Франклин Рузвельт. Человек и политик (с иллюстрациями) - Джеймс Бернс

— Дайте дорогу свободе!

За ним следовала небольшая группа сенаторов. Через несколько минут Баркли с триумфом ввели в конференц-зал, где под одобрительные возгласы и аплодисменты единодушно переизбрали лидером сенатского большинства.

Это был час сената. Пресса захлебывалась в восторге. Наконец исполнитель поручений Белого дома посмел ослушаться хозяина, наконец конгресс восстал против диктатора. Затем последовало полное удовлетворение. Палата представителей большинством 299 к 95 преодолела вето Рузвельта на законопроект. То же сделал на следующий день сенат большинством 72 к 14. Эксперты министерства финансов констатировали, что это первый в истории законопроект о государственных сборах, который стал законом путем преодоления вето главы государства.

Буря, которую Рузвельт предсказывал, разразилась через несколько дней. Баркли, чувствовавший угрызения совести и дискомфорт в качестве героя сенатских баронов, написал президенту сердечное письмо. После того как снова побывал в Белом доме как лидер сенатского большинства, он стал выполнять свою роль как прежде. Рузвельт продолжал делать вид, что пропустил скандальный эпизод мимо внимания. Хассет не заметил в президенте ни тени горечи или обиды, даже когда шеф наблюдал в Гайд-Парке вырубку леса и отправку на верфи девственных дубов. При этом, возможно, что и случайно, оказалось несколько фотокорреспондентов, сумевших запечатлеть на пленке колоссальные стволы деревьев. Хассет подсчитал, что прохождение налогового законопроекта вопреки президентскому вето позволит хозяину Гайд-Парка сберечь на поставках леса 3 тысячи долларов.

Тем не менее обстановка стала не такой, как прежде. Наряду с утратой 8 миллиардов долларов налоговых сборов тяжелый осадок в душе президента оставила оргия враждебных ему эскапад в конгрессе и печати. Сенаторы-демократы с запада и юга, например Эдвин С. Джонсон от штата Колорадо, публично выступали против четвертого срока президентства Рузвельта. Президента мучили сомнения. Зачем он использовал в отношении законопроекта право вето, отлично зная, что ничего этим не добьется? Зачем вообще нужно вето в таких жестких и издевательских условиях?

Газетчики наперебой предлагали версии. Вето объясняли по-разному: президента подстрекал Уилки; Баркли вывел его из себя уничижительным замечанием о президентских елях; некоторые приверженцы «нового курса» — Моргентау, Бирнс, Розенман, Пол — фактически контролировали финансовую политику. Но выяснилось, что Рузвельт сам вставил большинство жестких выражений в сопроводительное послание к вето, и этот факт позволяет объяснить причину поведения Рузвельта. Домой из международной поездки он вернулся в склочную столицу. В. частности, бароны Капитолийского холма — Джордж, Маккелар, Рэнкин и остальные — казались средоточием местничества, эгоизма, жадности, мелочности, а все это, по мнению Рузвельта, подрывало военные усилия. Сам президент был менее терпелив, менее восприимчив к советам спикера конгресса, несколько меньше щадил чувства других. Поэтому вето на налоговый и другие законопроекты и согласие на то, чтобы законопроект об избирательном праве военнослужащих стал законом без подписи, резче обозначили расхождения между Белым домом и конгрессом, но это также пошло на пользу репутации президента.

Перед всеми политиками маячил призрак осенних выборов, решающее испытание голосованием избирателей. Как поступить Рузвельту? На обеде для корреспондентов президент откинул голову и захохотал, услышав, как Боб Хоуп выкрикнул:

— Я всегда голосовал за Рузвельта как президента! Мой отец всегда голосовал за Рузвельта как президента...

В Вашингтоне широко распространилось мнение, что Рузвельт баллотируется на четвертый срок президентства, лишь если летом 1944 года война еще не кончится. Многие американцы считали, что к этому времени победа в войне будет достигнута, но сам президент не склонялся к тому, чтобы пророчить скорый успех.

— Мы стремимся к победе — это займет ужасно много времени.

Президент произносил эти слова, когда война в Италии — на единственном сухопутном фронте союзников на западе — развивалась не очень успешно. Медленно продвигаясь по длинным долинам к северу от Неаполя, 5-я армия Марка Кларка и британская 8-я армия вместе с подразделениями из других стран пробились через зимний оборонительный рубеж немцев и уперлись в линию Густава, пролегавшую по заснеженным горным выступам. Настоящее чистилище для солдат — местность, изрезанная глубокими лощинами и руслами рек, огражденная с двух сторон скалистыми террасами, утесами с острыми, как лезвие ножа, вершинами, прерывистыми хребтами. Все это шло на пользу оборонявшейся стороне. В Калабрии солнечные дни сменились неделями проливных дождей и мокрого снегопада. Поля превратились в болота и топи. Солдаты, промокшие до ниток, дрожащие от холода, укрывались в стрелковых ячейках или шли по пояс в грязи — некий иронический символ в Италии того самого типа окопной позиционной войны, с которой Черчилль опасался столкнуться на равнинах Франции. Когда 36-я дивизия Кларка попыталась форсировать реку Рапидо к югу от Кассино, минометный и артиллерийский огонь мешал сооружению переходных мостов. Переправу на резиновых лодках сорвал плотный огонь из стрелкового оружия. Несколько солдат, перебравшихся на другой берег, попали в ловушку среди заграждений из колючей проволоки и минных полей под пулеметным и артиллерийским огнем. За три дня 36-я потеряла 1600 солдат и офицеров, но не преодолела Рапидо.

Застой в наступательных операциях в Италии разочаровал, но не поколебал Черчилля. Он не изменил своей точке зрения на Италию как первоочередной театр войны, но попытался приспособить к ней другую стратегию. «Оверлорд», доказывал премьер, сохраняет приоритетное значение, но разве это означает, что все должно быть подчинено «тирании» десантной операции через пролив? Суть проблемы, в его представлении, состояла в том, что кампания в Италии стала жизненно важным дополнением к основной операции во Франции. Он все еще относился критически к «американскому прямолинейному, логическому, широкомасштабному» стилю мышления. «В жизни людей сначала учат сосредоточиваться на существенном... но это только первый шаг. Вторая стадия войны заключается в гармонизации военных усилий посредством притирки одного к другому...».

Еще не оправившись от простуды, Черчилль бросился на поле боя, чтобы активизировать военную кампанию в Италии. Стагнация на фронте приняла скандальный характер, заявил он своему начальнику штаба. Луч надежды блеснул благодаря плану Эйзенхауэра: фланговая атака с высадкой амфибийных сил в районе порта Анцио, в 38 милях к югу от Рима, и заходом в тыл немцев плюс возобновить наступление на линию Густава. Черчиллю понравился этот план, прозванный «кошачьей лапой». Затруднение заключалось в том, что 56 десантных судов, предназначенных для отправки на Британские острова в рамках подготовки операции «Оверлорд», нужно задержать в Средиземноморье для использования в боевых действиях на Итальянском театре войны. Черчилль направил Рузвельту длинную умоляющую телеграмму. Премьер настаивал на том, чтобы вывести войну в Италии из состояния застоя. Нельзя бросать работу, сделанную наполовину. «Кошачья лапа» должна решить судьбу битвы за Рим и, возможно, даже уничтожить большую часть армии Кессельринга. Упустить эту возможность — военная кампания 1944 года в Средиземноморье проиграна.