Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца - Рувим Исаевич Фраерман

– Что ты так смотришь, братец? – спросил дядя Пётр у Васи.

– Море? – снова прошептал Вася.

– Странен ты, мой друг, – сказал дядя Пётр. – Знавал я батюшку твоего, славно служил он в гвардии, в Преображенском, а ты, братец, всё море да море! Где ты сему выучился, не у тётушки ли в Гульёнках? Умствователь ты, я вижу. Заедем-ка лучше к англичанину в трактир. Слыхал я, будто они в Ораниенбауме славно кормят.

В английском трактире, где они остановились завтракать, всё было удивительно для Васи: и посуда, и кушанья, и люди другого обличия.

За прилавком стоял толстый-претолстый человек с лицом розовым, как у ребёнка, хотя борода у него была седая и, к изумлению Васи, росла прямо из-под шеи.

Вася с уважением смотрел на него.

«А может быть, – думал Вася, – может быть, он знал капитана Кука и даже сидел с ним рядом? Ведь оба они англичане».

И Вася сказал по-английски, робко подбирая слова:

– Сэр, вы, наверное, знаете мистера Кука? Не правда ли? Он ваш соотечественник.

Трактирщик, перегнувшись через прилавок, внимательно выслушал Васю.

Нет, о мистере Куке ему ничего не известно. Он ничего не слыхал, но у него в трактире бывает мистер Смит, что торгует пенькой в Санкт-Петербурге. Он тоже очень почтенный человек и всегда требует ростбиф, что готовят у него в трактире.

И Вася уже больше не смотрел с восхищением на англичанина и ничего удивительного не находил более в его бороде, в его кожаных нарукавниках, в его говядине, горой наваленной на огромных блюдах.

Куда удивительней был тот матрос, который сидел на пристани и ловил рыбу.

Недалеко от него лениво покачивалась на воде просторная парусная шлюпка. Увидев подъехавшую к пристани тележку, в которой сидели Вася и дядя Пётр, матрос неторопливо смотал свою удочку и подошёл к приехавшим.

– Вам в Кронштадт? – спросил он. – Могу доставить на своей посудине.

Дядя Пётр сговорился с ним с двух слов. Погрузили вещи в шлюпку, уселись поудобнее, и матрос взялся за вёсла.

В первый раз Вася садился в настоящую шлюпку. Она была просторна, от неё пахло смолой и краской. И над головой Васи возвышалась настоящая мачта. Васе не сиделось на месте. Он поглядел на парус, подвязанный к мачте, и сразу понял, что матрос взялся за вёсла только для того, чтобы выехать из затишья на ветер, и с нетерпением ждал того момента, когда старик распустит парус, наблюдая за всеми его движениями.

– В корпус? – спросил матрос, ласково поглядывая на Васю из-под своих седых нависших бровей.

– В корпус, – подтвердил Вася.

– Сейчас видать, – продолжал старик. – Сколько я перетаскал туда вашего брата – и не сосчитать!

– А ты служил на корабле? – спросил Вася.

– Служил, – отвечал матрос. – Двадцать лет на «Победославе». Бомбардиром был. Ну, держись, барчук, выходим на ветер!

Вася замер. Перед взором его открылось море – настоящее море, о котором он столько думал и которое видел так близко впервые, тёмно-сапфировое Балтийское море. Ветер гнал над ним обрывки туч. И тени скользили по поверхности, и от этого море казалось пёстрым.

Вася встал во весь рост в шлюпке и глядел вперёд на волны с белыми разлетающимися в брызги гребнями. Шум постепенно приближался и нарастал.

И Васе казалось, что этот неумолкаемый шум звучит в его собственном сердце.

Так вот она, стихия, с которой он должен дружить и с которой он должен всю жизнь бороться, которую он должен научиться побеждать, которую он уже любит!

А старый матрос весело поглядывал на него своими выцветшими бледно-голубыми глазками и, как бы отвечая на его мысли, хитро подмигнув, сказал:

– Ну-ко-ся, ваше высокоблагородие, помогай мне ставить парус.

Вася бросился развязывать парус, но лишь чуть коснулся его, тот сам вырвался из его рук, раскрылся и, приняв форму птичьего крыла, наполнился ветром. Шлюпка накренилась на правый борт, быстро побежала в перерез волн и вынеслась на морской простор.

Вася стоял на носу, как заворожённый, и неотрывно смотрел на волны, которые всё бежали навстречу ему, и плескались, и шумели, и шипели за бортом, будто злились на Васю, будто собирались потопить это утлое судёнышко.

Лицо Васи покрылось ярким румянцем, глаза разгорелись.

– Добро, барчук? – спросил матрос, держа одну руку на руле, а другой сдерживая рвущийся парус.

– Добро, – отвечал Вася старику.

– Чай, мураши по спине ползут?

– Откуда ты знаешь? – засмеялся Вася.

– Уж я знаю, – хитро подмигнул старик. – Я, браток, всё вижу и всё смекаю. Много народу я на море перевидал и сразу вижу, чего какой человек стоит, что из него получится. Морская у тебя судьба. Иди-ка, подержи парус.

Вася сел на скамейку и взял в руки конец верёвки, которую держал матрос.

– Держи крепче! Обеими руками!

Парус рвался, как живой, и Вася должен был упереться ногами в дно шлюпки и напрячь все силы, чтобы не выпустить его из рук.

Он даже не заметил при этом, что дядя Пётр, судорожно ухватившись одной рукой за борт, а другой за скамейку, вдруг побледнел в лице и склонился над водой, беспомощно закрыв глаза.

Вася ничего не видел, кроме моря, расстилавшегося перед ним в своей переменчивой красе. Ему хотелось без причины смеяться, захватывало дух и сладко замирало сердце, когда шлюпка то взлетала на гребень волны, то ныряла носом вниз, и холодные водяные брызги обдавали и его самого, и его дорожный сундучок, и дядю Петра, который мучился в приступе морской болезни.

Вася вдруг поднялся и громко крикнул что-то бесконечно радостное навстречу выраставшему из волн Кронштадту, где ждала его иная судьба, иная, ещё неведомая ему семья.

Глава 16

Первые уроки

Через месяц по своём прибытии в Морской корпус, в те годы находившийся в Кронштадте, Вася Головнин писал дядюшке Максиму:

«Любезный дядюшка Максим Васильевич! Мне очень хотелось отписать вам, как только прибыл в корпус, но то невозможно было сделать, поелику здесь не как у себя дома, не сядешь где попало и когда хочешь за стол, а для всего есть положенное время и место.

Меня берёт сожаление, что не смог выполнить вашего наказа о незамедлительном отписании, но теперь всё расскажу по порядку. Я уже кадет первой роты и знаю весь корпусный регламент».

Далее Вася подробно описывал своё путешествие, переезд из Ораниенбаума в Кронштадт в матросской шлюпке. Сообщал о том, что экзамен был для него «не зело трудным», что он сдал его хорошо, что в корпусе проходят много всяких наук