Лже-Нерон. Иеффай и его дочь - Лион Фейхтвангер

это чудо: войско Ефрема вовремя появляется на поле боя и решает его исход! Многие поколения будут испытывать радость, читая об этом.

Иеффай помрачнел. Его не интересовало, как Самегар представлял себе ход битвы; он был слеп и ничего не видел, как ни старался. Но ефремляне и в самом деле влились в его войско уже после победы. Видимо, там, в Шиломе, вспомнили о просьбе Авияма и выслали подкрепление за Иордан, а теперь, навязав свою помощь, начнут, чего доброго, бахвалиться, будто он не мог без них обойтись. Тут в нем заговорила и досада на брата: этому недотепе удалось доставить Ковчег в целости и сохранности, в то время как его собственный войсковой знак бесследно пропал. И он злобно буркнул:

– Отправляйся со своим Ковчегом обратно, если хочешь. Мне уже не нужна его помощь.

Тут к Иеффаю пришел Аран – глава отряда ефремлян, влившихся в его войско. Пришел без пышной свиты, в сопровождении лишь семерки телохранителей. Держался он вежливо, отнюдь не кичливо, поздравил Иеффая с победой, одержанной им во славу Галаада и всего Израиля, и выразил удовлетворение тем, что и Ефрему удалось внести в нее свой вклад.

– Мы взяли всего три сотни пленных, – сообщил он. – Потому что сначала приканчивали всех, кто встречался у нас на пути. И только увидев, что победа за нами, стали брать в плен. Но зато к нам в руки попала одна вещь, которая, наверное, доставит тебе радость.

Он кивнул одному из телохранителей, и тот принес медный знак Иеффая и поднял его над головой. Но теперь войсковой знак являл собой жалкое зрелище: древко было расщеплено, щит исцарапан и продырявлен, туча и молния утратили былой блеск. Иеффая отнюдь не обрадовал вновь обретенный знак.

Он быстро сообразил, как получилось, что неминуемое поражение вдруг обернулось победой. Это весть о появлении ефремлян заставила врагов обратиться в бегство. Но душа Иеффая противилась такому выводу. Нет, не так все было, не могло быть. Это он, Иеффай, с такой силой воззвал к Богу, что вынудил его покинуть Ковчег и вселить ужас в сердца врагов. А теперь является этот наглец и хочет присвоить его победу.

Хриплым от злости голосом он спросил:

– Когда вы перешли Иордан? И сколько вас было? И вообще – участвовали ли в битве? Или же просто похватали врагов, спасавшихся бегством и так попавших к вам в руки?

Аран, по-прежнему спокойный и вежливый, ответил:

– Узнав, что огромное войско движется из Васана к Раббату, я решил рискнуть и перешел Иордан раньше, чем намеревался. Нас, в общем-то, немного, всего тринадцать сотен, к тому же несколько воинов погибли при переходе реки, но все же осталось достаточно, чтобы прийти вам на помощь.

На это Иеффай заметил:

– Благодарю тебя за мой войсковой знак, хотя он бы и без вас нашелся. Кстати, я что-то не помню, чтобы просил вас мне помочь.

Тут Аран помрачнел и спросил:

– Разве Галаад раздирает такая вражда, что судья не знает о действиях первосвященника?

– Вероятно, – ответствовал Иеффай, – священник Авиям о чем-то договаривался с вашим первосвященником в Шиломе. Я в этих переговорах участия не принимал. В Галааде не принято, чтобы священники вмешивались в дела войны.

Аран все еще держал себя в руках.

– Не знаю, кто именно просил нас о помощи, – возразил он, – но не знаю также, как бы ты мог спастись без меня. Когда мы подошли к Нахле-Гаду, Аммон и Васан наседали на вас, а твоих потерь было не счесть. Мы появились, и враги побежали. На доле в добыче я не настаиваю, Ефрем никогда не отличался алчностью. Но я требую своей доли славы. Пусть Израиль знает, что мы пришли вам на помощь, когда Галаад был в беде, а Галаад не пришел, когда Ефрем в нем нуждался.

Иеффая взорвало: как смеет этот ефремлянин, гость в его шатре, напоминать ему о давнем предательстве его народа! Чего стоит один его смешной выговор: вместо «ш» он говорит «с». И вообще все они хвастуны: называя себя, обязательно добавят имена отца, деда и всего рода. И, уже не скрывая издевки, заметил:

– Послушай, Аран, сын Шутихая и внук Болтухая из рода Суботтеев или еще кого! Мы тоже не жадные, по мне – делайте с пленными и прочей добычей что хотите. А ежели желаете, чтобы вам заплатили за поход и переправу, то получите по четыре сикля на брата. Но радость моей победы и благословение Ягве я не дам испортить вашим бахвальством. Вы хотели нам добра – и на том спасибо. Вы нашли мой войсковой знак – и за это благодарю. Ешь и пей за моим столом и будь моим гостем всю эту ночь. Но потом убирайся восвояси, за Иордан. Говоришь, путь был труден. Даю тебе срок, чтобы вы могли отдохнуть. И жду до полной луны. Но если к тому времени все твои люди до единого не уберутся из Галаада, я буду смотреть на тебя не как на гостя, а как на врага, вторгшегося в мою страну, то есть как на Аммон и Моав; узнаешь тогда, что мечи наши не притупились за эту битву.

Аран ответил:

– Израиль рассудит, кто прав – ты или твой спаситель. – И ушел.

Оставшись один, Иеффай презрительно фыркнул. Этот чванливый ефремлянин, очевидно, всерьез вообразил, будто в победе есть и его заслуга!

Явился Самегар, и вид у него был чрезвычайно озабоченный и строгий: мол, Аран пригрозил, что Ефрем пошлет все свое войско отомстить за обиду. Но ведь если Ефрем пойдет на них войной, то и Аммон вновь осмелеет. Галааду придется воевать сразу с Аммоном и с Ефремом, и тут уж победа Иеффая наверняка пойдет прахом.

– Какое счастье, – заключил он, – что я не успел отправиться в обратный путь. Только что поговорил с разгневанным Араном и немного его успокоил. Уйми и ты свой норов,