Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков Том 2 - Андрей Болотов

 — Не хочу, сударь, отводить, когда так; что за межевщик, наставил себе вех! Великая диковинка! Посмотрю я на них! Отыму, сударь, по самое и Середнее–Ложечное! Поди проси на меня {Судись со мной.}! ничего не сделаешь!

 И тут чуть было я всего дела не испортил, ибо сами рассудить можете, что такой случай всякого рассердить мог. У меня закипело у самого тогда сердце, и я хотел было также вспыхнуть. Однако успел еще опамятоваться и взять прибежище к философическим правилам и средствам, которыми я из ней научился, тотчас потушил в себе огонь воспламенившийся. Между тем, как он пыхал и вертелся на своей лошади и назад уже поехал, имел я время собрать свои мысли и принять лучшие меры.

 Я молчал, покуда прошло все пламя, а потом начал ему говорить, что надлежало, дабы не оставить сего, моего намерения втуне и не привесть себя в большие хлопоты, и насилу–насилу его уломал и преклонил к тому, чтоб он, по крайней мере, показал свой отвод; ибо ведал, что, когда поедем, то дело будет лучше и тихим образом можно будет разделаться, ибо я усматривал, что жаром и криком ничего с ним не сделаешь.

 Отвод его, по счастию, был в том месте, по которое и я сперва уступить ему был намерен, буде до сего дело дойдет, то есть отводил он его прежнею чертою. По счастию, не продолжалось она далеко в степь, а брошена так.

 По приезде к сему концу сделался опять спор, куда иттить далее. Моя линия и мнение клонилось гораздо вправо, а его алчные и ненасытные замыслы были, чтоб иттить прямо против черт, не удовольствуясь тем, что и без того находилось во владении его из сей степи тысяч до пяти или более десятин, которые он без малейшего права, а единой наглостью и усилием захватил и себе присвоил.

 Хотелось ему захватить ее, того более, отбить у нас все верховые ложечного буерака и все места годные к поселению и сделаться одному властелином всей обширной и оком необозреваемой степи; а потому и захватил он у нас все почти так называемые переды, или места против нашего селения в степи лежащие, и тем, буде б можно, преградить нам совершенно вход в оную степь и сделать дальнейшее распространение наших пашенных земель в оную невозможным.

 И как до того допустить его никоим образом было не можно, то напало на меня тогда новое горе, и я не знал, как бы в том ему воспрепятствовать, а потому и начался было тут у нас с ним опять спор; однако я, не допуская его до жара, уговорил его ехать наперед моею линиею и, сказывая ему, что она скоро поворотится влево, поехал сам по оной, и, спасибо, поехал и он за мною, ибо я старался как можно удалить его от плута его приказчика, от которого все зависело.

 Доехавши до поворота, показываю я ему оный и говорю: что для его степи много еще останется; но тут–то было на меня опять горе. Ему казалось мало, да и только всего. Алчность его была беспримерная и ненасытная. Проговоря и прокричав опять несколько времени на сем месте, вздумал я употребить хитрость и постараться довести его до конца моей линии, ибо заключал, что когда мы удалимся, то легко можно будет ему в пространном и оком необозреваемой поле обмануться, а мне места сии были уже более знакомы, ибо я побродил по оным и по плану все знал. И как линия моя была еще не прочерчена, а пробита одними колышками, то я, ведя, ведя его по оной, нечувствительно свернул немного вправо в том умысле, что если он хотя и далее просить будет влево, так немного будет убытка.

 Не доезжая до конца, остановились мы у одного стога, которых множеством вся сия обширная степь была наполнена, и начали говорить, и ей! ей! с целый час мы тут прокричали и по большей части все о постороннем и ненадобном. Ветер, и гололедка, и снег, пошедший в то время, помог мне тогда много. Стужа его пронимала, каков он ни жирен был. Мы же, будучи в шубах, не озябли, а терпели только нужду наши лица.

 Мое главное намерение было уговорить его ласкою, чтоб он взял по сие место, и я вымышлял все, чем только мог его к тому преклонить; но мешал и надоедал мне один только его приказчик, такой плут, что насильно называл некоторые указываемые вдали стога сена, принадлежащими будто бы соседям их караваевским однодворцам, хотя были они совсем не их; а я спорил в том, хотя в самом деле и сам не знал, чьи они были. Он представлял в свидетели караваевского однодворца, бывшего тогда с нами; но, по моему счастию, не знал он и сам, чьи они, и принужден был в угождение Рахманову вывертываться неопределенными терминами. По счастью, подъехал ко мне мой приказчик; он подтвердил мои слова, и я тем много убедил Рахманова.

 Наконец, калякая {Болтая.}, все мы озябли. Шуты шутили и принуждали к совершению и окончанию нашего дела. Я предлагал тоже; Рахманов озяб и поехал, наконец, влево, чтоб отвесть, покуда он в сию сторону взять хотел. Тут доехали мы до конца моей линии, которая была не близко; ибо я отвел его вправо далеко.

 Он, минуя его, ехал далее, и я боялся уже, чтоб он далече не заехал. Но, по счастью моему, не успел он сажен пятидесяти от моего пункта отъехать, как попалась ему маленькая вершинка на глаза. Она показалась ему удобным местом, могущим служить между нами живым урочищем, и для того, остановясь тут, требовал он по сие место влас но так, как бы он имел на всю степь сию наивеличайшее право.

 Я рассмеялся тогда сам в себе его ошибке, ибо со всеми своими замыслами захватил он из моей округи не более десятин трех; почему и не имел я причины долго ему в том спорить, а почему и окончили мы сие дело, согласись, чтоб провести от моего поворота на то место прямую линию и чтоб сия линия была между нами межою. Он приказал о том своему приказчику и был при том так снисходителен, что велел отпахать мне и землю, сколько ее моими было в захваченной им округе разодрано {Разрознено.}.

 Таким образом развелся я с сим наглым, вздорным и беспокойным моим соседом и рад был, что остался от него спокоен, ибо на прочих и своих внутренних и черезполосных соседей я тогда мало уже смотрел. Все они казались мне тогда против его маловажными. К тому ж доволен я был тем, что мне работать более было не для чего, ибо измеренные и очерченные мои места остались все в своей силе.

 По окончании сего и, помирившись, поехали мы как добрые приятели назад и, отъехавши немного, остановились у стога, чтоб погреться от самой погоды и от снега; после чего, распрощавшись, и поехали по домам: я в свою хижину, чтоб отогреться и помышлять уже о том, как бы скорее убираться и восвояси, а он на свой хутор, чтоб с торжеством возвратиться в свое село.

 Но, о! сколь мало знал он тогда, что воспоследует впредь со всеми теми землями, которые он тогда так жадно и нагло захватывал в свою власть, и как судьба накажет детей его за все делаемые им тогда наглости и насилия!!! Не стал бы он так много веселиться одержанным тогда, по мнению своему, надо мною верхом и так много торжествовать свою победу!