Когда говорит кровь - Михаил Александрович Беляев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– О нет, похоже род Ягвишей утратил всякую власть и влияние. Теперь великая династия стремительно понесется в бездну забвения, пока новый предстоятель утверждается в своей власти.
– И кого же они выбрали? – мрачнее произнёс Шето Тайвиш. Перемены всегда означали борьбу. А перемены в стане алатреев – тем более.
– Его имя тебе более чем известно. Это Убар Эрвиш.
– Что? Этот затворник? Он же четверть века не вылезал со своих виноградников! Когда я увидел его на триумфе, то едва узнал.
–Да, к всеобщему удивлению славный победитель Рувелитской смуты прервал свое многолетнее отшельничество не только для того, чтобы насладиться триумфальным шествием наших победоносных войск по Кадифу.
Шето сделал большой глоток вина и удивленно уставился внутрь кубка. Убар Эрвиш. Кто бы мог подумать. Это имя и вправду очень сильно удивило Первого старейшину. Слишком уж давно его списали со счетов большой политики и, пожалуй, что даже забыли. Бесспорно, он всё ещё почитался героем. Могучим воином, что положил конец кровавому безумию, развязанному шайками рувелитов. Но он был порождением прошлого. Фигурой всё меньше и меньше отличимой от блистательных военачальников времен Великолепного Эдо, Патара Основателя или даже владыки Кирана Артариша, что развязав войну с Абвеном, объединил всех тайларов в единую страну. Убар Эрвиш казался почти мифом, возвышенной легендой, что всë больше жила отдельно от той блеклой тени, в которую превратился за годы уединения этот человек. И потому, даже будучи живым, многим он казался скорее мертвым.
Даже его неожиданное возвращение в Кадиф совсем не наводило на мысли, что отринувший четверть века назад власть и почести полководец, неожиданно передумает и ворвется в высокую политику. Ну что же, по крайней мере, Убар был честным и благородным человеком. А такой соперник порой может оказаться даже полезнее многих иных союзников.
– И как же они уговорили на такое старину Убара? Нет, я, конечно, знаю, что на пике славы он и сам мог получить всё в государстве, но тогда власть, кажется, не сильно его интересовала. Разве что власть над виноградниками.
– Похоже, его как-то убедил в необходимости новых и безусловно героических свершений Кирот Кардариш. А потом он же убедил всех остальных, что несколько подзабытый герой давно минувшей войны, это лучший и единственно достойный выбор для их партии.
– Так значит за всем этим стоит Кирот. Мда. Странное дело. Никак не возьму в толк, почему это он решил выступить против нас? Ведь когда-то я даже думал, что мы можем оказаться если не союзником, то хотя бы не врагами.
– Похоже, достопочтенный господин Кардариш применил свой дар убеждения и к своей персоне, крепко убедив самого себя, а следом и своё окружение, что мы строим новое царство.
– А разве он так уж и не прав? – рассмеялся Шето.
– Лишь в собственных грубых суждениях. Скорее мы пахари, что, возделывая поле судьбы, засеиваем его саженцами великих перемен. И когда они взойдут и созреют, то одарят всё наше блистательное государство. А Кирот Кардариш и ему подобные – лишь узколобые глупцы, коими движет животный страх перед неизбежным.
Шето пристально посмотрел на Великого логофета. Что-то изменилось в лице, глазах и самой позе его старого друга. Даже голос звучал немного иначе, чем раньше. Он был тише, не таким звонким, а его губы были прямы. Они не изгибались изящной линией улыбки, а возле глаз не собирались маленькие хитрые морщинки, от которых в его взгляде чувствовалось едва уловимое лукавство. Впервые за очень долгое время Джаромо выглядел… неуверенным. И говорил также. От этой перемены Первому старейшине стало очень неуютно в его резном кресле, стоявшим посреди его личного дворца, что возвышался над покорным ему городом. Джаромо всегда был его опорой. Крепкой основой для любого дела. А если основа дала трещину… нет, о таком он даже не смел и думать. Слишком уж важной частью его мира была уверенность в друге. И он не станет подвергать еë сомнению.
– Нет зверя опаснее, чем затравленного и одержимого страхом,– заметил Шето, осторожно наблюдая за реакцией сановника.
– Если его заранее не усмирить. Да и мертвые звери редко сохраняют свою свирепость,– слишком резко и с несвойственной ему категоричностью ответил Великий логофет.
– Ты думаешь, что новое руководство алатреев будет настольно опаснее прошлого? – Шето определенно не нравился настрой его друга. Он выглядел слишком нервным, слишком взволнованным. Даже, возможно, испуганным. А такое крайне редко случалось с Джаромо Сатти.
– Они выбрали Убара Эрвиша!
– Ну да.
– Мой драгоценный Шето, Убар Эрвиш – не политик. Он не снискал славы оратора или государственного мужа. Он не был эпархом или наместником. Всю свою жизнь он был воитель и воителем весьма прославленным. Будем честны, после позорного отказа поддержать войну, он остался почти что единственным из ныне живущих героев алатреев, что чтим и прославляем в тагмах. Сможет ли он вести партию? Едва ли. О нет, рулевым на судне алатреев будет иной человек, куда более пригодный для сего ремесла. Роль Убара Эрвиша будет иной. Он станет боевым знаменем, которое вот-вот поднимут. И поднимут его против нас.
– Ну и пусть машут им в своë удовольствие.
– Ох, Шето, неужели твоя прославленная проницательность вдруг отринула тебя вместе со всякой мудростью?! Да подумай же ты сам, для чего им потребовался прославленный полководец во главе партии? Алатреи, а по моему собственному мнению, лично Кирот Кардариш, решили перевести борьбу из политической плоскости в военную.
Брови Шето сошлись на переносице.
– Вздор! Они не посмеют атаковать нас напрямую. Да и кто за ними пойдет? Мой мальчик теперь Верховный стратиг. Законный! Утвержденный по воле богов, Синклита и…
– Быть может боги и вправду явили нам свою волю. Но вот Синклит… Синклит не забывает принуждения. А я напомню, что нам пришлось несколько своевольно направить его в решении.
– Синклит всегда бурлит и всегда всем недоволен,– отмахнулся от него Шето.– Уверяю тебя. Я двадцать лет укрощаю этого строптивого зверя, и пускай он так и не выучил все команды, кусаться почти перестал.
– Или он просто притих, выжидая время для лучшего броска,– неожиданно
