Клинки надежды - Алексей Волков

Аргамаков же шел не таясь, совершенно свободно, в сопровождении одного-единственного Коршунова. Бояться солдат он не привык, да и кого здесь можно бояться?

Вид у полковника был настолько внушительный, что встречные запасные немедленно уступали ему дорогу, а кое-кто невольно отдавал честь. Только в одном месте группа развязных солдат попробовала встать на пути. Они уже привыкли чувствовать себя хозяевами, а тут, понимаешь, расходились всякие!..

Сворачивать Аргамаков не стал. Он только посмотрел на «хозяев» таким взглядом, что тем захотелось бежать без оглядки, лишь бы только не оказаться перед чужим, но начальством.

Полковник прошел через толпу, как нож сквозь масло, лишь у оказавшегося крайним запасного чуть приостановился и небрежно спросил:

– Так. Где у вас канцелярия?

– Вон та дверь, и на второй этаж… – Солдат чуть помедлил, а затем помимо воли докончил: – Ваше высокоблагородие.

Впрочем, чести все равно не отдал и даже не потрудился привести себя в порядок.

– Пуговицы на гимнастерке застегни. Не дай бог, простудишься, – не удержался Аргамаков.

Рука солдата скользнула вдоль ворота, вторая же машинально опустилась вдоль шва на грязных штанах.

Аргамаков ушел, и кто-то из дружков-приятелей не медля подковырнул:

– Чегой-то ты? Аль холодно стало?

– Станет тут, братцы! – под общий смех признался солдат. – Как он на меня посмотрел, я сквозь землю был готов провалиться! Серьезный мужик!

В канцелярии не было никого, кроме одинокого прапорщика. Того самого Иванова, который был представлен на совещании как нынешний, бог весть который по счету, выборный командир полка. Вид у офицера был настолько жалкий, что полковник с трудом подавил в себе чувство невольной гадливости. Для него, с кадетских лет воспитанного в понятиях чести, подобное забвение собственного достоинства не имело никаких оправданий. Правда, в отличие от поведения на совещании, прапорщик все-таки встал, кивком головы приветствовал старшего по званию:

– Чем обязан, господин полковник?

Новоявленный командир полка явно не знал, как себя вести со своим гостем. Заискивать в последнее время приходилось главным образом перед солдатами, держать же себя в соответствии с новым положением не позволял холодный вид Аргамакова.

Аргамаков оценивающе посмотрел на собеседника. Основное впечатление о нем сложилось еще на совещании. Явно случайный в армии человек, вынужденно надевший погоны и тяготящийся этим, ко многому обязывающим, грузом. Теперь же в глаза невольно бросилась то ли нарочитая, то ли изначально свойственная неряшливость. Сапоги не чищены, гимнастерка прохудилась на локтях, совсем как пиджак у какого-нибудь канцеляриста. Хотя, нет, таких канцеляристов ни один уважающий себя начальник держать не станет. Опять-таки, ворот…

– Застегните гимнастерку, прапорщик, – поморщился Аргамаков. – Не берите пример с солдат.

Он подошел к ближайшему стулу, посмотрел, не грязный ли, и только тогда присел.

Тем временем Иванов слегка трясущимися то ли от волнения, то ли после перепоя пальцами торопливо вдел пуговицы в петли.

– Так. Насколько я понимаю, никакой реальной силы ваш полк не представляет, – без осуждения, лишь констатируя факт, произнес полковник.

Прапорщик вздохнул.

– В общем…

– Бросьте адвокатские замашки. С одной стороны, с другой стороны. Четкий вопрос требует четкого ответа. Хотя какой тут может быть ответ? Меня интересуют две вещи. Первая – настроение солдат и их отношение к нынешней власти. Вторая – есть ли среди запасных здоровое ядро, готовое служить, а не лузгать семечки на улицах.

– Настроение… Какое может быть настроение, господин полковник? Сегодня оно одно, завтра – другое. Да и то, если не поменяется после обеда. Точно так же и отношение к правительству. То хвалят, то ругают, а в основном – безразличие. Разве что Муруленко наедет. Этот умеет мозги вправить, извините за выражение, господин полковник. Да и то ненадолго. А здоровое ядро… Откуда? Тех, кто был на что-то готов, свои давно заклевали.

– Но все равно, прапорщик, не в службу, а в дружбу, дайте объявление о приеме ко мне в бригаду. Вы сами-то как?

Глядя на командира полка, Аргамаков был уверен, что тот никакого объявления давать не будет. Просто побоится тревожить подчиненных.

– У меня здесь семья, – коротко и исчерпывающе ответил Иванов. – Правительство платит нам нерегулярно, но все-таки… А у вас с жалованьем как?

Видно, подумал, а вдруг полковник платит своим больше и вовремя? Конечно, прапорщик – не чин, но учитывая последнюю должность…

– У нас служат не ради жалованья. – Аргамакову захотелось сплюнуть. Уж очень задел его вопрос полкового командира. – Но объявление подайте. Впрочем… Честь имею! Удачи вам на грядущих выборах!

Все-таки плюнул. Не буквально, так словами.

В другой полк Аргамаков не поехал. Ясно, что там ожидает точно такая же картина. Разве что нюансы могут быть чуть другими. По крайней мере, Нестеренко показался Аргамакову не потерянным человеком, плывущем по течению, наподобие Иванова, а скорее прирожденным демагогом. Вроде тех, которые составляли губернское правительство. В данном конкретном случае – что в лоб, что по лбу.

Зато в бригаде все было спокойно. Люди приводили себя в порядок после долгого похода. Автомобилисты возились с капризной техникой. У ворот виднелись часовые. Обычная жизнь обычной воинской части.

Праздношатающиеся горожане пытались пройти на территорию. Кто-то хотел выразить благодарность, большинство – по приобретенной в последнее время привычке шляться везде без всякого запрета.

На этот раз никого не пускали, и многие возмущались возвратившимся произволом. Правда, возмущались тихо, без злобы и угроз, как бы следуя обычаю хаять любое распоряжение вне зависимости от степени его разумности.

– Так. Связь с уехавшими есть?

– Пока ничего, Александр Григорьевич, – чуть пожал плечами Канцевич. – А у вас как?

– Никак. Запасные – откровенный сброд, готовый жрать на халяву, спать круглыми сутками и при этом считать, будто охраняет завоевания революции. Да этого и следовало ожидать. В общем, если кто поступит в бригаду, то это будут либо не связанные с запасными офицеры, либо горожане.

– Может, к лучшему, – спокойно произнес начальник штаба. – Зачем нам человеческий мусор?

– Вы правы. Только не слишком ли много мусора развелось? – Аргамаков вдруг ощутил навалившуюся усталость. – Если честно, то порою, Александр Дмитриевич, я начинаю элементарно сомневаться в успехе нашего предприятия. Такое впечатление, что большинству оно абсолютно безразлично. Можно одолеть неприятеля, но как победить врага в людских душах? Тут поневоле опускаются руки. Если бы был Государь, чтобы бросить клич Его именем! Как ни крути, здоровая часть населения продолжает испытывать симпатии к царскому имени. А местные баюны… Пока их слушают, согласны, потом начинают что-то понимать. Не власть, а убожество. Не вижу у нее никаких перспектив. Видимость, она видимость и есть. Сыт ею не будешь.

Вид у командира был предельно усталым. Словно у человека, долго и упорно карабкающегося в гору, добравшегося до вершины и понявшего, что восхождение не имело смысла. Перед другими Аргамаков сумел бы собраться, вновь выглядеть образцовым командиром, однако Канцевич был одним из немногих, от кого у Аргамакова не было тайн.

– Все преходяще, Александр Григорьевич. Если захотят удержаться у власти, то поневоле займутся делом. Нет – найдутся другие. Свято место пусто не бывает.

– Оно и плохо. Когда слишком много кандидатов, побеждает не самый лучший, а самый беспринципный. Как вылезет наверх этакий Муруленко, и будет конец. Даже не знаю, может быть, стоит отдохнуть, а потом идти дальше? Вдруг где удастся напасть на следы Императора?

Узнать, что Государь жив и где-то собирает верных людей, было самой заветной мечтой не только Аргамакова, но и всех бойцов отряда. Без этой мечты они бы ни за что не устояли против обрушившихся напастей и тем более не смогли бы организованной силой проделать поход сквозь хаос и кровь рухнувшего в одночасье мира.

– А вы знаете, Александр Григорьевич, как называют себя наши бойцы? – Канцевич решил хоть отчасти отвлечь командира от тяжелых раздумий.

– Как? – без особого интереса спросил Аргамаков. Очень уж тяжело и муторно было на душе.

– Аргамаками, – невозмутимо поведал Канцевич.

– Как?!

– Аргамаками, – повторил начальник штаба.

Найти ответ Аргамаков не сумел. Он несколько раз собирался что-то сказать, приоткрывал было рот и в конце концов произнес лишь одно многозначительное слово:

– Да…

– Сам услышал недавно. Тут после боя наши стали говорить с горожанами, и на вопрос, откуда мы взялись и кто такие, солдаты с гордостью сообщили: «Мы – аргамаки!» – позволил себе улыбку Канцевич. – А тут смотрю, и господа офицеры стали именовать себя не иначе.