Балаустион - Сергей Конарев

Ха, легко сказать — «любой ценой»! Седых волос в голове педонома прибавилось вдвое за то время, которое он обдумывал, как подступиться к «волчонку». Пока Орест находился в особняке Эврипонтидов, нечего было и думать что-то затевать. Но вот теперь, когда отцов отроков, что составляли эномотию молодого Эврипонтида, обязали вернуть сыновей в агелу, следовало что-то предпринять. Стратег Никомах, приведший Ореста в агелу, потребовал, чтобы мальчишке было разрешено ночевать дома. Пакид не возражал. Главное — иметь возможность подступиться. Общая ситуация способствовала планам педонома и его высокого хозяина: горожане сейчас настроены против Эврипонтидов, и навряд ли кто-то будет сильно копаться, если Орест умрет. Однако дело должно выглядеть чистым, по крайней мере, на первый взгляд. Быть может, подговорить кого-то из учеников затеять ссору с сыном Павсания и «нечаянно» ударить его палкой по голове? Нет, слишком ненадежно. Орест — эномотарх, и постоянно окружен «волчатами» своего отряда, и к тому же… вряд ли удастся найти исполнителя среди учеников. Педоном со стыдом признался себе, что пользуется в агеле невысоким почтением даже у младших «птенцов». А тех двух экзекуторов, которые бичевали Ореста и остальных, ему предоставил Архелай из свой личной охраны.

Нет, нужно придумать что-то более простое и надежное. Какой-нибудь несчастный случай или….

Шаги за дверью и негромкий стук отвлекли Пакида от этих размышлений.

— Кого там демоны носят в такое время? — недовольно проворчал он, приподнимаясь на локте.

— Господин педоном, к тебе гонец. Говорит, что с важным посланием, — голос принадлежал молодому мальчишке.

С посланием? Хм, наверняка эфор Архелай узнал о возвращении в агелу младшего Эврипонтида и прислал педоному напоминание о его долге. Бормоча ругательства, Пакид свесил с кровати худые ноги, оправил задравшийся исподний хитон и, найдя ногами сандалии, направился к двери. Запирать ее на засов не было особой надобности, помещения педонома на территории военной школы охранялись «львами», но Пакид делал это «на всякий случай».

Едва дверь открылась, сразу несколько рук вцепились в его хитон и выволокли педонома из комнаты. Сандалии слетели с его ног, босые ступни коснулись стылого пола коридора. Самый рослый из нападавших был ему по подбородок. В полутьме педоном не мог точно разглядеть, сколько их было. Полдюжины или даже больше.

— Что за… — он почувствовал злость и… страх.

Вместо ответа ловкая рука нырнула под край хитона, впилась в мошонку и безжалостно рванула ее вниз. С воплем Пакид рухнул на колени, боль на какое-то мгновенье парализовала его. Злодеи тут же повалили его на пол, навалились на руки, силой заставили открыть рот и запихали в него вонючую тряпку. Челюсти педонома, разведенные до крайнего предела, пронзила мучительная боль. Он попытался сопротивляться, но без успеха: держали его крепко. Перевернув на спину, больно надавив коленом на живот, обрывком веревки связали запястья. Затем, грубо схватив за волосы, поставили на ноги и толкнули к выходу. «Где же охрана?» — подумал Пакид, переступая порог и выходя в ночь. Он даже оглянулся по сторонам, но «львов», обычно стоявших по обе стороны от входа в его покои, видно не было. Педоном был настолько обескуражен, что едва сознавал реальность происходящего. Быть может, это дурной сон? Увы, холодная мокрая земля под ногами и ледяной ветер, от которого все тело мгновенно покрылось гусиной кожей, убедили его в обратном.

Его вели к плацу. Увидев «печку», скамью для экзекуций, возле которой ждали еще полдюжины отроков, Пакид все понял и рванулся в сторону, громко замычав.

— Куда, пес старый! — конечно, его схватили и поволокли вперед. Кто-то, ухватив сзади за ворот, разорвал хитон со спины. Спустя минуту, нагой и дрожащий, педоном Пакид стоял перед дюжиной учеников. Из тряпок на нем остался только кляп, собачьим языком свисавший изо рта.

Небольшой факел, засунутый между плитами плаца, горел на уровне коленей и освещал снизу суровые лица собравшихся здесь «волчат» и «ястребов». Пакид пытливо изучал эти лица, и ни в одном не находил пощады, а в глазах стоявшего в центре Ореста Эврипонтида он узрел свой конец. Утробно взвыв и умоляюще поднеся связанные руки к груди, педоном бухнулся на колени.

— Пощады просит, козел, — хмыкнул кто-то.

— Замерз, смотри-ка. Ничего, на «печке» согреется, — хихикнул другой. Это была самая избитая шутка в агеле.

Пакид смотрел только на Ореста. В этом крепкоплечем смуглом пареньке для него сейчас сконцентрировалось вся Вселенная, вся надежда.

— Пакид, сын Карида. Ты виновен в смерти нашего товарища, Еврипила, сына Автодика. Ты пытался убить меня и стоящего здесь Бианта, сына Оерона. Судьи фактически признали тебя невиновным, они наказали тебя штрафом и снова отправили сюда, управлять школой будущих воинов. Но мы не согласны с этим решением. Ты — плохой педоном и плохой человек, Пакид. Я, Орест Эврипонтид, сын царя Павсания, приговариваю тебя к смерти.

Пакид, выслушав это с выпученными от ужаса глазами, упал на бок, засучил ногами, заверещал, насколько позволял ему кляп.

— На «печку» его, — взмахнул рукой Орест.

Шестеро отроков взгромоздили извивающегося педонома на скамью, привязали руки и ноги к вделанным в камень кольцам.

— Кто возьмет плети? — спросил Эврипонтид.

— Я, — крепыш Биант был необычайно серьезен. Орест еще никогда не видел его таким.

— И я, — в круг света вступил ирен Клеобул, сын полемарха Маханида. Его острые зубы белели в хищном оскале.

— Приступайте. «Львы» дали нам только час.

Отроки встали по обе стороны «печки». Пакид дергался и тихо подвывал.

— За Мыша тебе, старый пес! — надрывным полушепотом воскликнул Биант.

Свист плетей разорвал морозный ночной воздух.

— Нда-а, скверная история, — протянул Гиперид. — И что, никого не нашли?

— Нет, — Архелай покачал головой. — Педонома обнаружили в его покоях, исполосованного плетьми. Охранники-«львы» божатся, что не покидали постов. Их всех взяли под арест, но….

— Но?

— Даже если они расскажут правду… вряд ли ее предадут огласке. Случай слишком вопиющий. По уставу за подобное преступление полагается казнь, и наказывать придется едва ли не половину лоха. Сам знаешь, чьи сыновья воспитываются у нас в Первом лохе агелы….

— Одним словом, дело собираются замять? — прямо спросил Змей.

Архелай кивнул.

— Да. Даже законник Фебид сказал, что Пакид был слишком паршивым гражданином, чтобы казнить из-за него цвет лакедемонской молодежи.

— А ты? Ведь Пакид был твоим человеком.

— Не настолько я им дорожил, чтобы теперь сцепиться с половиной первых людей Спарты.

— Но кто же теперь займется устранением сопляка-Эврипонтида?

— Не знаю. Пока… Может, и к лучшему, что это будет не Пакид. Он, честно сказать, был скверным исполнителем, да простят меня боги, что говорю плохо о покойном. Нужно подыскать кого-нибудь половчее.

Архелай поднес к губам чашу и сделал два глубоких глотка. Следующий вопрос Гиперида едва не заставил его поперхнуться.

— А наш любезный элименарх-Агиад знает о твоих планах?

Медведь, поглядев на товарища долгим взглядом, кивнул.

— После того неудачного бичевания он кое о чем догадался. Но в целом возражений не имел, — Архелаю до сих пор было неприятно вспоминать тот разговор, когда молодой элименарх распекал его, словно проворовавшегося управляющего. — Мы теперь в одном корабле, и Агиад это понимает.

— О да, совместные интриги сближают скорее, чем искренняя дружба или постель! — саркастически усмехнулся Гиперид.

— И общие враги тоже.

— Авоэ, надеюсь, мы не поссоримся с тобой, друг Архелай, когда со старшей ветвью Эврипонтидов будет покончено? Не зазнаешься ли ты, став приближенным советником царя Леонида, ха-ха?

Гиперид хохотнул, однако глаза его не смеялись.

— Ну что, ты, конечно, нет, — поспешил уверить его Архелай. — Мы останемся добрыми друзьями.

— А если для этого нужно будет найти новых врагов, мы сделаем это, — усмехнулся Гиперид. — Взять хотя бы предателя-Скифа, или….

Тут рабы внесли зажаренного целиком молочного поросенка, начиненного фазаньими яйцами, фаршированными, в свою очередь, молотой рыбой, перемешанной с овощами и специями. Это было приготовлено исключительно вкусно, и Гиперид отвлекся, расхваливая достоинства своего повара. Уплетая яйца за обе щеки, Архелай охотно ему внимал. Повар у Змея был действительно первоклассный, и считался вторым в Спарте после выписанного из Рима кудесника, служившего Анталкиду. Архелай подозревал, что повар Гиперида — единственный из слуг, избавленный от издевательств, все остальные жили под дамокловым мечом перемен в настроении и извращенных фантазий хозяина.