Социализм. История благих намерений - Александр Монович Станкевичюс

социалистами, оставаясь «левыми» лишь в некоторых вопросах. Можно даже сказать, что социал-демократы XX–XXI вв. заняли определенную нишу в защите интересов салариата и зажиточного пролетариата – наиболее обеспеченной прослойки наемных работников. И в то время, как социал-демократы окончательно ассимилировались парламентаризмом, социализм в СССР постепенно шел к своему закату, пока окончательно не прекратил свое существование в 1991 г. А это значит, что оба крупнейших направления социализма, некогда вышедшие из одного корня, закончились. Еврокоммунизм же оказался вялой попыткой спасти коммунизм приставкой к нему «евро». Пришло время новых социалистов – «новых левых», или, как их еще называют с разной степенью корректности, «неомарксистов», «культурных марксистов» и «постмарксистов».

Несмотря на то что «новый социализм» остается по своему духу продолжателем дела «научного социализма» Маркса, он в большей степени является его ревизией, чем последовательным приверженцем. Одним из самых влиятельных на Западе теоретиков ревизионизма еще в 1920-е гг. стал философ и основатель итальянской коммунистической партии Антонио Грамши. Грамши отказался от экономического детерминизма Маркса и его ранних последователей. Он утверждал, что исторические события не неизбежны и не происходят сами по себе, как только старая система достигнет критической точки из-за внутренних противоречий, как это следует из формационной теории, где одна формация сменяет другую вследствие объективного исторического процесса. Грамши выдвинул идею, что политическая воля может обойти экономический детерминизм и приводит в пример революцию в России: «…в Большевистской революции больше идеологии, чем событий. (И, следовательно, нам, “внизу”, в действительности не нужно знать больше того, что мы знаем.) Это революция против “Капитала” Карла Маркса. В России “Капитал”Маркса был больше книгой буржуазии, нежели пролетариата. Он служил критической демонстрацией того, как события должны развиваться по заранее предопределенному сценарию, предусматривающему развитие буржуазии, наступление в России капиталистической эры с установлением западного типа цивилизации, еще до того, как пролетариат мог хотя бы подумать о своем восстании, о своих собственных классовых требованиях, о своей революции. Но события вышли за рамки идеологий. События взорвали критические схемы, определяющие, как российская история должна развертываться в соответствии с канонами исторического материализма. Большевики отвергли Карла Маркса, и их четкие действия и победы являются свидетельством того, что каноны исторического материализма не настолько незыблемы, как кому-то казалось и как кто-то думал» [82].

Итак, получается, что, по Антонио Грамши, социально-экономические противоречия не приводят к социальной революции, если массы не осознают своего положения и природу системы, в которой они находятся. Но они не смогут этого сделать самостоятельно, если их не подтолкнут к этому коллективной идеей, созданной интеллектуалами (социальной элитой). Грамши в своем анализе капитализма использовал такие понятия, как «гегемония» и «культурное лидерство». Именно благодаря «гегемонии» и «культурному лидерству» правящий класс контролирует общество и ведет его в нужном для себя направлении. Существующие в обществе социально-экономические отношения не являются незыблемой данностью, на деле это всего лишь искусственный социальный конструкт, который следует подробно изучить, дабы понять, на чем он держится. Задачей левых интеллектуалов, таким образом, является раскрытие «истинной» природы существующих отношений, демонстрация их как конструктов с последующей деконструкцией и достижение культурного лидерства (иными словами, победа в борьбе за умы).

После Второй мировой войны этот процесс в социологии – науке, влияние которой значительно выросло (особенно в США), – получил развитие в рамках «критической теории». Впервые эта теория появилась в статье «Традиционная и критическая теория», написанной в 1937 г. одним из основателей Франкфуртской школы Максом Хоркхаймером. Я постарался выделить главное:

«Ни структуры промышленного или сельскохозяйственного производства, ни разделение так называемых руководящих и исполнительных функций, услуг или работ, умственного и физического труда не представляют собой непреходящее или естественное положение вещей. Все это, скорее, является результатом способа производства в определенном типе общества. Иллюзорность самодостаточности рабочего процесса, ход которого будто бы определяется самой природой его объекта, соответствует иллюзорной свободе экономических субъектов в буржуазном обществе. Такой субъект считает, что его действия продиктованы его собственными решениями, в то время как в действительности, совершая самые сложные подсчеты, он лишь демонстрирует работу не подвластного никаким подсчетам социального механизма… В действительности знание современного человека о самом себе не является математическим знанием о природе, претендующим на звание вечного Логоса, но скорее представляет собой критическую теорию общества таким, каким оно является; теорию, которая на каждом этапе своего развития подчинена заботе о создании разумных жизненных условий… Весь мир, воспринимаемый буржуазным обществом в рамках традиционного мировоззрения, предстает перед ним как подтверждение собственной достоверности: мир таков, и таким его нужно принять. Основанное на классификации мышление индивида – это одна из тех социальных реакций, при помощи которых люди пытаются приспособиться к реальности, делая это таким образом, в наибольшей степени соответствующим их потребностям. Именно здесь обнаруживается существенное различие между человеком и обществом. Мир, который человек должен принять как данность и с которым он должен считаться, мир в том виде, в каком он существует сегодня и будет существовать завтра, – это продукт деятельности всего общества. Все объекты, которые нас окружают: города, деревни, поля, леса – несут на себе отпечаток человеческой деятельности. Человек является продуктом истории не только в том, как он одевается, выглядит и чувствует. Даже слух и зрение человека нельзя отделить от жизни общества, складывавшегося на протяжении тысячелетий. Воспринимаемые органами чувств факты предопределены обществом в двух отношениях: историческим характером объекта восприятия и историческим характером органов восприятия. Ни то ни другое не является естественным в чистом виде; и объект, и воспринимающие его органы сформировались под влиянием человеческой деятельности. И все-таки индивиду представляется, что в акте восприятия он играет пассивную роль… Чувственный мир, который члены индустриального общества видят каждый день, несет на себе отпечаток целенаправленной работы: многоквартирные жилые дома, заводы и фабрики, хлопковые поля, убойный скот, люди и, более того, их тела; включая не только такие объекты, как поезда метро, грузовые автомобили, самолеты, но и их передвижение в пространстве. В этой сложной тотальности практически невозможно провести четкое различие между тем, что принадлежит к не обладающей сознанием природе, а что к деятельности человека в обществе. Даже когда речь идет о восприятии объектов природы как таковых, сама их “естественность” продиктована контрастом с миром общества и тем самым зависит от него… Предлагаемая нами критическая позиция, напротив, не испытывает ни малейшего доверия к правилам поведения, которые современное общество предписывает своим членам. Разделение на частную и общественную сферы, в силу которого индивид принимает сами границы своей деятельности как естественные, в критической теории ставятся под вопрос. Условия, возникающие из слепого взаимодействия между различными видами человеческой деятельности (а именно – из существующего разделения труда