Разорванный август - Чингиз Абдуллаев

Ремарка

«Возбужденный интерес к Пленуму ЦК КПСС принес разочарование тем, кто предрекал раскол партии, – таков смысл высказываний членов Центрального Комитета на пресс-конференции, состоявшейся в Москве. Закончившийся Пленум, несмотря на острые политические дискуссии, прошел в духе стремления понять друг друга, сохранить единство партии, отмечал член Политбюро, секретарь ЦК КПСС А. Дзасохов.

На острые вопросы о социальной базе партии, на ее отношение к нарождающемуся классу буржуазии последовал спокойный ответ академика Л. Абалкина, который, будучи членом ЦК КПСС, не считал возможным проводить социальные и сословные границы для членства в КПСС.

На Пленуме принято решение созвать внеочередной Двадцать девятый съезд КПСС в ноябре—декабре нынешнего года. В связи с этим решением журналисты высказали предположение, что «последний решительный бой» ортодоксальные коммунисты решили отложить до съезда, как высшего партийного органа. Такие прогнозы вызвали категорические возражения участников пресс-конференции. А. Дзасохов подчеркнул, что ни один из тридцати восьми выступающих на Пленуме членов ЦК КПСС не ставил вопроса о смещении Генерального секретаря. Более того, Центральный Комитет придерживается мнения, что в нынешних политических условиях совмещение М.С. Горбачевым постов президента страны и Генерального секретаря ЦК КПСС является целесообразным. «Что касается будущего съезда, – отметил Дзасохов, – наша цель – обеспечить способность партии перешагнуть через нынешние трудности». В этом смысле Пленум «выдержал экзамен перед главной проблемой – сохранения согласия по основным вопросам».

Ремарка

«Несмотря на острую критику в свой адрес, Горбачеву пока удается балансировать между консерваторами и сторонниками реформ. Однако объявление о проведении внеочередного съезда дает возможность сторонникам жесткой линии подготовиться к смещению с поста Генерального секретаря Михаила Горбачева».

Глава 9

Начало лета девяносто первого выдалось достаточно жарким, особенно в Москве. А уже к концу июля стало немного прохладнее. Эльдар вместе с остальными сотрудниками отдела изучал Указ президента РСФСР о департизации, который им передали для анализа. Элина Никифоровна настаивала, что текст справки, подготовленной для президента, должен указывать на абсолютно незаконный и провокационный характер данного документа, который фактически отстраняет Коммунистическую партию в Российской Федерации от любой деятельности в органах власти. По мнению Дубровиной, это было не просто вызовом, но и политической провокацией. Тулупов соглашался с ней, не пытаясь спорить. Он вообще был редким циником. А вот Кирилл Снегирев и Эльдар Сафаров справедливо указывали, что данный указ можно считать политически вредным, но его нельзя назвать антиконституционным, так как из статей Конституции СССР и Конституции РСФСР уже были исключены положения о руководящей и направляющей роли Коммунистической партии. Дубровина нервничала и напоминала своим обоим сотрудникам, что они являются членами партии, а Эльдар вообще перешел на работу в президентскую администрацию из аппарата административного отдела ЦК КПСС.

– Почему мы не можем дать объективного заключения по этому вопросу? – недоумевал Снегирев. – Конечно, если оценивать указ с политической и партийной точек зрения, то это настоящая провокация и вызов существующей системе власти. Но нас здесь держат не как коммунистов, а как специалистов по праву. И мы обязаны выдавать объективное заключение по этому вопросу.

– Ничего объективного в праве тоже не бывает, – меланхолично заметил Тулупов. – Не забывайте, Кирилл, что право отражает реалии существующего государства. Во времена Сталина или Брежнева такой указ не мог появиться, а сейчас он кажется вполне возможным. Не забывайте, что во многих советских республиках власть уже не является прерогативой Коммунистической партии.

– Именно поэтому российский президент и издал такой указ, – не успокаивался Кирилл, – ни у одной партии уже нет права на истину. Это и есть демократия.

– А я прежде всего коммунист, а уже потом юрист, – отрезала Дубровина, – и мне непонятен подобный указ, который я тоже считаю политической провокацией. Получается, что из-за того, что я работаю в государственном учреждении, я должна отказаться от своих взглядов? От своих идей? Вы так можете далеко зайти в своих утверждениях, Снегирев. Этот указ не может быть выполнен хотя бы потому, что уже через несколько дней мы должны свернуть деятельность всех партийных организаций в государственных учреждениях Российской Федерации. Вы представляете, что это означает на деле? Полный развал, всеобщий бардак, который и так у нас царит уже несколько лет.

– Я не говорил об отказе от своих взглядов, – покраснел Снегирев, – я говорил о справке, которую мы должны подготовить как юристы, а не как члены одной партии.

– Мы здесь все члены одной партии, – напомнила Элина Никифоровна, – и наш президент – тоже член этой партии. И осмелюсь вам напомнить, что господин Ельцин тоже был членом этой партии в течение многих лет и получил такую известность и популярность именно потому, что был руководителем крупной партийной организации в Свердловском обкоме, а потом руководил и Московским горкомом партии.

– И вы сами, Снегирев, вступили в партию в двадцать четыре года, – напомнил Тулупов, усмехнувшись, – и еще были секретарем комсомольской организации вашего института. Разве это не правда? Или тогда у вас были другие взгляды?

– Я своих взглядов не менял, – снова покраснел Снегирев, – просто высказываю свое мнение, как профессиональный юрист.

– Оставьте свое мнение при себе, – посоветовала Дубровина, – мы готовим справку для президента страны, а не даем изложение своих сомнений и мнений.

– Может быть, было бы правильно указать в справке различные мнения, которые существуют в нашем отделе? – предложил Эльдар. – Так будет более объективно.

– Я такую справку не подпишу, – жестко отрезала Элина Никифоровна, – и тем более не отнесу ее к Валерию Ивановичу для Михаила Сергеевича. А вы, Сафаров, еще очень молоды, чтобы давать подобные советы. Не забывайте, что вы только несколько дней как перешли к нам на работу.

– Я не забываю, – тихо ответил Сафаров, – но я хочу поступить именно как коммунист. Почему мы должны скрывать наши сомнения в правовой основе подобного указа? Я думаю, что Снегирев прав, мы обязаны показать президенту весь спектр наших мнений. Так будет правильно и объективно.

– Боюсь, что мы с вами не сработаемся, – разозлилась Дубровина. – В конце концов, я подписываю этот документ и не собираюсь устраивать дискуссию по этому вопросу.

– Но тогда нас обвинят в некомпетентности, а это еще хуже, – заметил Кирилл, поправляя очки. – И еще неизвестно, какое заключение выдаст Комитет конституционного надзора. Профессор Алексеев – один из лучших юристов в нашей стране. Мы ведь все с вами учились по его учебнику «Теория государства и права». Можете себе представить, что произойдет, если наше правовое заключение не совпадет с мнением его комитета. А там работают очень квалифицированные юристы. И неизбежно встанет вопрос о нашей квалификации.

Дубровина замерла и посмотрела на Тулупова.

– А вы как считаете, Александр Гаврилович? – спросила она уже не столь уверенным голосом.

– Полагаю, что в этом как раз Снегирев прав. Будет не совсем правильно, если мы дадим правовое заключение, в корне отличающееся от решения Комитета конституционного надзора, – подтвердил Тулупов.

Элина Никифоровна растерянно посмотрела на троих мужчин. Она поняла опасность ее односторонней аналитической записки.

– Сделаем так, – предложил Тулупов, почувствовав ее колебание, – подготовим строго юридическое заключение об указе Ельцина и добавим к нему нашу политическую составляющую. С точки зрения закона здесь нет особых нарушений, но с политической точки зрения здесь явный вызов союзной власти, внесение дестабилизации в работу государственных учреждений на территории Российской Федерации и антикоммунистическая направленность данного решения. В конце концов, мы можем сделать заключение и как юристы, и как члены партии.

– Правильно, – согласилась Дубровина, – так все и сделаем.

Кирилл и Эльдар переглянулись, улыбнувшись. Кажется, их строгий руководитель понял, что речь может идти о ее собственной карьере.

На следующий день подробная аналитическая записка с анализом ситуации вокруг указа Ельцина была передана руководителю президентской администрации. И уже через полчаса он вызвал к себе Дубровину. Она вернулась в ужасном состоянии. Все лицо было покрыто красными пятнами, руки дрожали, по глазам была размазана тушь. Мужчины молчали, понимая ее состояние. Когда зазвонил ее телефон, она не смогла поднять трубку, рука у нее дрожала. В конце концов она разрыдалась.