Натюрморт для вампира - Наталья Хабибулина

это также символ мужского принципа и метода Пробуждения. За чашей стоит «драгоценный сосуд» – сосуд, содержащий сокровище, выполнен в виде вазы, имеет крышку с драгоценностью, исполняющей желание. Здесь это – камень, который называется «пылающая драгоценность». Символизирует заслуги, благодаря которым исполняется задуманное. Таким образом, эти три предмета, объединив в одно целое, можно использовать для некоего ритуала. И согласуясь с вашим интересом, я предположу, что это коснулось и нашего времени. Но… как я уже и говорил, ответить на все эти вопросы должны вы.

Андрей осторожно провел пальцем по картине и, оглянувшись к Кире Витольдовне, спросил:

– Нельзя ли поднести её ближе к свету?

Женщина переглянулась с профессором.

– Кирочка, если Андрей Ефимович просит, значит так надо. Я уже понял, что пустых вопросов он не задаёт.

Картину поставили на большой мольберт-треногу под центральной лампой.

–Юлий Оттович! – Андрей повернулся к профессору. – Скажите, вы видели все эти предметы в музее Младича?

– Именно! Именно, эти атрибуты и выставлены там. То, что я вам о них рассказал, об этом частично дано в описаниях в экспозиции, но кое о чем я прочел и сам. И скажу вам со всей ответственностью, что все эти описания дают лишь поверхностное представление о буддийской атрибутике, и во многом не отвечают истинности их предназначения. Их сущность гораздо шире и глубже, она касается духовности и мировоззрения. А у колдуна всё несколько примитивнее, упрощённее. Одним словом, весь цикл их обращения сводится к единой цели – излечение телесных страданий. О душе и Боге здесь речь не идёт, потому жертвами становятся люди. Но первоначально, Младич, как я могу судить по его атрибутике, пытался использовать для своих целей предметы христианства – крест и потир. Но потир никогда не предполагал содержать в себе кровь, только вино. Капала же наполнялась не только кровью, но и частями плоти, такими, как глаза, сердце, уши, языки.

– Да-а, впечатляюще! – Андрей ответил профессору, по-прежнему, не отрываясь от картины. – Собственно, кое-что мне известно, я ведь историк по образованию, но буддизм изучал поверхностно, о чем теперь могу лишь пожалеть.

– Молодой человек, – Кира Витольдовна внимательно посмотрела на Андрея, – вас что-то заинтересовало в этом полотне. Я вижу, что вы напряжены. Есть какие-то вопросы? Вы спрашивайте, не стесняйтесь.

– А? Да-да! Разрешите? – Андрей протянул руку за указкой, которую всё ещё держал Бергман.

– Прошу, – профессор подошел ближе к картине и бросил на неё заинтересованный взгляд. – Что же вас так взволновало, Андрей Ефимович? У вас глаза блестят. Вы непростой созерцатель! Есть в вас нечто этакое!.. – Бергман красноречиво покрутил пальцами.

Дубовик улыбнулся такой характеристике и показал на большой желтоватый камень, вставленный в крышку вазы:

– Вы что-нибудь можете сказать вот об этом?

– Ну, этот вопрос мимо меня! – мотнул рукой профессор. – Я не знаю его предназначения, хотя мне доводилось слышать о целебных свойствах некоторых камней. Вы отводите ему какую-то роль в этом ритуале? Я имею в виду именно его, а не какой-то гипотетический булыжник. То, что камень должен присутствовать в этой композиции – понятно, ваза это и предполагает.

– Я говорю именно о таком камне: желтом, с вкраплениями неизвестного происхождения.

– Я могу порекомендовать вам одного знакомого специалиста, хотя таких можно отыскать и в геологоразведочном институте, – вступила в разговор Кира Витольдовна.

– Буду премного благодарен, – Андрей манерно кивнул. – Профессор, прошу прощения за настойчивость, но вопросы мои ещё не иссякли.

– Не обременяйте себя извинениями: я с удовольствием продолжу беседу с вами, – улыбнулся Бергман.

– Благодарю. Не помните, камень в экспозиции Младича идентичен тому, что на картине?

– Вы знаете, по-моему, такой же, желтый – это точно, а вот вкрапления… Не стану вас вводить в заблуждение, но только скажу, что решетка окна точно такая же, как в замке Младича. Рисунок тот же, с характерными завитками.

– Чудесно! Это говорит о многом! Как вы думаете, а это что за лист? – Андрей дотронулся указкой до желтого дубового листа, лежащего на каменном подоконнике. – Зачем он здесь?

Профессор с удивлением посмотрел на Дубовика.

– Позвольте, я отвечу, – Кира Витольдовна, как ученица, подняла руку. – Вообще, вопрос вполне правомерен, не удивляйся, Юлик. В любой картине важна каждая деталь. Удивительно, что такой вопрос задан человеком, как я понимаю, очень далёким от искусства. Ведь так? – с этим вопросом женщина обратилась к Андрею.

– Не совсем. Видите ли, у меня жена – художник, правда, ещё очень молодая. Но мне нравится всё, что она пишет. Кроме того, совсем недавно мы расследовали дело, в раскрытии которого решающую роль сыграла именно картина. И лишь детальное её изучение помогло в самые кратчайшие сроки вычислить преступника.

– Ну, тогда и удивляться нечему. Скажите, Андрей, а как бы вы ответили на свой вопрос? – лукаво улыбнулась Кира Витольдовна.

– Просто. Это указание на время года. Мало того, не боюсь ошибиться, сказав, что звёзды, в свою очередь, указывают на год. Уж слишком ярко и чётко они прописаны. Это ведь какое-то созвездие? И окно не зря открыто.

– Ну, Кирочка, что скажешь? Разве я не прав? Разве не такие молодцы захватывают твоё девичье воображение? – громко расхохотался профессор.

– Юлик, ты бестактен! Но, как всегда, прав!

Андрей, слушая их беззлобную перебранку, почему-то подумал, что в своё время эти двое были влюблены друг в друга.

– Простите, Андрей, мы отвлеклись. У вас есть ещё вопросы? – Кира Витольдовна погрозила пальцем всё ещё хохочущему Бергману, призывая к вниманию.

– А каково ваше мнение, – Дубовик повернулся к обоим, – картина соответствует действительности или это всего лишь вымысел автора?

– Позвольте мне, – Кира Витольдовна выступила вперёд, немного оттеснив своим большим телом ещё более огромного профессора. – Доля скепсиса есть всегда, сказать на сто процентов, что всё на этой картине написано с натуры, нельзя, но глядя на натюрморты прошлых веков, мы ведь не сомневаемся в том, что изображенное на них правдиво. И в достоверности портретов мы так же уверены. Картины – это красочная летопись прошлых веков. Они редко лгут. И уж если на данном полотне столь правдиво, по мнению профессора, выписаны решётка и атрибутика монахов, то и за расстановку этих предметов можно ручаться смело. Кровь? Ну, это вопрос. Хотя вид её вполне отвечает достоверности. Для образности здесь название. Такое в замочную скважину усмотреть трудно, тем более детали. Да и автор, по моему глубокому убеждению, просто постарался скрыть свою привязанность к данному месту, вывел себя сторонним наблюдателем.

– Это мог быть сам Младич?

– Вполне. Заявить о себе хотелось, но открыто о таком не расскажешь.

– Значит, можно предположить, что если кто-то пожелает восстановить обстановку некоего магического обряда,