Соловей для черного принца - Екатерина Левина

— Неприступность и благопристойность до мозга костей. Разве я могу забыть об этом? Два злейших врага, которые мешают мне сделать из тебя шелковую и податливую птичку.

Чтобы избежать новых фривольных намеков, я вернулась к прерванной теме.

— Ты был прав, должно было произойти что-то из ряда вон выходящее, чтобы граф оставил своеволие и переменил решение. Какие пути ведут к этому — дело судьбы. Но не моя смерть стала этим значащим событием… Я никогда не прощу себе гибели Сибил. В какой-то степени виноват и граф Китчестер, его непонятное желание видеть наследницей именно меня, его неуступчивость и самодурство. Он говорил мне, что согласится с любым моим выбором. Но когда я сделала его, оказалось, что моя воля также малозначима для него, как и воля "козявки" Мэтью Уолтера. И за этот обман поплатилась Сибил… Как видишь, если искать виновных, то косвенно можно обвинить многих: и меня, и графа, и тебя… Но кто бы ни был настоящий убийца, он ни за что не хочет, чтобы Китчестер достался мне.

— Вот в этом я и ошибся, — в его голосе послышалась злость, но злость на себя. — Зверски обидно признавать, собственную тупость. Я считал, что нападение на тебя произошло из-за меня, а Китчестер тут ни при чем. Но она хотела получить Китчестер, как впрочем, и большинство, кто хоть раз ощутил его силу.

— Она? Кто она?

Я затаила дыхание, ожидая ответа.

— Мисс Рассел, кто же еще. Она не раз заявляла мне, что ненавидит тебя и готова на все, лишь бы ты убралась с моих глаз. Но я плевал на ее угрозы. В то время меня больше занимала твоя неприступность… Но в ту ночь, когда мы нашли тебя, лежащую на ступенях в башне, я видел триумф в ее глазах. Тогда я понял, что она не блефовала. Я слишком долго держал ее возле себя, и она захотела большего: рассчитывала, что я женюсь на ней, и со временем она станет хозяйкой Китчестера.

— Поэтому ты увивался за Виолеттой? Хотел, чтобы она видела твой интерес к ней, а меня оставила в покое?

— Мисс Тернер из тех девиц, чьи прелести разглядишь даже в безлунную ночь. С такой грех не пофлиртовать.

Я почувствовала, как мои губы сжались в тонкую линию. Он засмеялся, но уже в следующий миг сказал серьезно:

— Я хотел, чтобы она видела, что мой интерес к тебе также мимолетен, как и к другим особам. Но, видно, я плохой актер, раз мне не удалось провести ее… Моей искренности не хочешь замечать только ты одна.

В этот момент вновь раздался нетерпеливый стук в стенку экипажа. Я уже успела позабыть, что мы вовсе не одни, а совсем рядом, за оградой, дожидаются кучер и миссис Уолтер, которая наверняка уже промерзла до самых костей и достигла того состояния, когда готова замертво упасть и забыться в эйфории истязающего ее недуга.

— По-твоему, это Джессика напала тогда на меня?

— Я так думаю.

— Но она сказала мне, что читала леди Редлифф, так как у той была бессонница, а после пошла на кухню, отнести молоко.

— Даже если и так, это не значит, что у нее не было возможности.

— Оклеветать кого-нибудь — простое дело. Слов с угрозами недостаточно, чтобы обвинить человека в нападении и… убийстве.

— У меня нет других фактов. Пока нет. Но ее ненависть весомое доказательство.

— Так же как и твое желание владеть Китчестером!

— Ты неисправима, Найтингейл! — Дамьян весело расхохотался, а вот мне было не до смеха.

Его веселье прервало нерешительное кряхтение, раздавшееся позади. Покинув козлы, Генри виновато переминался с ноги на ногу у кладбищенских ворот и, вытянув, точно любопытный утенок, тощую шею, смущенно поглядывал на нас.

— Чего тебе?! — рявкнул Дамьян.

— Простите, мистер Клифер, — пробасил кучер, стащив с головы потертую шляпу и принявшись наминать ее в заскорузлых руках. — Но миссис Уолтер, приказала поторопить вас. Похоже, ей нездоровится.

Дамьян коротко кивнул и обратился ко мне:

— Прав я или нет — покажет время. Я найду доказательства. И тогда у тебя не будет ни одной причины ускользать от меня… Мне надоели твои трусливые попытки скрыться за фальшивым равнодушием ко мне. Пока я терпеливо жду. Но мое терпение не безмерно.

Сказав это, он резко поднес руку к козырьку кепи и чуть склонился, одарив меня бесстыдной ухмылочкой. Затем широким шагом направился к экипажу. Кучер тут же занял свое место, сообщив при этом Эллен, что они отправляются. Когда Дамьян забрался на козлы и сел рядом со слугой, экипаж тронулся.

Дома я закрылась у себя в комнате и, сидя у окна, размышляла обо всем услышанном. Сама я не раз подозревала Джессику. Ее явная неприязнь ко мне и нескрываемая ненависть, особенно после совместного посещения подземелий, могли вылиться в отчаянное, ожесточенное желание избавиться от меня. Находясь в более близких отношениях с этой особой, чем все остальные обитатели, Дамьян лучше всех знал ее и мог судить о ее поступках. Наверняка, угрожающие слова в мой адрес были гораздо большим, чем пустое сотрясание воздуха, раз заставили Дамьяна насторожиться. Не зря она постоянно заостряла внимание на моем "особом положении", говорила о жалости ко мне и нарочито предостерегала об опасности. Именно Джессика первая дала мне понять, что мое появление кому-то неугодно в Китчестере. Возможно, она говорила о себе?! Ведь однажды она уже пыталась нагнать на меня страху, когда зная, что я заперта в часовне, никому не сказала об этом и проговорилась только Дамьяну, надеясь вместе с ним потешиться над моим положением. По ее милости я провела там несколько жутких часов.

Чем больше я думала о Джессике, тем отчетливее понимала, что Дамьян мог быть прав. Но в то же время червячок сомнения не давал мне увериться в этом окончательно. Я все время возвращалась к словам Эллен. Откуда она могла твердо знать, что именно Дамьян запугивал меня?! Но она сказала это так, что в ее убежденности не приходилось сомневаться.

Что, что я знаю о Дамьяне? Только то, что я люблю его. Только это. Неужели можно любить человека, которого сама подозреваешь в убийстве? Ответ стучал в голове — да, да, да!

Дождь с ночи лил без передышки. Земля, вода и небо точно смешались воедино. Ветер налетал, злобно подхватывал косые струи дождя и бил ими в окна домов так, что с помутневших стекол сбегали уже не капли, а целые реки. Жалобные, полные печали голоса ветра перекликались в печных трубах. Сама погода противилась моему возвращению в Китчестер.

Однако утром следующего дня старый Генри приехал за мной. С собой у меня был только легкий саквояж со сменным платьем и бельем, так как я не собиралась задерживаться надолго. Почему-то я никак не могла поверить во всю серьезность дедовской болезни, хотя и знала о его плохом здоровье. Все выглядело так, будто старик, большой охотник до спектаклей, и в этот раз обратился к своему излюбленному действу. И как только я появлюсь в его владениях, так от мнимой болезни у закоренелого лиса останутся лишь приятные его сердцу воспоминания, как об удачно разыгранном трюке. Но я ошиблась.