За что любят Родину - Алексей Юрьевич Герман

жизнерадостно, – я живучая. В беззаботном детстве и тонула, и горела, и под поезд попадала, и самогонкой травилась. Выжила. Не убьют. Если только изувечат, так значит – судьба. Против нее не попрешь».

– Здравствуй, Лена, – вежливо поздоровался Пахомов.

– Здоров, – ответила Ленка. – Пахомов, у тебя масло есть?

– Маргарин.

– Пойдет, – согласилась соседка. Она вообще была женщиной покладистой. У нее масла никогда не было.

– Сегодня наши играют. «Динамо» Москва – «Боависту» Португалия. Не забудь, Пахомов.

– Хорошо. Посмотрим.

– А чего ты такой смурной? С бабой поругался?

– Нет. Нормально все. Устал.

– А-а-а… – понимающе протянула Ленка. – А я подумала – глисты…

Сама Ленка никогда не уставала. Она крановщицей на стройке работала, в перерывах между периодически бравшимися больничными. Чем таким хронически смертельным она болеет, что больничные ей дают без звука, – это была большая государственная тайна. Пахомова соседка справа – госпожа Шварценгольд по кличке Терминатор, женщина совершенно непонятно какой народонациональности, потому что звалась по паспорту Жульеттой Ивановной, обладательница шикарных усов и огромного, уныло обвисшего фиолетового носа (да и вообще непонятно как она попала в их сугубо пролетарское общежитие с такой совсем непролетарской фамилией) – утверждала, что Ленка спит с поликлиническим главным врачом. Это была та еще Шварценгольд! В ответ Ленка везде, где возможно и где не надо бы, называла «Шварца» старой проституткой. Это была та еще Елена! Хитрости и изворотливости что у той, что у другой – ума палаты. Их просто так, без хрена, хрен сожрешь. Одна другой стоит.

Сварив пельмени и равнодушно их сожрав (кушать культурно, не спеша, с запивкой и умеренным количеством соли и специй Пахомов начал отвыкать еще в студенческие годы, питаясь в студенческой столовой, и окончательно разучился уже здесь – в заводской), он полистал медицинско-популярную книжку про случайные половые связи, которую нашел там же, на кухне (наверное, Ленкина. Или шварценгольдина. Они обе были большими любительницами этого увлекательного занятия), и завалился спать. Завтра у него был выходной, и хотелось посвятить его чему-то кардинально жизненно важному. Например, напиться.

На следующий день, в девять часов утра, Пахомов стоял перед старинным двухэтажным зданием в стиле то ли позднего классицизма, то ли раннего рококо, где размещалось здание городского военкомата. Движимый внезапно возникшим под влиянием телевизора любопытством, он все же решил послужить горячо любимой Родине по предлагаемому телевизионной рекламой контракту, но одновременно опасался того, что члены вооруженных бандитствующих формирований в результате его, Пахомова, не до конца продуманной инициативы, все же отрежут ему голову. Поэтому и пришел сегодня всего лишь с ознакомительно-любопытствующей целью: а вдруг что-то доселе неведомое да и сподвигнет его на это безумное геройство? Да, была в его сегодняшнем поступке определенная доля самого настоящего авантюризма, но, с другой стороны, ведь когда-нибудь надо и взбрыкнуть назло натуре и рутине!

Сначала он хотел приехать сюда на своем японо-корейском чуде техники и инженерно-спортивной мысли, но подумал, что, во-первых, могут возникнуть сложности с парковкой (а легкомысленно оставлять двенадцать тысяч рублей просто так, без присмотра, на улице, это, знаете ли, не знаешь, подберешь ли ты их потом, при выходе). А во-вторых, армейские работники, известные своими традиционными консервативными взглядами, могли его неправильно понять. Вот если бы он прикатил, скажем, на танке или боевой машине пехоты, тогда совсем другое дело. А так… С другой стороны, это их понимание-непонимание было ему, Пахомову, в общем-то, по барабану (он в конце концов не в баню приехал, а по серьезному, можно сказать – почти государственной важности делу), но все же не хотелось с самого начала производить на здешних работников легкомысленное впечатление. Ведь, возможно, в дальнейшем с ними придется дружить.

Комната номер тринадцать оказалась длинной, узкой и со скудной мебелью, изготовленной во времена расцвета эпохи «застоя». В торце длинного, составленного буквой «тэ» заседательского стола, неподвижно уставившись в компьютер допотопной марки, сидел очень упитанный подполковник средних лет и, судя по его радостно-возбужденному лицу, играл в виртуальные «стрелялки», а может быть, смотрел порнографический фильм. Отсюда, от порога, Пахомову было не видно, что это было конкретно. В конце концов каждый имеет право на пятиминутный физкультурно-производственный перерыв. Увлеченный своим занятием, офицер не сразу понял, что пришел посетитель, а когда все же заметил Пахомова, то почему-то испуганно, словно школьник, застигнутый за чем-то очень непотребным и вообще несовместимым со званием пионера или комсомольца, по-заячьи вздрогнул. Поняв, что это не вышестоящее начальство и постановки карательной клизмы не будет, он посмотрел на вошедшего очень неприязненно, по-рабочему устало вздохнул и наконец казенно-приветливо изогнул губы.

– Вы ко мне? – спросил он.

А что, здесь еще кто-то есть, хотелось спросить Пахомову (в кабинете, кроме него и подполковника, больше никого не было. Только мухи и кактус в пыльном цветочном горшке), но не спросил, опасаясь того, что служивый может не совсем правильно понять подоплеку его вроде бы абсолютно безобидного вопроса.

– К вам, – сказал Пахомов и для убедительности кивнул. – Разрешите?

– Так ведь все равно зашли! – вдруг широко, можно сказать, запанибратски улыбнулся офицер (дескать, ну чего ж теперь делать, если ты, такой наглый козел, имел такую необыкновенную наглость припереться в такое уважаемое учреждение!).

– Проходите, проходите! Слушаю вас.

И голос у него оказался на удивление приятным и даже располагающим. У Пахомова был друг, бывший кандидат физико-математических наук (сейчас он вышел на пенсию и подрабатывал кассиром-вахтером в общественном туалете на автомобильном вокзале). Так вот голос у него был точь-в-точь как у этого подполковника – мягкий, бархатный, какой-то ласково-журчащий, как вода, вытекающая из туалетного бачка, в котором клапан неплотно закрывает сливное отверстие.

– Я, собственно, узнать насчет контракта… – промямлил Пахомов. Высоко патриотичное желание послужить Родине вдруг показалось ему настолько незначительным, что он заметно стушевался, и вообще… Кто знает, а вдруг электронные игры или просмотр порнографии входит в непосредственные служебные обязанности сидящего напротив него человека, да к тому же одетого в старшие офицерские погоны?

– Ничего, ничего! – словно прочитав его мысли, ободряюще сказал подполковник, и если бы не ширина стола, то обязательно похлопал бы Пахомова по плечу. – Это бывает! Как мне вас звать-величать?

– Величать не надо, – слегка пошутил Пахомов (этакий изящный прогиб перед значимым в своей должности человеком.). – А звать Александр. (Ему почему-то очень захотелось сказать – Шурик.)

– А по батюшке?

– Исаевич, – признался Пахомов, неизвестно чего смущаясь.

– О! – опять развеселился подполковник. – Как писателя! Читал, читал! А как же! Случаем, не родственники?

– Что вы… – смутился Пахомов окончательно. – Конечно, нет.

– А похожи! – бесцеремонно продолжил деликатно-скользкую тему офицер. – Ну ничего, ничего! Все на свете бывает! Все мы по большому счету дети планеты Земля. Да! Так вы по вопросу э-э-э…

– Контракта…

– Да! Служили?

– Два месяца. Военные сборы (Пахомов почувствовал себя предателем горячо любимой Родины. Что такое два месяца? Пыль. Это не два года. И не двадцать пять, которые служились при царе-батюшке Петре Алексеевиче. Да, были времена!).

– Военная кафедра? – понимающе подмигнул подполковник. Он все понимал. Этакий запоганенный Вольфганг Мессинг. С ним становилось просто страшно.

– Она.

– А какой вуз?

Пахомов назвал.

– О! – уважительно покачал головой офицер. – Солидно! Специальность?

– Инженер-электронщик.

– Звание?

– Капитан. Запаса.

– Вы нам подходите, – сразу подвел решительный и бесповоротный итог подполковник. Он и сказал-то это таким уверенно-твердым тоном, словно следующими его словами должен был быть приказ Пахомову выйти в коридор, взять уже приготовленные для него рюкзак, автомат и срочно отправляться на войну.

– Отлично, отлично! У вас документы с собой?

– Я, собственно, лишь узнать… – промямлил Пахомов (в этот момент он был противен самому себе).

– Понимаю, понимаю! – энергично сказал подполковник. Даже чересчур энергично. Так – нельзя. ТАК – выдает его истинные намерения.

– Что? – спросил Пахомов. Разговор все больше напоминал диалог немого с глухим.

– Документики свои покажите, – сказал-приказал подполковник. И, чуть помолчав, этак вкрадчиво добавил: – Уж пожалуйста.

– Вот и ладушки, – продолжил он через пару минут, возвращая Пахомову паспорт, военный билет и диплом о высшем образовании. – Все нормально. Все так и должно быть… – и, прищурив глаза, неожиданно засмеялся. – А я ведь вам сначала не поверил! У нас здесь,