Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца - Рувим Исаевич Фраерман

Вася обернулся в последний раз и вдруг почувствовал, что вот именно сейчас, а не ранее, что-то оборвалось в его жизни и безвозвратно, вместе со старой нянькой, отошло назад.

Так весенняя льдина отрывается от родного берега и навсегда уносится в неизвестную, туманную и бурную даль.

Глава 15

От Санкт-Петербурга до Кронштадта

Целые сутки Вася и спутник его в этой долгой поездке Звенигородцев не спали, чтобы не пропустить того часа, когда въедут они в новую столицу державы Российской.

Приехали в Петербург вечером на шатающихся от усталости ямских лошадях.

Стоя в тарантасе на коленях, Вася широко открытыми глазами смотрел вдаль, где над храмами Александро-Невской лавры, над золотом Смольного собора смежалась узкая, дышащая пламенем заря.

Он не смотрел на дворцы, на чугунные решётки ворот и садовых оград, на прямые линии каналов. Он искал море.

Должно же оно где-то быть здесь. Разве не о нём думал он и мечтал и в Гульёнках, и в Москве, и в дороге? Разве не оно снилось ему по ночам? Так где же оно? Почему же оно не встречает его первым, как друг, которого он так ждал и так сильно любил?

И вдруг за поворотом, над берегом, выложенным камнем, прямо перед взором Васи сверкнула водная гладь. Во всю свою ширину светилась она при закате.

Вода её так тяжело текла вдаль, и было её так много, что Вася поднялся на ноги в тарантасе и застыл в восторге.

– Это море? – спросил он.

– Нет, барчук, то не море, – ответил ямщик. – Моря отсель не увидишь. То Нева-река.

– Река? – повторил Вася с удивлением.

Ему стало немного стыдно за свою ошибку. Он ничего не добавил, продолжая смотреть перед собой.

Но и Нева была хороша своим великим простором и силой. Неподвижно дремали на ней вдали корабли, тянулись барки у берега, искусно выложенного камнем, и над водой без устали разносились с лодок голоса гребцов.

Вася огляделся вокруг.

Огромный, чудесный город обступал его.

За Царицыным лугом ярко голубела при закате солнца громада Зимнего дворца. Прямые каналы с берегами, укреплёнными каменными стенками с узорными решётками, уходили куда-то вдаль, в глубь города. Пылали в закатном зареве окна в роскошных жилищах вельмож. Стены дворцов были ярко раскрашены. Сверкало золото на выпуклых украшениях медных крыш. Со всех сторон усадьбы вельмож окружали сады, где все деревья были, как одно, и все подстрижены, как бубенчики на шорках гульёнковских коней.

Кто живёт в этих дворцах?

По каналам, выведенным словно по шнуру, заставленным судами, – что это за суда? – сновали взад и вперёд расписные ладьи.

И такого множества чёрного люда не видел Вася нигде до сих пор.

Эти люди под дружный запев, ухватившись за длинный канат, выгружали из барок и ставили стоймя на землю огромные каменные столбы.

А мимо, по прямым, широким, мощёным деревом улицам, катились золочёные кареты со сверкающими стёклами, с ливрейными лакеями на запятках.

В золотистом сумраке высились башни на подъёмных мостах.

Разве могло всё это Васе присниться? Глаза его горели, душа была объята восторгом.

Он не заметил, как подъехали они к маленькому домику дальней родственницы Звенигородцевых, Марфы Елизаровны, и завернули во двор, где Вася увидал вдруг у сарая самую обыкновенную деревенскую лопоухую коровку, которая с любопытством смотрела на приезжих и спокойно жевала свою жвачку.

Вася тоже с любопытством поглядел на неё. Что она делает здесь, в столице?

Ласковая хозяйка приняла гостей и начала готовить ужин. Вася, походив немного по двору, снова вышел за ворота.

Он сделал несколько шагов. Было тихо. Но и сюда доходил до него хоть неясный и далёкий, но всё же могучий голос чудесного города. И Васе захотелось посмотреть на него ещё хоть немного.

Он прошёл вдоль реки, вышел на какую-то широкую и прямую улицу, которая одним концом уходила вдаль, а другим упиралась в величественное здание, какое Вася принял сначала за храм. Но креста на нём не было.

Стены его были уже погружены в сумрак, и в лучах заходящего солнца горела только одна высокая, острая, золотая спица. А над спицей, тоже горевшие золотом, плыли облака, которые ветер с широкой реки гнал всё дальше на запад.

…Из тихого домика Марфы Елизаровны выехали ночью, чтобы к рассвету попасть в Ораниенбаум.

Там-то уж, – Вася знал об этом хорошо, – он увидит, наконец, море.

Какое оно? Такое ли, каким он представлял его себе в мечтах, когда плавал он в своём воображении вместе с капитаном Куком на корабле «Резолюшин», когда скитался он, как Одиссей, по неведомым и чудесным странам? И велики ли волны на нём, и какие звёзды светят над его тёмными валами?

Вася думал об этом всё время, пока тяжёлые, окованные железом колёса тележки стучали по бревенчатой мостовой бесконечной улицы, которую ямщик назвал Невской першпективой.

Ехали мимо каких-то дворцов, даже в сумерках поражавших своей красотой и величием. Но Вася не смотрел на них более.

Уже совсем стемнело. Дядя Пётр Звенигородцев, сидевший в тележке рядом, задремал. На небе зажглись звёзды. «Першпектива» ещё долго тянулась, потом исчезла. Стали попадаться маленькие домики, окружённые высокими заборами, за которыми бешено рвались на цепях сторожевые псы. Всё чаще дорога шла пустырями, над которыми поднимался белой пеленой ночной августовский туман.

Миновали деревни Волково, Лигово, Стрельну.

Было холодно. Воздух был чистый и резкий. Пахло потом от невидимых лошадей, грязь чавкала под их ногами.

А моря всё не было.

Только иногда с запада тянуло ветерком, приносившим запах влаги, и там, на самом краю неба, звёзды были бледнее и мельче, словно свет их поглощала другая, невидимая взору бездна.

«Не море ли это?» – думал Вася. А ночь всё светлела и светлела.

Угасли созвездия, всё шире раздвигались дали, и вдруг Вася увидел корабль, плывущий по небу.

– Что это?! – воскликнул он в страхе.

И верно, корабль шёл по небу, – двухмачтовый корабль с полными парусами, на которых дрожал луч восходящего солнца.

– М-да… – с недоумением отозвался дядя Пётр и обратился к ямщику: – Что это, братец, такое? Ведь, кажись, действительно корабль плывёт как бы по небу.

– Обыкновенно – море, – отвечал ямщик.

– Море? – повторил Вася. – А я думал, небо.

И как ни зорок был его взгляд, ни пытлив, он не мог отличить края неба от моря, до того они были похожи по цвету.

Небеса далеко уходили, и к ним далеко уходило плоское петербургское взморье, теряясь в безбрежном просторе. И не было