За что любят Родину - Алексей Юрьевич Герман

от пяти до десяти лет. Он говорил, что хотел остаться, воевать, но жена не пустила – куда, мол, одна с детьми, а кто работать, кормить будет… И правда, отец семейства сразу же пошел работать на стройку, как и на родине, главным механиком – отвечал за все машины и трактора, за все механизмы и сам, вместе со слесарями, ремонтировал их. Потому уходил из дома чуть свет и возвращался около девяти вечера, а то и позже.

Они поселились по соседству с Артемом, сняв недорогую однокомнатную квартиру – для такой-то семьи! Как-то в воскресенье на детской площадке, где супруги сидели, наблюдая за ребятами, он разговорился с ними. Понятно, на тему, которая его больше всего интересовала. Александр и Мария рассказали, как с детьми прятались от бомбежек в сыром и темном подвале их «сталинки», среди таких же растерянных и подавленных горем людей. У всех одна страшная, гложущая беда – война, и в глазах: «За что?!» и «Доколе?!», и неизбывный страх за детей… Среди них были и те, у кого дети погибли, порой прямо у них на глазах.

– Говорить о том больно, а тем более пережить. Страшно, когда бомбы падают: стекла вылетают, дом ходуном ходит… – Слезы катились по щекам Марии. – Мы ж боимся прежде всего за них, а то б ушли к ополченцам, кабы не они, – она с тревогой и лаской взглянула на играющих детей.

Александр сидел молча, понурясь, с силой сжимая сцепленные в замок пальцы.

– С нами приехала сюда моя подруга, – продолжала Мария. – Ой, Господи, как она выжила – не описать. У нее двоих детей, вот таких, как наши, убило снарядом, – голос ее прервался, с трудом проглотив слезы, она продолжила: – Муж-то Ольги в ополченцах, и уж неделя как не было звонка от него, а мобильник недоступен. Мучается: кроме мужа, у нее никого… И все мы так: жили, работали, а нынче не знаем, будет ли куда вернуться, может, у нас и дома уж нет. Если бы не Россия, что бы было, куда бы мы с дитями?

– Когда же эти гады порошенковские увидят, что убивают простых, ни в чем не повинных людей?! – не выдержав, воскликнул Александр. – Это, Артем, настоящий геноцид нас, русских!

– И горше всего, что и на той стороне много русских… – промолвила Мария.

– А вот брат звонил из «ихней» донецкой зоны, рассказывал, как зашли «укропы» в Славянск, а у них уж списки на руках, кто в ополчении. Поймали женщину и мужчину, сын которых воюет, привязали их к машине за ноги и тащили на скорости по площади, потом окровавленных бросили и уехали, – глухо, с тоской стал рассказывать Александр. – Зашли в дом, где отец был ополченцем, забрали пятилетнего дитя, вынесли его на ту же площадь и прибили гвоздями к рекламному стенду. Прибегла мать, и ее на глазах у всех расстреляли. Что делается, Артем? Заходят с собаками в жилье, мужиков до тридцати пяти без разбора убивают! Получается, бомбежка погуманнее будет, чем то, что они творят…

– Так что же ты тут сидишь?! – не выдержав, забыв на миг все объяснения соседей, возмутился Артем и вскочил.

– Да я бы с радостью взял автомат… – тихо промолвил Александр, и видно было, как давно и сильно страдает он. – Но куда ей, – кивнул на жену, – хворая и слабая она больно, особенно после третьего дитя, не потянет так работать, чтобы прокормить семью…

– Извини, брат, – сказал Артем и, сочувственно поглядев на них, попрощался и ушел.

Но теперь он не пропускал ни одного репортажа о событиях на Донбассе. Вглядывался в лица людей, ополченцев, словно пытаясь разглядеть знакомых или сослуживцев по армии. А передачи сопровождались страшными кадрами: искалеченные трупы стариков, женщин и детей, кровь, кровь и кровь…

По Интернету он нашел репортажи и о событиях второго мая в Одессе, когда звериная толпа националистов и соотносящих себя с ними загнала сотню людей в здание Дома профсоюзов и, предварительно вовсю поиздевавшись над ними, сожгла заживо за то, что они посмели объявить себя русскими и отстаивать свои, русские, права. Ужас объял Артема, смотревшего эти кадры. В этом горящем здании он увидел образ пылающей России – то, во что хотели превратить ее эти безумные «плясуны». И он понял, что именно эта безнаказанная бойня послужила стимулом для подавления, вплоть до физической зачистки, любых прорусских выступлений местных жителей. Потому велика была его радость, когда наступления «укропов» на Донбасском фронте захлебывались. «Побольше бы им таких «иловайских котлов!» – думал он.

Артем знал себя, знал, что безучастно смотреть на все это долго не сможет. Он должен быть там, где такие же, как погибший Сергей, люди защищают право русских быть самими собой, говорить на родном языке, любить, заводить семьи и рожать детей – в общем, жить и радоваться жизни. Это желание крепло в нем с каждым днем все больше и больше, пока не стало настолько непреодолимым, что он уже не мог ни дня, ни часа жить спокойно. Где-то в уголке сознания появлялась мысль о матери: «Как она, ведь одна останется?» Но он убеждал себя: «Попрошу ребят, чтобы присмотрели и, если что, помогли». И в первых числах октября Артем решился пойти к знакомому Сергея, который, как он знал, помогал тому отправиться на Донбасс.

Знакомого звали Кирилл. Он принял Артема доброжелательно, но все же в первую очередь спросил:

– Ты серьезно решил?

– А что, я похож на несерьезного? – поначалу даже обиделся Артем.

– Ну, не обижайся, всяко бывает… – сказал Кирилл, и было ясно, что он имеет опыт общения с теми, кто решил ехать и воевать за Донбасс.

Кирилл угостил гостя чаем и начал свой рассказ.

Переправляться на Донбасс, понял Артем, придется через Ростов-на-Дону. Но предварительно нужно написать по электронному адресу, чтобы получить контакты координатора, с которым там надо будет связаться, – не будет же он бегать по городу и спрашивать: «Где здесь отправляют на Донбасс?» Как группа соберется, так и поедут на ростовском автотранспорте, и далее – на разные участки фронта, куда требуются бойцы. Главное требование: возраст не меньше двадцати одного года (при этом Кирилл пытливо посмотрел на Артема, и тот утвердительно кивнул: ему недавно исполнилось требуемое число лет, он в армию пошел двадцатилетним). И обязательно – отсутствие серьезных болезней и всего, не дающего права на выезд за границу, то бишь судимости, условного срока, нахождения в розыске, штрафов и долгов по кредитам или алиментам, и, наоборот, чтоб наличествовала хорошая физическая форма, выносливость и владение стрелковым оружием. Опять же, срок служения, именно служения, сказал Кирилл, – не менее трех месяцев, а лучше больше. Потом он подробно объяснил Артему, какие документы обязательно иметь при себе и что из обмундирования, защитных средств, медикаментов и бытовых принадлежностей с собой брать, так как ополчение испытывает в том нужду. Ну и до Ростова добираться нужно самостоятельно, остерегаясь мошенников, вовсю обещающих за определенную плату переброску и обустройство на месте. И еще: получить деньги с «большой земли» будет весьма проблематично, потому должен быть при себе запас дензнаков: рублей, гривен и долларов.

– И запомни: нет гарантии, – продолжал Кирилл, – что нынешнее руководство республик или одной из них не продалось с потрохами олигархам, что тот или иной полевой командир не посылает бойцов на задание, спущенное сверху от предателей и врагов народа. Поэтому сегодня в ополчении требуются те, кто умеет критически смотреть на происходящее и думать своей головой… Если ты согласен со всем, что я сказал, то можем начать.

– Да, согласен, начнем! – ответил Артем.

И Кирилл, включив компьютер, набрал в Интернете адрес координатора в Ростове.

Артем добрался до Москвы, на Курском вокзале взял билет до Ростова и, переночевав в зале ожидания, в семь утра был уже в поезде «Санкт-Петербург – Анапа». В плацкартном купе, кроме него, ехали еще муж с женой, где-то лет по сорок, и парень примерно одного возраста с Артемом. Все они ехали из северной столицы – супруги на отдых «дикарями», а парень – его звали Степан – ответил как-то уклончиво.

За окном моросил нудный осенний дождь, которому, наверное, и самому уже надоело моросить, а непроницаемо серое небо только усиливало тоску. Супруги, позавтракав, спешно убирали со стола, предлагая парням место для еды. Артем перекусил на вокзале, потому вежливо отказался, а Степан с удовольствием уселся на освободившееся место у окна, развернул свой сверток, достал из него хлеб, кусок сала с желтыми кругляшками, соленые огурцы и стал аккуратно нарезать