, опустившись на пол. Музыка вовсе прекращается. Сцена медленно освещается снова. К сидящему в скорбной позе Светловидову приближается женщина в античной одежде.

ИОКАСТА:

Чем удручён ты, царь? Узнать я вправе…

СВЕТЛОВИДОВ:

Кому ж ещё открыться мне, жена,В моей беде?.. Итак, узнай: отцомМне был Полиб, коринфский уроженец,А мать – Меропа, родом из дорян.И первым я в Коринфе слыл. Но случайПроизошёл, достойный удивленья…На пире гость один, напившись пьяным,Меня «поддельным сыном» обозвал.И, оскорблённый, я с трудом сдержалсяВ тот день и лишь наутро сообщилРодителям. И распалились обаНа дерзость оскорбившего меня.Их гнев меня обрадовал, но всё жеСомненья грызли: слухи поползли…И, не сказавшись матери с отцом,Пошёл я в Дельфы. Но не удостоилМеня ответом Аполлон, лишь многоПредрёк мне бед, и ужаса, и горя:Что суждено мне с матерью сойтись,Родить детей, что будут мерзки людям,И стать отца родимого убийцей…Вещанью вняв, решил я: пусть КоринфМне будет дальше звёзд! И я бежалТуда, где не пришлось бы мне увидеть,Как совершится мой постыдный рок.Отправился, и вот – пришёл в то место,Где, по твоим словам, убит был царь.Тебе, жена, я истину открою…Когда пришёл я к встрече трёх дорог,Глашатай и старик, как ты сказала,В повозке, запряжённой лошадьми,Мне встретились. Возница и старикМеня сгонять с дороги стали силой.Меня толкнул возница, и егоУдарил я в сердцах. Старик меж тем,Как только поравнялся я с повозкой,Меня стрекалом в темя поразил.С лихвой им отплатил я. В тот же мигСтарик, моей дубиной поражённый,Упал, свалившись наземь, из повозки.И – всех я умертвил. И если естьРодство меж ним и… Лаем… О, скажи:Из смертных кто теперь меня несчастней?Кто ненавистней в мире для богов?..Я оскверняю ложе мертвецаКровавыми руками. Я ль не изверг?Я ль не безбожник? Убежать бы мог…Но мне нельзя к родителям вернуться,В мой край родной: вступить придётся тамВ брак с матерью и умертвить отца,Полиба, кем рождён я и воспитан…Нет, грозные и праведные боги,Да не увижу дня того, да сгинуС лица земли бесследно! Лишь бы толькоТаким пятном себя не осквернить!Одно осталось для надежды мне —Дождаться, чтоб сюда пришёл пастух.Ведь рассказал он, что царя убилиРазбойники… Так если подтвердит,Что было много их, – убил не я.Не может ведь один равняться многим.

Входит вестник.

ВЕСТНИК:

Могу ль от вас узнать, о чужестранцы,Где здесь царя Эдипа дом? А лучшеСкажите, где находится он сам.

СВЕТЛОВИДОВ (Иокасте):

Кто он такой? Что хочет мне сказать?

ИОКАСТА (пошептавшись с вестником):

Он – из Коринфа: с вестью, что Полиб,Отец твой, умер. Нет его в живых.

СВЕТЛОВИДОВ:

Что говоришь ты, гость? Скажи мне сам.

ВЕСТНИК:

Коль должен я сказать сперва об этом,Знай, что стезёю мёртвых он ушёл.

СВЕТЛОВИДОВ:

Убит он? Или умер от болезни?

ВЕСТНИК:

Чтоб умереть, немного старцу нужно.

СВЕТЛОВИДОВ:

Так от болезни умер он, несчастный?

ВЕСТНИК:

И оттого, что был преклонных лет.

СВЕТЛОВИДОВ:

Увы! К чему нам было чтить, жена,Полёты птиц и жертвенник пифийский,Провозгласившие, что суждено мнеОтца убить родного? Вот он – мёртвыйЛежит в земле, а я не прикасалсяК мечу. Но, может быть, с тоски по сынуСкончался он, – так я тому виной?..

ВЕСТНИК:

Утешься! Не в родстве с тобой Полиб.

СВЕТЛОВИДОВ:

Что ты сказал? Полиб – мне не отец?..

ВЕСТНИК:

Такой же он тебе отец, как я.

СВЕТЛОВИДОВ:

Но почему ж меня он сыном звал?

ВЕСТНИК: