Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков Том 2 - Андрей Болотов

 Было оно натуральное, но прямо пышное, прекрасное и величественное. Во весь день ехали мы при мрачном небе, но ввечеру, пред самым приездом в дом к моему родственнику, и в самое то время, как проезжали мы его прекрасные и высокие рощи, широкою между ними прогалиною, случилось небу, внизу подле горизонта, проясниться и выкатившемуся из под верхних густых туч солнцу осветить вдруг снизу все мрачные облака, укрывавшие тогда все небо, и представить их зрению власно как в горящем виде.

 Сие и одно составило уже прямо величественное и великолепное зрелище. Но сего было еще не довольно; но в самое тоже время случилось, что пошел густой снег крупными хлопьями, и как мы ехали прямо на запад и против сияющего солнца, то все сии снежинки представились нам не инако, как золотыми или как жар горящими, и весь идущий снег казался наивеликолепнейшим золотым или огненным дождем; и зрелище сие было столь редкое и удивительное. что я смотрел на оное даже с восхищением и не мог довольно на оное насмотреться.

 Не успело солнце, опустившись за горизонт, лишить нас сего утешения, как и доехали мы уже до дома моего родственника. Он принял нас ласково, и узнав кто мы таковы, был нам очень рад, и не только унял ночевать, но не отпустил и на другой день без обеда.

 Он жил тут весьма не худо, и так, как бы богатому и достаточному дворянину жить бы надобно было. Я удивился нашед у него прекрасный дом, построенный и убранный порядочным образом и совсем не по степному. Усадьба его была преизобильная, крестьян множество, хлеба полно гумно, а и в скоте великое изобилие. Сам же он составлял некоторой отрывок прежних, старых, добрых людей, однако не отставал и от нынешнего света.

 Он принял и угощал нас так, как дозволял ему его достаток и мне всего приятнее было, что я наелся тут и в первые еще тем годом прекрасного винограда. Жену имел он вторую и очень еще не старую, и она была также боярыня изрядная и ласковая.

 На другой день до обеда водил он нас показывать нам вновь построенную пред воротами у себя церковь, и я не мог довольно надивиться прекрасному расположению и деревянной архитектуре, как внутренней, так и наружной.

 Церковь сия имела не только снаружи изрядный и особливый вид, но и внутри украшена была с особливым и очень хорошим вкусом. А особливо полюбился мне иконостас, писанный мастером доказывающим о себе, что имел вкус хороший.

 Я хвалил все, что видел и хвалил чистосердечно. А более всего нравилось мни; то, что везде, как в доме так и в церкви я видел все домашнее и свидетельствующее, что хозяин был великий охотник до художеств, чего хотя и не мог я ожидать с наружного вида.

 Описав все достохвальное в рассуждении сего моего родственника, не могу умолчать и о некоторых пристрастиях, которым он был подвержен.

 Сей старик заражен был особливою и удивительною страстию, состоящею в том, чтоб иметь у себя военных людей. Он удивил меня признаваясь, что находит в том величайшее увеселение и не тужит о том коште, которого они стоют.

 Выбравши семь человек наилучших людей, обмундировал он их в гусарское платье и не только снабдил их всем, что до гусара принадлежит, но служа сам в кавалерии, и обучил их всей гусарской экзерциции. Одним словом, гусары его были в самой форме и на коне и отправляли порядочно службу: стояли у него на часах, ездили за ним в конвое, обучалися, стреляли и имели фрунт пред его окнами, также особливый построенный для себя кордегард и конюшню. По обеим сторонам крыльца поделаны были будки для часовых, а третья у ворот.

 Сии гусары приходили к нему репортовать и он приказывал им что надобно. Он не преминул и мне представить их во всеми форме и приказал стрелять и экзерцироваться, и требовал моей апробации. Я принужден был сказать ему «хорошо», однако не упустил спросить: чего бы они все стоили? — Сие немного его посмутило. Утаить было нельзя, что стоили они многих денег, и он старался уже прикрыть шалость сию тем, что находит в том величайшее удовольствие, и для того убытком сим жертвует охотно.

 Такую же суетность приметил я в нем и в другом случае. Он отдал людей учиться играть на трубах, чтоб всякий день в двенадцать часов играли они у него на колокольне вместо курантов, а по утрам и по вечерам протрубливали перед фрунтом его зарю. Я усмехнулся услышав о том повествование, и хотя также сказал «хорошо», но думал совсем иное.

 Но ничем он так меня не увеселил, как открыв шкаф и показав мне немалое число французских и немецких книг, принадлежащих его сыну, и дал мне дозволение все их пересмотреть. И я признаюсь, что в пересматривании их нашел я более для себя увеселения, нежели в смотрении на его гусар похвальных, ибо были книги сии весьма хорошие и достойные примечания.

 Итак, препроводив у него без мала сутки довольно весело, ибо был он человек умный и можно было с ним обо всем говорить, и распрощавшись с ним, поехали мы далее и на другой день доехали и до Тамбова.

 Едучи через сей город, веселился я опять зрением на великолепное и красивое здание архиерейского дома и монастыря, но вкупе притом не мог без внутренней досады воспоминать о том, какими мерзостями сие святилище было наполнено. Я наслышался о том от помянутого родственника и от некоторых других людей и не мог сперва никак тому поверить, покуда не услышал о том подтверждения от других многих.

 Боже мой! Какое мздоимство господствовало тогда в сем месте: всему положена была цена и установление. Желающий быть попом должен был неотменно принесть архиерею десять голов сахару, кусок какой–нибудь парчи и кой–чего другого, например, гданской водки или иного чего.

 Все сии нужные вещи и товары находились и продавались просителям в доме архиерейском и служили единственно для прикрывания воровства и тому, чтоб под видом приносов можно было обирать деньги. Келейник его продавал оные и брал деньги, которые потом отдавал архиерею, а товары брал назад для вторичной и принужденной продажи.

 Всякому, посвящающемуся в попы, становилась поставка не менее как во 100, в дьяконы 80, в дьячки 40, в пономари 30 рублей, выключая то, что без десяти рублей келейник ни о ком архиерею не доказывал, а со всем тем от него все зависело. Одним словом, они совсем стыд потеряли, и бесстыдство их выходило из пределов. С самых знакомых и таких, которых почитали себе друзьями, не совестился архиерей брать, и буде мало давали, то припрашивал.

 Со всем тем бывшего тогда архиерея хвалили еще за то, что он не таков зол был, как бывший до него Пахомий. Тогдашний, по крайней мере, не дрался, а отсылал винных молиться в церкви, а прежний был самый тиран и драчун, и об нем рассказывали мне один странный анекдот.