Соловей для черного принца - Екатерина Левина

Джордан впустил меня в дом, состроив потолочным балкам безутешную мину. Печальным голосом, каким обычно вещает церковный служитель на панихидах, он изрек, что рад видеть меня в добром здравии, чего не скажешь о многострадальных обитателях этого унылого дома.

— Но вы держитесь молодцом, Джордан! — отечески подбодрила я дворецкого, про себя удивляясь его излишней разговорчивости.

Проводив меня в мою прежнюю комнату, он сообщил, что граф Китчестер с нетерпением ожидает моего визита. Я не стала утруждать старика ожиданием и, поставив саквояж у шкафа, направилась к больному.

Дедовская спальня была окутана сонным полумраком. Душный, спертый воздух, наполненный жаром полыхавших в камине поленьев, сдавливал легкие, затрудняя дыхание.

В кресле-качалке, пододвинутой почти вплотную к кровати больного, сидела леди Редлифф. От высокомерной горгульи, привыкшей наводить на всех жуткий страх, не осталось и следа. Ее спина была так же пряма, как и всегда, но в осанке не чувствовалось былого величия, а скорее усталость, которую она старалась скрыть под привычными манерами.

Когда я замерла на пороге, она едва повернулась и кивнула мне.

— Ну, кто бы мог подумать, что и от моей дочери бывает польза, — произнесла она каким-то дребезжащим голосом, в котором угадывалось бессилие. — Мы тебя ждали. Проходи.

— Как себя чувствует граф? — стараясь говорить тихо, спросила я.

— Посмотри сама, — указала она молитвенником в руке на сухотелую фигурку, погребенную под пуховыми одеялами.

Старик полусидел, откинувшись на жесткие подушки, в такой позе, словно внимательно прислушивался к каждому шороху. Его плечи были странно перекошены, а голова свешивалась с шеи, как переспелый плод. Лицо было белым, нижняя челюсть сильно выступала вперед, и только один глаз был приоткрыт, как у мертвых птиц, которых я время от времени находила в саду.

— Он спит, — промолвила Элеонора, и вновь я поразилась, какой надломленный у нее голос. — Уже больше двух недель он в таком состоянии. Доктор говорит, что братец не протянет дольше. Со дня на день мы ждем…

— Нет! Мы должны надеяться, что он пойдет на поправку, — воскликнула я.

Элеонора не ответила мне, только чуть повела бровью. Я присела на кровать и дотронулась до стариковской руки, немощно лежавшей поверх одеяла и больше похожей на птичью лапку. Она была горячей, как лампа, которая горела всю ночь напролет. Старик открыл второй глаз. А когда разглядел меня в полумраке, заворочался и закряхтел.

— Пришла… внучка, — разобрала я.

— Да. Я здесь. Буду заботиться о вас, и вы быстро поправитесь! Вспомните, вы как-то сами говорили, что не собираетесь потакать загребущим прихотям вашей семейки и раньше времени отправляться на пир к рогатым сородичам. Так что, держите свое слово!

Элеонора у меня за спиной издала гневный возглас, но промолчала, видно посчитав ниже своего достоинства отвечать на подобные оскорбления. Дед же как-то сумел изловчиться и озорно подмигнул мне. В горле у него заклокотало от переполнявшего его смеха. Но смех быстро перешел в надсадный кашель.

— Воздуха… — прохрипел старик, сотрясаясь всем своим сушеным тельцем.

Тотчас я соскочила с кровати и, отодвинув бархатную штору, дернула створку окна. В комнату хлынул прохладный воздух, и дед принялся с жадностью глотать его. Однако леди Редлифф была недовольна моими действиями.

— Что за произвол ты себе позволяешь, милочка? Ты его окончательно погубишь!

— Оставь нас, — просипел дед. Свежий воздух, точно живительный эликсир, взбодрил старика. Даже его мяклое лицо, со ставшими сильно заметными щербинами оспин, покрылось легким румянцем. — Я хочу побыть наедине со своей внучкой.

Убрав молитвенник в карман платья, леди Редлифф поднялась и направилась к выходу. Весь ее вид говорил, что если старик испустит дух через полчаса, то только я буду виновата в этом.

— Я должен сказать тебя… объясниться, — натужливо заговорил старик, когда мы остались одни. — Ты должна понять, почему я настаивал.

— Если речь снова пойдет о долге…

— Нет, — он дернул рукой в знак протеста, и тут же болезненно поморщился. — Ты была права: долг для меня ничто, если он идет вразрез с моими планами. Тут другое… Я знаю, своим решением сделать тебя наследницей я доставил некоторые неудобства…

— Неудобства?! — взвилась я. — Вы так называете то, что произошло в этих стенах?!

— Тише, Роби, не горячись, — крякнул граф, сопроводив слова то ли смешком, то ли фырканьем. — Я не настолько крепок, чтобы выслушивать гневливую проповедь перевозбужденной девицы. Хочу выложить тебе все, что у меня в закромах, до того, как увижу старуху с косой…

Раздраженно откинувшись на спинку кресла-качалки, которое я заняла после того, как ушла Элеонора, я нарочито хмуро уставилась на деда.

— Говорите, — буркнула я.

— Это займет немного времени, — начал дед после недолгой паузы. — Ты все время спрашивала меня: почему. Почему ты, а не Дамьян. Так вот, мой план как раз и был в том, чтобы не упустить мальчишку. Только его я видел хозяином Китчестера! Уже сейчас он сделал то, что не смог ни один истинный Китчестер. Да, мальчишка — "черная кость", кровь из самой жалкой ветви рода. Но именно у него, нищего заморыша, хватило силы воли и ума совершить невозможное. С самого начала я разглядел в нем золотую жилу, поэтому ухватился за него, как за спасительную соломинку. Но твое появление могло нарушить все мои чаяния.

— Каким образом? Я не понимаю, почему вы так упорствовали, если все это время хотели, чтобы Дамьян был вашим наследником?!

— Потому что этот сопляк влюбился! — Старик повернул голову, болезненно сморщил мучнисто-серое личико, словно его ноющий затылок больно плющило о мучительно жесткую подушку, и, напрягшись, раздраженно добавил, — он влюбился так же, как и мой непутевый сын!

Я совсем не ожидала, что граф Китчестер затронет эту тему. Меня одолела злость, что чуть ли не каждому в замке известно о нашем с Дамьяном противоборстве. Дед замолчал, следя за мной сощуренными водянистыми глазами. Не в силах оставаться спокойной под его немигающим взглядом, я встала и приблизилась к кровати, собираясь поправить подушки. На нем была длинная до пят фланелевая ночная рубашка, и я, просунув руку ему под спину, почувствовала, какие у него костлявые плечи. Другой рукой я взбила подушки и подложила их так, чтобы старик мог опереться на них и не падать.

— Теперь ты понимаешь, что могла повториться история двадцатилетней давности, — раздражение все еще не покинуло его, а точно нарастало с каждым сказанным словом. — Я мог бы потерять его, как потерял сына. И все из-за дев… из-за трижды проклятых чувств!