Путеводитель оптимистки с разбитым сердцем - Дженнифер Хартманн

Я слышу лишь мальчика, лежащего на асфальте, который смотрит на меня с благоговением на лице. Под яркими лучами солнца мои растрепанные волосы светятся, как нимб.

– Ты… Ты ангел?

Глава 9

Одна неделя проходит за другой, будто ничего и не случилось.

На самом деле… И правда ничего не случилось.

По крайней мере, Кэл ведет себя по-прежнему. Мы с ним не стали лучшими друзьями. Подумаешь, всего-то простое прикосновение, от которого мое сердце зашлось в бешеном ритме, и комплимент, который я прокручивала в голове раз за разом последние четырнадцать дней.

Такой уж я человек. Хватаюсь за соломинку, даже когда она обращается в прах от малейшего прикосновения.

Мне не за что ухватиться.

Я так хочу, чтобы Кэл начал относиться ко мне иначе – как к девочке, которую он знал, как к подруге детства, – что вижу знаки, которых нет.

Кэл ведет себя как порядочный человек. Я не сомневаюсь, что он и есть хороший, порядочный человек, несмотря на внешнюю угрюмость и отстраненность. Люди прячутся под маской, когда не хотят, чтобы их видели. Но ведь я уже видела Кэла. Я знаю его сердце не хуже, чем свое, и мне больно от мысли, что он пытается его похоронить.

В пятницу после полудня я как раз пшикала на окно в лобби средством для очистки стекол, когда дверь в комнату отдыха резко распахнулась и снова захлопнулась.

– Ты что, выкинула нашу еду из холодильника?

Я бросаю взгляд через плечо. Кэл стоит позади меня. Вязаная шапочка темно-зеленого цвета сползла на затылок, обнажив сердито нахмуренный лоб, – так сильно Кэл хмурится только в моем присутствии. Он сложил руки на груди, обтянутой серой майкой, и ждет, пока я разозлю его еще сильней.

Он не пришел на мое выступление неделю назад. И сегодня едва ли придет, да и в будущем тоже. Наверное, я никогда точно не узнаю, зачем он явился той ночью и сказал мне своим хриплым, незабываемым голосом, что я пою, словно ангел.

Ну и ладно. Мне просто нужно выкинуть это из головы.

Я жизнерадостно улыбаюсь, протирая стекло. Веко Кэла дергается в такт скрипучим звукам.

– Едой это было три месяца назад. С тех пор она превратилась в биологическое оружие.

– Я серьезно.

– Я тоже. Если б я могла, то надела бы скафандр, прежде чем ее выбрасывать.

Он хмыкает.

– Мило.

Я невольно улыбаюсь еще шире, хотя Кэл едва ли это оценит.

– Я помыла холодильник и оставила все, что не было просрочено. Три из десяти твоих персиковых йогуртов уцелели. Остальные скисли еще до моего рождения.

Он не улыбается. Впрочем, он никогда не улыбается, так что я не принимаю это на свой счет. Я работаю здесь уже больше месяца, но ни разу не видела Кэла с радостным выражением лица.

Мысленно оплакав неудачную попытку его развеселить, я снова поворачиваюсь к стеклу. Концы волос щекочут меня меж лопаток.

Я даже не слышу, как он подходит ближе.

Кэл начинает говорить, стоя у меня прямо за спиной. Я чувствую тепло его тела через вязаное платье горчичного цвета.

– Спасибо, – произносит его негромкий баритон.

От его близости по моей спине пробегает дрожь.

От хрипотцы в его голосе.

От манящей, опьяняющей энергии, которая от него исходит, несмотря на неприветливый настрой.

Уму непостижимо.

Кэл – это загадка, от которой у меня путаются мысли, ослабевает самоконтроль, а сердце выпрыгивает из груди. Я ничего не понимаю.

Я сжимаю тряпку и медленно поворачиваюсь, стараясь сохранить на лице непринужденную улыбку.

– Да не за что. Тебе просто не хватает женской руки.

Кэл наклоняет голову набок и прищуривается. Между нами повисает напряженная тишина, а потом он говорит негромко:

– Вот как?

Я слышу в его словах игривую нотку.

Я уверена.

– В мастерской, – добавляю я, неловко покашливая. Почему я не умею говорить, как нормальный человек? – Чтобы убираться и все такое.

– Понятно.

Я ощущаю прилив дурноты, вспомнив все двусмысленности, которые наговорила Кэлу за последние шесть недель.

Их было немало.

Я намереваюсь сменить тему, как вдруг Кэл резко замирает у приемной стойки и его спокойствие исчезает, как будто его и не было. На смену ему приходит раздражение.

– А орхидея куда подевалась?

Я моргаю.

– Что?

– Орхидея, черт побери. Цветок, который стоял на приемной стойке, Люси.

Я колеблюсь. Смотрю на стойку, потом на Кэла. На его лице читается даже не раздражение, а ярость. Под обтягивающей майкой перекатываются мускулы. Он смотрит на меня зло и обвиняюще.

– Ну я… Я ее выбросила. Она же завяла.

– Неправда.

Не знаю, почему его это так волнует, но орхидея абсолютно точно была мертва. Она уже начала гнить.

– П-прости меня. Хочешь, я куплю новую? Могу хоть сейчас сбегать в магазин.

Он сжимает переносицу и тяжело вздыхает. Потом потирает челюсть. Не отрывая взгляда от стойки, он медленно качает головой, будто не может смириться с мыслью, что в лобби больше нет мертвого растения.

– Черт возьми, я же каждый день ее поливал. Почему они вечно вянут?

Я пристально его разглядываю. Его взгляд чуть смягчается; зарождающаяся на горизонте буря отступает. Он слегка расслабляется – напряжение покидает его тело.

Дело тут явно не в цветке.

Но я опасаюсь его расспрашивать.

Потом я наконец осознаю, что он сказал, и озадаченно хмурюсь.

– Кэл, их нельзя поливать каждый день. Орхидеи поливают раз в неделю. Моя мама их обожает. Когда я была маленькая, у нас был полный дом орхидей. – Кэл смотрит вниз, на свои потертые ботинки. Он снова напряжен. Я мягко добавляю: – Ты их убивал.

Он резко поднимает голову.

В его глазах бушует пламя. Инстинкты подсказывают мне отступить, скрыться, но вместо этого я кладу руку ему на предплечье. Его мышцы перекатываются под кожей, когда я провожу большим пальцем по татуировке.

Черепа и скелеты. Мертвые останки.

Смерть.

Мне так хочется вдохнуть в него новую жизнь. Я делаю шажок вперед и сжимаю его руку. Впервые в жизни я молчу. Просто стою, держа его за руку, и приподнимаю голову, чтобы встретиться с ним взглядом. Тепло улыбаюсь, под стать моему прикосновению.

Между нами вспыхивает искра.

Под моими пальцами разгорается жар.

Я делаю вдох и жду, чтобы он сказал хоть что-то. Надеюсь, он разделит со мной свою ношу.

На мгновение мне кажется, что он вот-вот заговорит. В его глазах читается что-то уязвимое; его губы чуть приоткрываются.

Но потом он сбрасывает мою