Литература как жизнь. Том II - Дмитрий Михайлович Урнов

ничего, кроме тревог, не слышу и не вижу. Тех же самых тревог! Уровень разный – тревоги те же. Из них основная: богатые богатеют, бедные беднеют. Ни журнала, ни газеты не прочтешь, чтобы эта формула не попалась. Остается пенять на самих себя. Как говорится, не зная броду, не суйся в воду, или вы выходите в море, или нет. О том говорит описание первого шторма, испытанного Робинзоном Крузо, буржуа-плебеем, как назвал его князь Святополк-Мирский. Решил Робинзон отправиться на поиски приключений ради того, чтобы вернуться другим – разбогатевшим. Море стало полем предпринимательской деятельности, а плебей испугался первой же сильной качки. Не надо было выходить в море? Так ему и сказали.

Ещё во времена холодной войны, когда мы с Западом легко различались, Арнольд Тойнби предсказывал: конфликт между капитализмом и коммунизмом станет в будущем непонятен настолько же, насколько нам трудно разобраться в религиозных войнах. А со введением рыночной экономики мы сделались, как все, но при сходстве у всех разные роли: вы, будьте добры, пройдите вперед, а вы, пожалуйста, отступите подальше, с глаз долой, как это некогда случилось в Туле, где встречали Великого Князя и кого допустили руку великокняжескую пожать, а кому велели не показываться с рылом неумытым. Роли разные в одной и той же исторической драме.

Оплакивая наши нелепости, у нас то и дело кивают на сторону, говоря о «развитых странах», где тех же проблем будто бы не существует. В телевизионной программе Познера мой школьный однокорытник, драматург, ставший биографом императоров российских, Эдвард Радзинский сказал: «Ситуация, совершенно немыслимая ни в одном цивилизованном государстве, стала привычной для нашего общества и уже давно не вызывает ни протеста, ни даже удивления». Но Эдик, книги которого нарасхват переводят и печатают «в цивилизованных государствах», сам в тех же государствах бывал, поэтому, я уверен, знает: те же ситуации там очень даже мыслимы – на другом уровне, другая бедность, другое богатство, но в принципе те же конфликты. У нас, как говорил народник Михайловский, «выходит грубее», но «всюду страсти роковые», разве что выражаются аккуратнее, цивилизованнее. О зияющем разрыве между богатыми и бедными на Западе только и говорят, а у нас втихую, варварски обобрали миллионы людей и отдали национальные богатства кучке проприеторов и – «мышь не шевельнулась» («Гамлет»).

Оценка наших деятелей, упразднивших СССР, продолжает вызывать споры: кто они, реформаторы или разрушители? Послушайте Познера! Знаком я с Володей с тех пор, когда он собирался поступать в аспирантуру ИМЛИ, видел, как он выиграл телесхватку у советолога Джона Кайзера, за что постсоветологи до сих упрекают его в советизме[292]. А он – комментатор профессиональный, умеет не свое, но верное мнение, выразить и отстраниться. На американском телевидении Познер обратился к американцам (я видел и слышал): «Вы столько тратили, чтобы навредить нашей стране, а теперь не хотите ей помочь!» Никто другой не выразился так прямо и четко. «По мнению народа, они – воры», – сказал Познер, сочувствующий реформаторам. Сравните отточенность определения с эвфемизмом Маши Гессен: «предприниматели, типичные для перестройки». Типичным предпринимателям многое простили бы, будь они сколько-нибудь похожи на капитанов промышленности Карлейля и пусть даже на баронов-грабителей Джозефсона, а они оказались просто клепто-кратами. У всех так начиналось, но – давно, когда ещё и законов не существовало, чтобы законы нарушать (как говорил Шкловский о свободе литературных дебатов).

Занятие бесплодное плакаться о том, что нам посланы не такие преобразователи, каких хотелось бы иметь. Важно, что выйдет в конечном счёте, как писал Горькому Вильям Джеймс. Моё поколение существовало при последствиях событий 1905–1917 гг. Потомки будут жить при результатах пережитого нами в 1980-1990-х. Результаты могут оказаться прекрасными, могут быть и ужасными, но результаты не изменят нами пережитого. У нас есть основания бросить в океан времени бутылку с нашими письменами, они помогут потомкам связать, выражаясь слогом Герцена, концы и начала. Оценивая итоги значительно задержавшейся российской реставрации, люди будущего смогут заполнить паузу в «Медном всаднике» между прологом и основным повествованием: триумф преобразований и прах растоптанных поступью истории.

Социально-экономический первородный грех грабительской приватизации будет сказываться вечно, как сказывались и сказываются колонизация, рабство, крепостное право, индустриализация с коллективизацией и красный и большой террор. Приватизация скажется в меру отличия наших накопителей от профитеров Драйзера. Те, вместе со всем капитализмом того времени, являлись националистами: себя не забывая, в то же время строили заводы, прокладывали железные дороги, одним словом, создавали инфраструктуру и рабочие места в своей стране. Если Господь пробуждал у грабителей совесть или же прижимал их закон, они жертвовали на цели культурно-благотворительные в интересах своей страны, как заставили казначея под угрозой процесса купить у нас шедевры Эрмитажа и построить Вашингтонский музей искусств. Сейчас – не допросишься. С началом глобализации пропало многое, очень многое, созданное грабителями-созидателями, чья созидательность неразрывна с грабежом, как неразрывен с террором сталинский метод создания великой державы в отдельно взятой стране. Исчезновение гигантских предприятий, а с ними – умирание целых городов, устарелость железнодорожной сети, изношенность шоссейных дорог, опасное одряхление мостов. Жутко было видеть обезлюдившие пригороды Детройта, колыбели американского автомобилестроения.

В Детройт вызывал меня Хольцман помочь ему с каталогизацией книг на русском языке, высылал в аэропорт за мной машину. Шофёр, пока мы неслись по опустевшему шоссе, спрашивал: «Почему в часы пик едем беспрепятственно?» И отвечал: «Некому ехать с работы!». Ездил я и в набоковскую Итаку помочь Антонине Гляссе разобрать книжное собрание её покойного отца. Ехал на автобусе через опустевшие промышленные центры Штата Нью-Йорк. Едешь и думаешь: разве это не то же самое запустение и упадок, вроде умолкнувших ещё в позапрошлом столетии ткацких фабрик Массачусетса? Фабрики закрыли, но не разрушили, показывают, словно дают урок истории, а за окном «Грейхаунда» история повторяется. Угрюмые прохожие – не манекены, на что они живут? Нынешние Каупервуды преуспевают своекорыстно, отстёгивают копейки. Таков у них «ндрав», которому трудно препятствовать, таков, по мнению экономистов, нынешний мир: верхи отвечают перед многонациональными корпорациями. Так и говорят: «Чем были нации, тем стали корпорации». Можно ли надеяться разжалобить тех «новых русских», что из царства социалистической необходимости попали в условия предпринимательской свободы?

Под колесами истории

«Вода – это прибыль. Чтобы извлечь эту прибыль, тот, кто торгует водой, должен дочиста отмыть в ней свою душу от сострадания. Он должен выполоскать из сердца всякую жалость, до крошки выскрести следы сочувствия к ближнему. Надо иметь водопроводный кран вместо сердца, цистерну вместо головы, свинцовые трубы вместо внутренностей.

Алекс Ла Гума.