Клинки надежды - Алексей Волков

Несчастная девушка затравленно посмотрела по сторонам. Спасения не было. Дверь закрыта, на пути к ней стоит здоровенный амбал Гриша. Сабля на его боку напоминает о судьбе как минимум одной недавней жертвы.

А может, всех жертв?

Девица не присматривалась, от чего умерли другие. С нее хватило невольных объятий с куском окровавленного мяса. Наверняка и другие, заведенные в вагон, выглядят не лучше. Да и куда переживать о судьбе чужих, когда своя находится под угрозой!

Вот сейчас здоровяк извлечет свою саблю, и остро отточенная сталь резкой болью пройдет через тело…

Не извлек. Он вообще стоял неподвижно. Лишь перекрывал выход да с недобрым интересом переводил взгляд с пятящейся девушки на того, в бушлате, и обратно.

Два звука раздались практически одновременно: тихое обреченное поскуливание девушки и такое же негромкое утробно-звериное рычание Горобца.

Федор сделал шаг в сторону жертвы. Той было уже некуда отступать. Сзади была вагонная стенка, впереди – лютая смерть, явившаяся в образе матроса с безумным огоньком в глазах.

Но оставался еще один шанс. Страшный, неприятный, навевающий страх. Однако только он еще сулил какие-то надежды на спасение.

– Нет. Не убивайте, – голос сел до шепота, а дрожащие пальцы сами стали суетливо расстегивать крючки на одежде.

Получалось неловко, стыдно. Одежда словно поставила цель выполнить одну из своих функций: защитить от нескромных глаз нежное девичье тело.

Рукава неожиданно стали тоньше рук, отдирались как собственная кожа, подол путался, стал тяжелым, словно был сделан из железа, голова неожиданно увеличилась в размерах, стала больше тела и не позволяла стянуть платье через верх, в то время как расширившиеся бедра служили преградой для снятия вниз…

Следовало спешить, чтобы похоть восторжествовала перед жаждой крови, только, как часто бывает при спешке, на деле все было еще медленнее.

– Не убивайте…

Девушка наконец избавилась от одежды и теперь стояла с покрасневшим от стыда, страха и волнения лицом. Беззащитно-голая, даже не пытавшаяся прикрыться, ибо только в наготе заключалась последняя крохотная надежда…

О том, что похоть может быть связана с так пугающей ее жаждой убийства, как-то не подумалось.

На лице Григория появилась похабненькая усмешка. Не очень-то и хотелось, но почему бы не позабавиться с красоткой, прежде чем она покинет этот мир? Еще лучше – чтобы она покинула мир в самом процессе. Есть и такие способы. Разодрать в определенных местах, а то и вскрыть живот, словно консервную банку…

Матросу было наплевать, о чем думает его приятель. Он сделал еще один шаг, вскинул на девушку глаза, и в них проступил мрак грядущего небытия.

С животным криком девушка скорчилась, обхватила руками низ живота, повалилась на посыпанный песком пол вагона. Обрушившаяся невесть откуда боль показалась запредельной, невыносимой, сводящей с ума. Показалось, сильнее быть не может, некуда сильнее, оказалось же…

Горобец небрежно поддел ногой девичью голову, чуть повернул ее так, чтобы заглянуть в глаза, и новая волна еще более жуткой боли пронзила несчастную жертву.

Боль терзала, разрывала тело изнутри, сжигала его незримым огнем. И не спастись, не защититься, разве что умереть или хотя бы уйти в беспамятство…

Последнее чуть было не удалось, но пристальный взгляд Горобца сумел удержать сознание девушки.

Чего удумала! Уйти раньше времени! Это только ему решать!

Обнаженное тело то дергалось, то трепыхало, то застывало на короткий миг. Стоны переходили в вскрикивания, те – в молчание. Тогда, когда от боли перехватывало дыхание.

Завись все исключительно от Горобца, он бы наслаждался забавой до бесконечности.

Увы! Вытаращенные глаза девушки стали стекленеть, а подергивание тела было сродни таковому же у мертвой лягушки, терзаемой током.

На этот раз Григорий предусмотрительно поджидал момент, так сказать, отлета души из тела. Он уже понял, что сегодня атаман нуждается в особо крепкой подпитке, и больше не хотел рисковать и оказаться в числе случайных жертв.

– Давай!

На этот раз снаружи были наготове. Подробностей происходящего там не знал никто, зато последствия для очередного подаваемого в вагон обывателя не составляли никакой тайны. Обратно никого не выпускали, да и после забав атамана приходилось убирать тела. Крики же иногда доносились такие, что у слабонервных душа давно бы без возврата провалилась в пятки.

Слабонервных людей у Горобца не было. Не держались они в отряде. Первое нарушение или непослушание практически всегда бывало последним. Все отличия – какой смертью и от чьей руки. Кого-то самолично кончал атаман, кого-то – Гришка, кому-то приходилось довольствоваться услугами своих недавних товарищей.

В данном случае единственной разницей было, что некоторые из вольницы хотели бы посмотреть, что конкретно происходит в вагоне, а некоторые предпочитали не знать. Пусть сами не ангелы, только слухи об атамане в отряде ходили разные. В некоторых было столько жути, что меньше знаешь – крепче спишь. Хватит, насмотрелись на морские художества под открытым небом. Сколько народа полегло замертво от одного только колдовского взгляда Горобца по многочисленным станциям, деревням, селам, городкам – при всем желании не сосчитать. Стоит ли после этого присматриваться к процессу умерщвления очередной жертвы?

Охранники торопливо подхватили какого-то мужика, услужливо принялись заталкивать бедолагу в вагон. Предназначенный на заклание мужик подниматься не хотел, пытался упираться, широко растопыривал руки-ноги, нечленораздельно мычал при этом. Пришлось несколько раз хорошенько двинуть его и полубесчувственного забросить к теряющему терпение матросу.

Под тяжелым взглядом Горобца мужик немедленно сник, а затем принялся то стонать, то кричать, как предыдущие жертвы…

Обычно Федор использовал для вхождения в образ от четырех до шести человек, сегодня же – девятерых. Вначале подумывал больше, но сила в нем и так уже била через край, никак не хотела уместиться внутри, пыталась разорвать, как второй или третий обед – живот обжоры.

Горобец мрачно взглянул на десятую жертву, полноватую бабу средних лет. Было даже чуток обидно: убить ее он мог любым способом, а использовать высвобождающуюся боль, превратить в силу – нет.

– Кончай ее, Гришка!

Григорий был готов. Он не был уверен, желает атаман немедленной смерти женщины или предоставляет ей возможность помучиться. Лицо у Федора оставалось таким, что ошибаться не хотелось. Поэтому и способ Григорий избрал компромиссный.

Для пущего удобства здоровяк одним резким движением разорвал на бабе кофточку и сорвал остатки. Дородная женщина попыталась воспротивиться, однако здоровенный Гришкин кулак бросил ее к чурбану.

На это и рассчитывал помощник матроса. Пока баба пыталась прийти в себя от молодецкого удара, он подхватил с пола топор, высоко вскинул и нанес удар.

Компромисс выразился в том, куда упало лезвие инструмента. Памятуя двоякость приказа, Гришка не стал сразу обрушивать топор на шею и для начала отрубил лишь руку.

Женщина взвыла, попыталась зажать хлещущий кровью обрубок, но ее визг был перекрыт голосом Горобца:

– Добей!

Матрос торопился вернуться к себе.

Гришка сноровисто перевернул бабу животом вниз, слегка придавил коленом и нанес еще один удар.

– Что с остальными делать?

– Какими? – Матрос остановился уже у тамбура.

– Ну, там, снаружи, еще есть несколько человек, – пояснил Гришка.

С одной стороны, было распоряжение никого не трогать, с другой – вон сколько трупов тут навалили!

– Отпусти их, – не задумываясь, обронил Горобец.

Не в силу каких-то соображений. Просто в данный момент он спешил, и на окружающих ему было наплевать.

Он торопился вернуться на диванчик и, используя набранную силу, вновь попытаться призвать на помощь братков. Должны же они услыхать его зов! Теперь должны…

Глава седьмая

Паровоз пыхтел медленно, размеренно, словно бы с чувством, как будто получал от поездки удовольствие. Тихонько проплывали по сторонам поля, перелески, телеграфные столбы. Многие из последних были повалены, с продолжавших стоять бессильно и спутанно свисали умолкшие провода.

Из осторожности Орловский приказал не спешить. На ближайшей к паровозу платформе еще в Смоленске была устроена защита из мешков с песком, а посередине из колосников и металлических щитов создано подобие башенки. В ней с пулеметом Кольта располагались подпоручик Жуков со вторым номером.

Сам Орловский устроился на тендере паровоза. Конечно, не так удобно, как в вагоне, однако и обзор получше, и команды машинистам можно давать. Это только на бронепоездах устроена связь. Да и то на тех же известных «хунхузах» командирская башенка расположена на локомотиве. Здесь же обычный состав, собранный с миру по нитке. Пара платформ, тендером вперед паровоз, пара классных вагонов, семь теплушек, одна из которых занята лошадьми, а большая часть – пустые. Зато многие знают, что при перевозке в каждой из них должно быть сорок человек, вот пусть и считают, если охота.