Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков Том 2 - Андрей Болотов

 Но, о! сколь мало знал он тогда, что воспоследует впредь со всеми теми землями, которые он тогда так жадно и нагло захватывал в свою власть, и как судьба накажет детей его за все делаемые им тогда наглости и насилия!!! Не стал бы он так много веселиться одержанным тогда, по мнению своему, надо мною верхом и так много торжествовать свою победу!

 После сего не осталось мне другого дела, как собрать сотских, и десятских, и посторонних людей, и объявя прочесть им свой указ для ведома, а потом повидаться с другом моим г–ном Тараковским и убираться в свой путь. Все сие и сделал я в наступивший после того день, и народу набралось ко мне толпа превеликая. Я, сыскав из них одного грамотного, заставил его читать указ, мне данный на проданную мне землю. Все они сказали:

 — Хорошо, мы слышим и будем знать, и вы–де нам, пожалуйста, отдавайте луга в наймы.

 Сие меня сколько–нибудь веселило. А как и г. Тараковский, с которым я в тот же день виделся, тоже говорил и на все был согласен и даже землями со мною променяться обещал, то удовольствие мое было еще совершеннее, так что я, кончив все дело, на утрие, что было 5–го числа октября, в путь свой и отправился с веселым духом.

 Итак, вот какое окончание получило тогда сие дело. Признаюсь, что успех в оном был далеко не таков велик, каковым я ласкался и какого ожидал. Весь важный развод мой с Рахмановым ничего почти не значил, а утвердил только некоторым образом его во владении захваченным им сильно наилучшим и таким местом в степи тамошней, которое всего более было кстати к нам и в котором только и можно было заводить какие–нибудь хуторы и селения, ибо тут одна только была с водою помянутая вершина, называемая «Дальним–Ложечным»; а ее всю он себе и захапал и лишил нас через то впредь всех выгод.

 Тут, как выше упомянуто, был сперва у меня хуторок, но он, согнав, сделал свой и большой хутор; а в последующее потом время, как упоминается впредь, населил тут и целую деревню, и хотя после и принужден был он ее свести, потерявши всю захваченную им из степи многочисленную землю, но черта, сделанная тогда между нами, служит и поныне еще межою между его владением и землями деревни нашей, и в честь ему можно сказать, что он с того времени никак и ни на шаг черту свою не переступал, а дрался только без памяти далее в степь; но там–то после и обжегся.

 Таким образом, с его стороны остался я уже спокоен; но что касается до других и внутренних моих чересполосных соседей, не посмевших тогда и глаз своих показать, то сии мне более хлопот, досад и неудовольствий наделали, нежели я тогда от них думал и ожидал.

 Они в последующее за сим время не только не захотели меня оставить спокойно владеть намеренною и очерченною мною себе степною дикою землею, хотя я их земель нимало не трогал и степи для них и без сего клочка осталось великое множество, но были так глупы и бессовестны, что самого меня еще утесняли, и всего меньше имея право распахивать вновь землю, вместо того чтоб по силе строгого в манифесте повеления оставлять и завладенные до манифеста земли, они всякий год умножали оные и надрывались друг перед другом захватыванием земли вновь в свое владение; и были в сем случае так алчны и ненасытны, что не посовестились распахивать и раздирать землю в самой моей черте, и по оплошности и слабости моего приказчика так ее испестрили своими клочками, что я, приехавши через несколько лет после того, опять ажно ахнул и увидел, что все мои тогдашние труды, измерения и работа была по пустому и не принесла мне ни малейшей пользы, а успокоила только всех их от Рахманова с потерянием наилучших выгод.

 Но как бы то ни было, но тогда не можно было всего того никак предвидеть, а потому и поехал я в тех мыслях, что хотя успех имел я в том не совсем вожделенный, однако, что удалось мне сделать в пользу свою уже много ибо думал, что черта моя так и останется и что я могу с землею сею делать все, что мне угодно.

 Брат мой не менее моего был доволен и более моего был еще рад, что мы окончили сие дело. Его давно уже подмывало, и ему более еще моего хотелось ехать домой, и никто так много и часто о погодах не говорил, как он. Но правду сказать, сие одно и было почти за ним дело; ибо во всех описанных трудах и хлопотах моих был он мне весьма худым помощником и служил мне более в путешествии сем товарищем, нежели сотрудником. Но от него, по неспособностям его ни к чему, и требовать дальнейшего было не можно.

 Теперь следует рассказать вам о обратной нашей езде и о возвращении в дом; но как материи сей наберется на целое почти письмо, то я назначу к тому последующее, а теперешнее сим кончу, сказав вам, что я есмь, и прочее.

ОБРАТНАЯ ЕЗДА В ДОМ

ПИСЬМО 128–е

 Любезный приятель! Таким образом, хотя не сделав себе никакой важной пользы, однако, что–нибудь произведя, отправились мы с братом домой и поспешили отъездом своим тем паче, что погода становилась уже дурна и появляющиеся уже часто морозы и снежок устрашили нас скорым настанием зимы. Итак, хотя и тогда лежал еще последний снежок и не сошел, но мы не стали уже сошествия оного дожидаться, а пустились в путь свой, и чтоб теплее было ехать, то согласились ехать вместе в моей коляске.

 Мы поехали до Тамбова совсем другою уже дорогою, отчасти для избежания песков в лесу Ценском, а отчасти для того, чтоб заехать к одному моему дальнему и незнакомому мне еще родственнику, живущему почти на самой дороге. Был он из фамилии Бабиных, и доводился он мне дядя внучатный, а звали его Михаилом Петровичем. Как мне никогда еще его видать не случалось, то хотелось мне к нему заехать и с ним познакомиться.

 Едучи туда и переезжая поперек всю нашу степь, имел я досуг заняться мыслями о всех происшествиях, случившихся в сие мое в степной деревне пребывание, и вообще обо всей связи дел и происшествии, относящихся до покупной моей земли.

 При сем рассматривании всего происходившего усматривал я нечто особливое, а именно: что я во многих случаях делал многие и по–видимому важные ошибки; но что все сии ошибки обратились мне потом в особливую и великую пользу, и власно так, как бы мне их необходимо и нарочно делать надлежало. Сие принуждало меня признаваться, что было тут некакое невидимое руководство, управлявшее тайным образом моими делами, и обращающее все в мою пользу. И как все сие приписывал я никому иному, как Богу, сему всегдашнему моему покровителю, то и воссылал духом из глубины сердца моего достойную ему за то благодарность.

 Теперь, прежде рассказывания о нашем заезде к моему родственнику, расскажу вам об одном зрелище, какое мне в жизнь мою случилось только однажды тогда видеть, и которым я не мог довольно налюбоваться.