Йога Таун - Даниэль Шпек

я удивляюсь. Именно он предложил жить вместе, и если бы он не знал, что я считаю брак ненужным, давно надел бы мне кольцо на палец. Но, кажется, он чувствовал, что лучше не будить Чужого во мне. Ведь все шло хорошо.

* * *

До того проклятого субботнего дня, когда мое старательно выпестованное Я растворилось, а мое место занял Чужой.

* * *

Аднан ничего не понимал.

– У тебя появился другой?

– Нет.

– Я что-то не так сделал?

– Нет.

– Может, тебе обратиться к врачу?

– Нет.

Он пытался все объяснить естественными причинами. Предлагал обыкновенные решения. Как будто можно просто отремонтировать человека, который сломался. Объяснить ему, что произошло в ту субботу, было все равно что пытаться рассказать слепому, что такое солнечный свет. Он по-своему может понять, поскольку чувствует тепло на коже и что-то видит, но у вас никогда не будет одинаковых воспоминаний и чувств. Это сводит тебя с ума, и ты начинаешь сомневаться, твой ли это человек, потому что он внезапно становится чужим. При этом отдаляешься ты сама, но в тот момент не замечаешь этого.

* * *

Потом у нас перестало получаться в постели. Наши тела говорили на разных языках, расходились, отгораживались. Аднан сначала грустил, потом злился, потом ушел в себя.

* * *

Той ночью, когда ситуация накалилась и мы спорили так громко, что разбудили детей, я поспешно собрала вещи и убежала из квартиры с одной спортивной сумкой. Ничего не объяснив детям. Я спросила Рики, могу ли несколько раз переночевать в студии.

– Конечно, – ответила она. – Я все равно уезжаю. Но тебе нужно отдохнуть. Ты плохо выглядишь. Поехали со мной на фестиваль. Заправишь душу.

– Я сейчас не выдержу Индию.

– Ты и в прошлом году так говорила. И в позапрошлом. Ты единственный преподаватель йоги, который еще ни разу не съездил в Индию.

Для меня это было слишком. Мне не нужен был фестиваль, где будут тысячи людей, да еще в Индии, которая представлялась мне атакой на чувства. Мне нужно было спрятаться в раковину. Где никто не будет спрашивать, как у меня дела. Потому что мне нечего ответить. Потом я лежала ночью в студии и отчаянно хотела, чтобы рядом был кто-нибудь, кто спросит, как мои дела. Знаю, логики тут нет.

* * *

На следующий день пришли Ясмин и Джонас. Они принесли плейлист, который вместе составили для меня. Мои любимые песни. Там была даже «Люси в небесах». Мы сидели на полу в студии, и я разревелась. Потом Джонас сказал: «Мама, пойдем домой». Не «Люси», как обычно. Эти слова глубоко тронули меня. Не потому что он признал за мной право на место Джеральдины. Он признал его раньше. А потому что в этот момент я поняла, что он привязался ко мне. У меня часто было ощущение, что я не соответствую требованиям. Аднан был прирожденный папа-медведь, а я никогда не знала, хорошая ли я мама-медведица. Ясмин и Джонас вечно на что-то жаловались. И когда это не родные дети, ты думаешь, что не справляешься с обязанностями. А на самом деле они ко мне привязались. Мне больше ничего не нужно было делать. Я давно достигла цели. И они оба были мне благодарны.

Это осознание привело в движение поток мыслей и чувств. Часть меня захотела тут же пойти с ними домой. Но Чужой во мне почуял опасность. А я из-за проклятой стеклянной стены не могла сказать почему. И я попросила время на размышления. Они оба обняли меня на прощанье. Я не знала, как мы будем жить друг без друга.

* * *

Ночью, когда я осталась наедине с Чужим, мне страшно захотелось домой. Квартиру Аднана, куда я переехала после смерти Джеральдины, я постепенно сделала своим домом. Сначала было трудно обрести свое место, а не быть просто запасной фигурой. Мы пару раз поспорили, и с каждым разом Аднан рос в моих глазах. Конечно, он горевал по Джеральдине, но его сердце оставалось открытым. Мы покрасили стены и сделали перепланировку. Убрали все, что казалось мне слишком мрачным. Я люблю, чтобы было светло. Постепенно его дом становился моим. Причина, по которой я противилась возвращению, имела глубокие корни: квартира стала моей зоной комфорта – надежная, безопасная, проникнутая духом папы-медведя, но чего-то недоставало. Я видела себя в этой квартире так, словно подсматривала снаружи через окно за жизнью другой женщины. Жизнью, которая не заслужила своего названия, слишком ограниченной и пустой. Может, нужно свернуть на последней развилке, пока не поздно? Еще раз начать сначала? Или глупо отпустить Аднана лишь потому, что лучше уже не будет? Я не спала всю ночь. Делала асаны и пранаямы. Пыталась услышать внутренний голос. Но нить разорвалась, и я не могла ухватить ее кончик. Словно космонавт, рискнувший слишком далеко зайти в открытый космос и гонимый невесомостью все дальше от родного корабля. Подо мной крохотный, непостижимо прекрасный земной шар, вокруг темная Вселенная. Кислород на исходе, а рация не работает.

* * *

На следующий день мы с Чужим пришли в квартиру. Когда там никого не было. Мы упаковали мои вещи в коробки, отнесли их в машину и поехали в студию. Там мы свалили все в угол, удивляясь, как много набралось всякой ерунды и как мало, собственно, нужно для жизни. Вечером позвонил Аднан, мы говорили и плакали. Я ничего не решила, сказала я, но ты не заслуживаешь любви наполовину. Или я вернусь полностью, или не вернусь совсем. Чем больше Аднан боролся за меня, тем больше я отдалялась, это было безумием. Когда он протягивал мне руку, я говорила: «Мне нужно собственное пространство». Когда он говорил: «Все наладится», меня бросало в пот от страха. Я надеялась, что он откажется от меня. Чтобы на меня больше не давило осознание, что все зависит от меня. Но он не отступался.

Старый папа-медведь.

Почему, черт побери, я не могла доверять ему?

* * *

Фронт посыпался и с другой стороны. Там, где я всегда чувствовала себя уверенной. Работа – люди впервые стали отказываться.

«Ничего личного, Люси».

«Мне просто нужно посмотреть, подумать».

«Тебе хорошо бы отдохнуть».

Они чувствовали мою слабость; ничто не распространяется так быстро, как слух, что преподаватель выгорел. Как раз в той сфере, где все вращается вокруг ментального здоровья. Йога давно превратилась в спорт высоких достижений. И если ученики меняли преподавателя, они редко возвращались. Я оказалась перед лицом потери своего главного богатства –