Я не Поттер! - Марина Броницкая

За нашими спинами раздался жесткий грубый голос.

— Разойдись!

Ученики в красных мантиях почтительно расступились.

— Где этот чертов Уизли, Виктор?! — задал вопрос Каркаров. — Отвечать, когда я спрашиваю!

С одежды Крама лилась вода и, по сути, ответ был очевиден.

— Оступился… — только и смог выговорить парень.

— Где?! — заорал Драко и все невольно вздрогнули.

Якобы убийца опустил голову, втянул плечи и сделал шаг назад.

— Внизу, я его убил, он умер…

Не знаю, как Малфой не свернул себе шею, но он не бежал по ступенькам, он летел по ним и прыгал на очередной пролет, не дожидаясь, пока приблизится неповоротливый механизм лестницы. Моуди уже отпер двери и ковылял к башне чуть ли не быстрее его самого, видно, первым догадался поискать во дворе. Надежда исчезла еще в башне, но Драко коленями упал в кровавую жижу, смешанную с водой и грязью, и попытался залечить раны рыжего. Принялся остервенело вращать палочкой и цедить все заклинания, какие только мог вспомнить его воспаленный разум. Острые камни, на которые упал Рон, пробили тело насквозь и сломали все ребра, но парень отказывался верить, что перед ним уже не человек — кровавое месиво, а лекарства от смерти — нет.

Палочку отобрал Гойл, неожиданно он весь собрался, прекратил скулить и оттащил друга от трупа, подхватив его под руки. Он пожалел его сердце, ведь все чувствовали — оно сейчас разорвется. Малфой переживет, и такое горе сделает его еще сильнее, подавит в нем всю эту девчачью тягу к домашнему уюту и миру без борьбы, но я с завистью подумал, что так убиваться по мертвецу, трясти за плечи и умолять проснуться способны лишь те, кто может любить…

Когда к нам подоспели представители красного факультета, добежала Джинни, близнецы и все остальные, Драко стоял уже в сторонке, цеплялся за мой локоть, чтобы не упасть и выглядел как Малфой, а не жертва обстоятельств. Взять себя в руки и вытереть предательские слезы уговаривал его не только я или Грэгори, но и Аластор. Голосом Барти он шептал ему на ухо какие‑то слова утешения и хлопал по плечу.

Всё, мой друг, клеймо предателя обошло тебя стороной — живи.

Не сомневайся, я бы попросил у тебя прощения две тысячи раз. За Рона, за разрушенный мир твоей уютной иллюзии, но ты скорее сам спрыгнешь, чем простишь. Стой теперь, закаляйся реальностью, раз иначе не смог. Смотри, как близнецы не верят своим глазам, любуйся, как стонет Джинни и лопочет слова недоумения Винсент. Думаешь, нет твоей вины? Крам виноват? Ошибаешься! Выбор делал не ты, признаю, это твой отец решил за тебя и твою мать, как вы должны жить, но те, кто говорит, что дети не в ответе за своих отцов — лгут. Оправдывают свою слабость и нерешительность. Уж мне это известно, как никому другому!

Заглянув в безучастное помертвевшее лицо Драко, я узнал своего друга, не друга Уизли.

Взрослый широкоплечий парень, в обагренной кровью рубахе, с комьями грязи на лакированных туфлях и брюках, тех самых, от фрака. Время жизни Рона Уизли — его время жизни, зажженное солнцем и надеждой на будущее, и погасло оно вот только что. Зажжется ли вновь? Надеюсь — нет. Я не смогу убить всех, не смогу…

Замок заполонили авроры, колдомедики, профессора, вместе с родителями Малфоя вернулся декан, и ему еще предстояло получить свою порцию взысканий от министра. Пока он пытался влить в Драко успокоительное зелье, тот сидел на стуле ровно, положив руки на колени, но отворачивался, как капризный ребенок. В один прекрасный момент парень так разозлился на крестного, что просто выбил чашку из его рук, и зелье выплеснулось прямо на белоснежное платье миссис Малфой, утиравшей слезы уголком кружевного платка у камина.

— Драко! — воскликнула она, отряхнув грязно–коричневые капли на пол.

— Оставь его, Северус… — пробормотал лорд Малфой, рассматривая колдографию на столе. — Он сильный.

— Сынок, бывает так, что друзья умирают… — мать подошла к сыну и поцеловала в лоб. — Мы всегда будем его помнить, он был таким добрым мальчиком!

— Профессор? — в комнату без церемоний ворвалась растрепанная Панси, так и не сменившая шелковую пижаму стального цвета на платье. — Джинни! Нужно зелье!

Уважаю её за умение четко и ясно описывать ситуацию всего парочкой слов.

— Иду, — на ходу бросил папа. — Гарри, не оставляй Драко.

В ту же секунду приятель поднял голову и кинул на декана полный горечи взгляд, а затем произнес:

— Да, Гарри, останься…

Вспомнив про младшую Уизли, которую ни Панси, ни Миллисента успокоить не могли, женщина засобиралась в комнаты девочек, и уверенным, хозяйским шагом прошла к выходу. Джинни отказалась рыдать вместе с родными, она знала, что даже в таком горе любимые подружки и родные стены — лучший помощник.

— Дорогие мои, я вас оставлю?

— Разумеется, Цисси, иди к девочке…

Я прекратил вертеть в руках стеклянную статуэтку дракона, подарок Чарли, и решил повертеть что‑то другое, для разнообразия. Мои нервы сдавали, мне постоянно хотелось двигаться, куда‑то идти и что‑то говорить, лишь бы унять внутреннюю дрожь и занять мысли чем‑то иным, а не трупом у башни. Лорд Малфой стоял у стола, в задумчивости постукивал по его столешнице кончиками пальцев, и глаз не отрывал от фотографии в массивной серебряной рамке. Подойдя, я взял её в руки и принялся рассматривать с преувеличенным вниманием.

Мужчина несмело приобнял меня за плечи и оглянулся на неподвижно сидящего сына.

— Из трех друзей осталось только двое, Гарри, только двое…

— Это ужасно.

Он посмотрел на меня и коротко кивнул.

Колдография навсегда вырвала из наших жизней несколько коротких мгновений морозного дня в день перед Рождеством, да нас самих, сидящих на ступеньках. Драко тогда во второй раз потерял круглую меховую шапку — она скатилась вниз по ступенькам, но он не побежал за ней, а остался сидеть, схватившись за живот и хохоча, как какой‑нибудь грифиндорец. В меня только что влетел огромный снежок, запущенный Грэгори, и я яростно отплевывался от набившегося в рот обжигающе холодного снега.

В секунду, когда кто‑то нажал на затвор фотоаппарата, к нам подсел раскрасневшийся от снежных баталий Рон и хлопнул меня по спине. Снежинки посыпались с моей мантии, как с заснеженной ели. Довольный произведенным эффектом и моей потешной физиономией рассмеялся и Уизли. Объектив запечатлел нас всех немного сбоку, и ближе всех к нему оказался именно рыжий, протянувший длинные ноги в ботинках невероятного размера на три ступеньки вперед, но я словно бы слышал, что смеюсь, и вспомнил, как же это приятно — щуриться от слепящего солнца…

Тошнота подступила к самому горлу, я покачнулся и чуть было не упал на этот чертов стол и такую же фотографию. Её бережно взял из моих рук лорд Малфой, посмотрел на вещицу с какой‑то сентиментальной печалью во взгляде, таким отцы смотрят на повзрослевших детей, и со стуком поставил обратно.