Повседневная жизнь в Северной Корее - Барбара Демик

Чон Сан гордился собой. Вообще-то он был скромным мальчиком и не хвастался своими способностями или деньгами, но на этот раз вернулся из столицы героем. Студенты, как солдаты, всегда (даже вне университетских стен) носили форму: зеленые брюки и двубортный китель, белую рубашку, галстук. Цвет мундира был выбран неслучайно: «зеленые горы» — так Ким Ир Сен назвал в свое время молодежь. Вдохновленный успехом, Чон Сан снова раздумывал о том, не пригласить ли Ми Ран на свидание. Прошло пять лет с тех пор, как он впервые увидел ее у кинотеатра. К своему немалому удивлению, за это время он не забыл ее. В столичном университете было много умных и красивых девушек, но ни одна из них не привлекала его так, как Ми Ран.

За это время Чон Сан кое-что о ней узнал. Еще в школе он подружился с ее сестрой — бойкой девушкой по имени Ми Сук. Она была на два года старше Ми Ран и играла в женской волейбольной команде. Чон Сан часто встречал ее в спортивном зале. Еще он занимался боксом вместе с парнем, который жил в той же «гармошке», что и Ми Ран. Под предлогом визитов к другу Чон Сан часто болтался в ее районе.

У родителей Ми Ран был телевизор, и, так же как к госпоже Сон, к ним часто заглядывали соседи. Однажды, прогуливаясь с приятелем, Чон Сан вместе с другими ребятами зашел к Ми Ран домой. Пока все смотрели какую-то передачу, он поглядывал на девушку. Она стала настоящей красавицей. Глядя на нее, Чон Сан спрашивал себя, что же так привлекало его в этом разрезе глаз, в форме носа и рта, в этих волосах. Он раздумывал о том, стоит ли рискнуть своей репутацией, пригласив Ми Ран на свидание, и решил, что стоит.

Чон Сан запланировал сделать это весной 1991 года, когда вернется домой из столицы уже первокурсником. Он бродил по центру Кенсона в надежде «случайно» встретить Ми Ран и заговорить с ней. В последний день каникул увидел девушку на рынке, хотел было подойти, но заметил поблизости ее мать.

Вскоре после этого Чон Сан рассказал о своих чувствах Ми Сук, которая согласилась исполнить роль посредника. Приехав на каникулы в следующий раз, Чон Сан зашел к ней в заранее оговоренное время. Ми Сук, чем-то занимавшаяся у входа, позвала Ми Ран: «Выходи, сестренка, поболтай с моим приятелем». Девушка выглянула за дверь, но тут же ойкнула и смущенно отпрянула. «Да выходи же ты, а то мне придется тебя вытаскивать», — настаивала Ми Сук.

Наконец Ми Ран вышла и поздоровалась с Чон Саном. Впервые очутившись с ней лицом к лицу, он почувствовал, как его свежевыглаженный форменный воротничок становится влажным от выступивших капелек пота. Заговорив с девушкой, он заметил, что голос у него дрожит. Но отступать было поздно, и Чон Сан устремился вперед. Он даже помыслить не мог о том, чтобы завести с Ми Ран пустой разговор, поэтому сразу все рассказал. Начиная с того, как увидел ее у кинотеатра. В конце концов он предложил ей свою дружбу.

— Мои занятия… Мне нужно серьезно заниматься, но я не могу сосредоточиться, потому что все время думаю о тебе, — признался он. Девушка молчала. К удивлению Чон Сана, она не прятала глаз, но и не говорила ни слова. Голова у парня пошла кругом. Изо всех сил он старался вовлечь Ми Ран в разговор. — Разве ты не замечала, как я все это время на тебя смотрел?

— Нет, даже понятия не имела, — он ждал, что еще она скажет. — Ты мне не то что бы не нравишься… — проговорила она, употребив двусмысленное в корейском языке двойное отрицание.

Чон Сан не был уверен в том, что правильно понимает девушку, но все же в ее словах ему послышалось сдержанное согласие. Она обещала объясниться с ним в письме. При всем своем показном равнодушии Ми Ран страшно обрадовалась. Парень был красив, любезен и, несомненно, перспективен. Среди ее знакомых только два мальчика поступили в институт, да и то не в столице. На самом деле Ми Ран давно заметила, как Чон Сан ходит вокруг ее дома, и даже втайне надеялась, что это из-за нее. На девушку, конечно, произвела впечатление студенческая форма. Благодаря двойному ряду блестящих пуговиц на кителе Чон Сан выглядел, как морской офицер. Но, хотя Ми Ран никогда раньше ни с кем не встречалась, она интуитивно поняла, что лучше притвориться неприступной. Она не знала, как согласиться на встречу, не выказав при этом излишней заинтересованности.

Спустя несколько недель Ми Ран безупречным почерком написала своему поклоннику неуклюже-формальное письмо: «Во избежание ситуации, при которой Ваша печаль могла бы отвлечь Вас от занятий, я на некоторое время принимаю Ваше предложение».

Поначалу отношения влюбленных оставались эпистолярными, как это было принято в XIX веке. Связь поддерживалась только при помощи писем. В 1991 году, когда Южная Корея становилась крупнейшим в мире производителем мобильных телефонов, в КНДР мало у кого имелся хотя бы обычный телефон. Чтобы позвонить, приходилось идти на почту. Написать письмо тоже было не так-то просто. Из-за дефицита писчей бумаги многие чиркали на полях газет. В государственных магазинах продавались листы прессованной кукурузной шелухи, которые рвались от малейшего прикосновения. Ми Ран пришлось выпрашивать у матери деньги на импортную бумагу, которая представляла собой такую ценность, что о черновиках не могло быть и речи. Хотя расстояние от Пхеньяна до Чхонджина около 400 км, письма шли чуть ли не месяц.

Когда начался этот роман, Ми Ран училась в старшем классе школы. Столичный студент казался девушке очень образованным и опытным, что не могло ее не пугать. В Пхеньяне Чон Сан доставал нормальную бумагу. У него имелась шариковая ручка. Письма его были длинными и красноречивыми. Постепенно обмен общими фразами перерос в настоящую любовную переписку. Чон Сан никогда не видел голливудских фильмов о любви, но разгоряченное воображение восполнило этот пробел. В своих письмах он писал, что представляет себе, как они с Ми Ран бегут навстречу друг другу, а над ними — небо в золотисто-розовых прожилках. Он цитировал отрывки из романов, которые читал в столице, и сам сочинял любовные стихи. В его письмах не было и тени той сдержанности, которая на протяжении нескольких лет не позволяла ему приблизиться к Ми Ран.

Чон Сан направлял свои послания Ми Сук: она работала в конторе и могла получать корреспонденцию, не привлекая внимания родителей. Сестра была единственной, кому Ми Ран рассказывала о том, как развивался этот роман. Из друзей или родственников Чон Сана в тайну не был посвящен никто. Взаимоотношения полов и классовое происхождение в Северной Корее открыто не обсуждаются (сетования по поводу сонбуна воспринимаются как проявление недовольства режимом). Поэтому Ми Ран с Чон Саном никогда не говорили о том, почему их любовь следует держать в тайне. Сомнительное происхождение девушки, хоть о нем и молчали, было всем известно и висело над влюбленными как дамоклов меч. Молодые люди знали, что, если они поженятся, это плохо повлияет на продвижение Чон Сана по службе и его шансы вступить в партию. Если бы отец парня узнал об этих отношениях, он бы сделал все, чтобы положить им конец. В северокорейском обществе люди обычно не выходят за пределы своего круга, поэтому Чон Сану полагалось искать жену среди таких же, как он, репатриантов из Японии. Да и вообще отец молодого человека не одобрял никаких романов. «Не теряй времени на девчонок, сначала закончи учебу», — наставительно говорил он.

Небольшое отступление о взаимоотношении полов в Северной Корее: ухаживания там не приняты. Браки часто устраиваются семьями, парторганизацией или начальством. Публично выражать свои чувства не положено: даже держаться за руки считается неприличным. Беженцы из КНДР утверждают, что в стране не существует секса до брака и не бывает случаев, чтобы незамужняя студентка забеременела. «Это немыслимо. Трудно даже себе представить такой кошмар», — говорила мне женщина из Северной Кореи, причем вовсе не ханжа (когда мы с ней встретились в Сеуле, она работала в секс-индустрии). Конечно же, в КНДР нет домов свиданий, как в Японии или Южной Корее. Вас не зарегистрируют в обычной гостинице без командировочного удостоверения, и уж тем более никто не предоставит номер неженатой паре. Жители Чхонджина рассказывали мне, что некоторые парочки уединялись в лесу или даже в скверах, но о себе, разумеется, никто такого не говорил.

Стыдливость — отличительная черта корейского национального характера. Глядя на сеульских школьниц в коротеньких клетчатых юбочках, легко забыть, что каких-то сто лет назад одежда уважающей себя кореянки полностью скрывала тело — вполне в стиле «Талибана». Британская путешественница Изабелла Бишоп писала, что в 1897 году в деревне к северу от Пхеньяна женщины носили некое подобие чадры («невообразимое» куполообразное одеяние, в длину достигавшее двух метров, а в ширину — полутора и покрывавшее фигуру с головы до пят), а также «ужасающие шляпы, похожие на плетеные сторожевые будки». Представительницы высших и средних слоев общества вообще не покидали семейную обитель, за исключением особых случаев, когда на улицах не было мужчин. Бишоп немало поездила по миру, в том числе и по мусульманским странам, но кореянки показались ей «куда большими затворницами, чем женщины других народов».