Путеводитель оптимистки с разбитым сердцем - Дженнифер Хартманн

но в этот раз он куда более прямолинеен. Откашлявшись, я переворачиваю салфетку и слегка посмеиваюсь.

– Очень мило. Так все-таки… – Я поворачиваюсь к Кэлу. Он скептически приподнимает бровь. Его щека подергивается. – Что ты здесь делаешь? Я не думала, что ты часто ходишь по барам.

– С чего ты взяла?

В фиолетовом свете барной стойки его лицо выглядит совершенно невозмутимым. Я прикусываю губу, чтобы сдержать смех.

– Хорошая попытка. Ты уже второй раз уходишь от ответа.

Он отворачивается и делает глоток.

– Вот как?

Я фыркаю.

– Откуда взялся твой псевдоним? – он резко меняет тему.

Я вздыхаю. Остается смириться, что сегодня он вряд ли поделится со мной своими самыми сокровенными мыслями. Или вообще хоть какими-то мыслями.

– От Эммы, – признаю я, и Кэл на миг замирает, не донеся стакан до рта.

В его глазах мелькает мука. Он делает глоток и со стуком ставит стакан обратно на барную стойку. Имя сестры теперь приносит ему лишь боль. Я тоскую по тем временам, когда оно вызывало радость.

– Ее любимой пианисткой была Имоджен Купер, – продолжаю я. – Эмма хотела стать похожей на нее, когда вырастет. Это моя дань уважения…

– Я понял, Люси, – сердито говорит он, потирая щетину и не глядя на меня. – Хватит уже болтать.

Я практически ощущаю на языке вкус его злости, горькой и жгучей. Поэтому делаю глоток вина, чтобы смыть этот вкус.

Сейчас лучше помолчать, так что я съеживаюсь на стуле, будто ребенок, которого отругали, и прикрываю волосами покрасневшие щеки. Ожидая, пока тяжелая атмосфера развеется, я кручу в руке бокал и рассматриваю свои ногти орехового цвета.

Потом мне на поясницу мягко ложится чья-то рука.

Когда я понимаю, что это Кэл – что Кэл так нежно дотронулся до меня в знак извинения, – я замираю в шоке. Это совершенно невинный жест. Дружеский, ненавязчивый. Кэл, наверное, даже не задумался, прежде чем положить татуированную руку на изгиб моей поясницы, задев до этого мое бедро.

Но со мной это прикосновение творит что-то странное.

Жар обдает мое лицо, грудь, уши, шею. В моем чреве вспыхивает пламя. Меня так шокирует это чувство, что я замираю в ступоре, сжимая ножку бокала побелевшими пальцами.

Кэл наклоняется ближе и шепчет мне прямо в ухо:

– Прости.

От его хриплого голоса у меня по спине бегут мурашки. Он плавно убирает руку, едва не задевая мои ягодицы.

Одно касание.

Одно касание и одно слово, а я будто оказалась в эпицентре взрыва и задыхаюсь от дыма.

Да что со мной такое?

Мне остается лишь надеяться, что Кэл не заметил моей чрезмерно бурной реакции. Я бросаю на него опасливый взгляд.

Это оказывается ошибкой. Кэл слишком близко, и его глаза следят за каждым моим движением.

– Все нормально, – выдавливаю я и облизываю пересохшие губы под пристальным взглядом Кэла. – Я понимаю. Больше не буду о ней говорить.

На его шее проступают вены, когда он отстраняется.

– Мне просто нужно смириться.

– Неправда. Есть такие вещи, с которыми смириться невозможно.

Он скептически на меня поглядывает.

– Я имею в виду… Пусть эта память причиняет тебе боль, но ты не можешь просто взять и все забыть. Тебе больно, потому что Эмма была для тебя важна. И всегда будет важна, – говорю я. Не уверена, насколько понятны мои слова, но Кэл не проклинает меня и не встает, чтобы уйти. Я поворачиваюсь к нему так, что мои колени слегка его задевают, и продолжаю говорить: – Нужно сделать так, чтобы эти воспоминания радовали нас, а не вгоняли в отчаяние. Вдохновляли, помогали двигаться дальше.

Может, все дело в бурбоне. А может, музыка в баре убаюкала демонов в его душе.

Так или иначе, Кэл идет на контакт.

Я жадно хватаюсь за нить, которую он мне протягивает.

– Я думаю о ней каждый чертов день, – признается он глухим, безнадежным голосом. Постукивая пальцем по краю стакана, он вглядывается в тающие кубики льда. – Она как туча, которая следует за мной по пятам. Высасывает из меня любой намек на счастье. – Он глядит на меня, нахмурившись. – А тут еще и ты.

Эти слова пронзают меня насквозь.

Их смысл понятен: Ты делаешь только хуже.

– Я не хотела вторгаться в твою жизнь, Кэл. Я просто… – Я прикусываю щеку и отодвигаюсь. – Я просто скучала по тебе.

Он сердито ворчит, словно эта мысль кажется ему нелепой.

– Ты скучала по мальчику, которого знала в детстве. Ты жила в сказке, пока злодей все не разрушил.

– Мы можем начать заново. – Я знаю, что иду на риск, но мне так не хочется, чтобы он замолкал. – Снова стать друзьями.

– Друзьями, – он презрительно хмыкает. – Нет. Ты живешь в своем воображаемом мире, а я… Я по-прежнему там.

Там.

Я знаю, что он имеет в виду. Бывают дни, когда я тоже оказываюсь «там».

Я убираю за ухо прядь волос и делаю неторопливый глоток вина, глядя на Кэла.

– Тогда зачем ты пришел сегодня?

Он понимает мой намек и хмурится еще сильней.

Наверняка он пришел, чтобы увидеть меня. Как и я, он скучает по нашему прошлому, но не может себе в этом признаться.

Других вариантов нет. Он не мог прийти случайно.

Кэл осознает, что я загнала его в ловушку. Он отстраняется, делает последний глоток бурбона и вздыхает. Я понимаю, что разговор окончен, когда он опускает стакан и встает. Затем он кладет на стойку двадцатидолларовую купюру и сминает в кулаке салфетку с запиской Нэша.

Потом Кэл поворачивается ко мне.

Я вдыхаю запах его одеколона одновременно с его словами:

– Ты поешь, словно ангел.

Воздух резко покидает мои легкие.

Мои колени слабеют, а сердце заходится в бешеном ритме, но Кэл не задерживается, чтобы подать мне руку. Он стремительно удаляется, пока я пытаюсь прийти в себя.

– С-спасибо, что пришел, – запинаюсь я, стараясь унять дрожь в руках. – Это много для меня значит.

Мой слабый голос тонет в шуме бара, но Кэл все же оборачивается. Одно долгое мгновение он смотрит на меня, а потом медленно моргает. Ни улыбки, ни кивка.

Только недолгая пауза.

Потом он уходит, перед выходом бросая в урну смятую салфетку.

Я по-прежнему ощущаю его присутствие. Его слова согревают меня, как полуденное солнце.

Не проходит и пяти минут, как в бар врывается Алисса и немедленно подбегает ко мне, извиняясь и жалуясь на своих бестолковых коллег.

Я едва ее слышу.

И едва слышу Нэша, когда он подливает мне вина и спрашивает про загадочного незнакомца, пришедшего послушать мое выступление.

Наверное, я что-то им отвечаю, но собственные