Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции - Юрий Николаевич Жуков

согласие, внеся только одно малосущественное замечание в начале (о Меринге), после чего письмо и заметка пошли в печать.

Привожу эти факты, конечно, не для того, чтобы в какой бы то ни было мере смягчить существо ошибки, которая Вами так справедливо осуждена, а лишь для того, чтобы подтвердить, что во всем этом не было никакой преднамеренности»690.

Спустя день, 10 августа, поняв по гробовой тишине, что послание его не дошло до Сталина, Зиновьев написал Кагановичу: «Очевидно, я в своей записочке к Вам не ясно выразился. Моя просьба заключалась в том, чтобы мое письмецо было передано товарищу Сталину возможно более скорым способом. Вместе с тем, я хотел бы, конечно, чтобы письмо это было прочитано и Вами, и остальными членами ПБ»691.

Зиновьев явно стремился оправдать себя. Надеялся в лице Сталина найти беспристрастного, справедливого судью. И определившего бы вину каждого, причастного к трагическому событию. Не случайно назвал прежде всего Адоратского, а также Кнорина и Поспелова. Но как раз именно этого Каганович и не хотел.

Он не послал в Сочи «объяснительную» Зиновьева. Вместо того сообщил генсеку собственную трактовку ее, выдав за свое расследование. И сознательно подталкивал Сталина к самым жестким мерам.

Каганович — Сталину, 9 августа: «Как выяснилось, примечания от редакции действительно написаны Зиновьевым. Адоратский согласился с этим комментарием. Перед печатанием он был просмотрен Кнориным и Поспеловым за исключением мелких замечаний. Они главного не заметили и пропустили заметку… Письмо Ваше членам ПБ разослано. Завтра примем решение… Необходимо будет снять Зиновьева, поставить на вид Кнорину и Поспелову. Лучше бы всего Кнорина как редактора заменить Стецким».

Сталин — Кагановичу, 9 августа: «Зиновьева надо снять не просто, а с подходящей мотивировкой. Кнорина можно снять и заменить Стецким».

Каганович — Сталину, 9 августа: «Редакция, конечно, признала свою ошибку, но это не может умалить их вину, ибо Зиновьев у них занял место главного специалиста по международным делам. Сам он — Зиновьев — ведет себя жульнически. Вчера он, конечно, плакал, что я-де не знал, Адоратский одобрил». И солгал: «Несмотря на то, что мы ему предложили написать объяснение, он сегодня их еще не дал, уехал на дачу и вроде как пишет. Мы повторно потребовали письменных объяснений, но важно то, что он жульничает, ибо если бы он честно считал комментарий неправильным, то ему нечего задумываться над написанием объяснения в ЦК. У него это даже не вырвалось, а совершенно естественно вытекает из его гнилого нутра. Я Вам посылаю его книгу, изданную в 1931 г., “Учение Маркса и Ленина о войне”. В этой книге он развивает еще шире эти взгляды, особенно на стр. 178–179. Это показывает, что у него комментарий в “Большевике” не случаен».

Каганович — Сталину. 11 августа: «Что касается Зиновьева, то я думаю, что он все же сознательно хотел вступить в открытую дискуссию с Энгельсом, с тем, что он становится защитником Энгельса. Он, конечно, не ждал такого резкого реагирования и теперь бьет отбой».

Сталин — Кагановичу, 12 августа: «В резолюцию о “Большевике” надо внести пункт о снятии т. Кнорина с поста ответственного редактора. Нельзя все валить на т. Зиновьева (выделено мной — Ю. Ж. ). Тов. Кнорин отвечает не меньше, а больше, чем т. Зиновьев»692.

Только 16 августа, через четыре дня, ушедшие у Кагановича, пытавшегося быть святее папы, на разгадывание потаенных мыслей генсека, ПБ утвердило текст постановления ЦК, все же сделав главным виновником Зиновьева:

«ЦК ВКП(б) считает грубейшей политической ошибкой редакции журнала “Большевик” помещение написанной т. Зиновьевым редакционной заметки по поводу письма Энгельса Иоанну Надежде. Написанные Зиновьевым комментарии являются выражением троцкистско-меньшевистской установки, которая не признает того нового, что внес Ленин в сокровищницу марксизма».

Постановляющая часть, естественно, и исходила из именно такой оценки при определении и ответственности за «грубейшую политическую ошибку», и мер наказания: «1. За напечатание политически ошибочных комментариев т. Зиновьева от имени редакции объявить выговор редакции журнала “Большевик”. 2. Вывести т. Зиновьева из состава редакции “Большевика”. 3. Снять т. Кнорина с поста ответственного редактора “Большевика”»693.

Кагановичу удалось и жестоко наказать Зиновьева, и выполнить пожелание генсека — «не валить все» на него.

Сам же Григорий Евсеевич, судя по его дальнейшим поступкам, не очень огорчился. Видимо, посчитал, что на этот раз все обойдется, ведь никаких особенно репрессивных мер, кроме снятия с работы, не последовало. Более того, несмотря на страшное по своим возможным последствиям обвинение в следовании «троцкистско-меньшевистской установке» не завершилось исключением из партии. Да и Кнорин отделался очень легко. Вскоре его вернули в ЦК, заместителем заведующего Отделом агитации и пропаганды.

Зиновьев, получив путевку в правительственный санаторий им. 10-летия Октября, отправился в Кисловодск. И лишь возвратившись в Москву, решил добиваться нового назначения. 18 ноября обратился с очередным посланием к Сталину. Сначала, как часто делал, подготовил черновик, изложив все, что хотел. Униженно. Подобострастно.

«Уважаемый т. Сталин, — писал Зиновьев. — Не откажите мне, очень прошу Вас, в личном свидании на 1/4 часа. Я уверен, что в несколько минут рассею предположение о нарочитости моей ошибочной заметки в “Б-ке”, если такое подозрение еще есть. А главное, я убежден, что Ваши личные указания помогут мне с пользой для дела работать в дальнейшем на той работе, которую, я надеюсь, ЦК мне даст.

Критику моей ошибки, которую Вы дали в письме от… я продумал и усвоил. Преодолеть приверженность к догматическому “марксизму” постараюсь во что бы то ни стало. А сказанное мною в выступлении на XVII съезде постараюсь доказать делом.

Еще раз возобновляю просьбу дать мне возможность переговорить с Вами по вопросу о моей дальнейшей работе. В августе и сентябре я много раз обращался с этой просьбой через Ваших помощников, но Вы были очень заняты, затем уехали. Ввиду плохого состояния сердца я затем вынужден был уехать лечиться (о чем известил Вашего помощника), а теперь еще раз обращаюсь с той же просьбой — принять меня. Мне незачем говорить Вам, как тяжело оставаться без работы в такое время, как теперешнее. Вы сами это отлично понимаете. Поэтому я не сомневаюсь, что Вы теперь уделите мне несколько минут и тем поможете продвинуть решение вопроса в ЦК партии.

Одновременно с обращением к ПБ позволю себе обратиться и к Вам лично. Я надеюсь, что в близком будущем в ПБ будет рассматриваться моя просьба о работе и поэтому одновременно обращаюсь к Вам лично.

Мне крайне необходимо было бы повидать Вас лично. Я уверен, что если бы при назначении меня