Ижицы на сюртуке из снов: книжная пятилетка - Александр Владимирович Чанцев

лыжи, Тарковский (оба), Михалков с «Механическим пианино», а позже болтовня в летних кафе о Венеции и Париже. Но «никаких кандидатских» я решил уже лет в 20, и, ускоряя электроны, я уже больше думал о Проппе или там Элиаде. В общем, я не пошел работать ночным сторожем, как многие мои друзья. И сейчас я зарабатываю деньги очень приятной для себя работой. Я любил журнал «Суперкомпьютеры» и самих их, да. Сейчас пишу о базах данных и их тоже нежно люблю: люблю трогать их руками, слушать заумные доклады, от которых закипают мозги. А рядом сидят умные симпатичные люди (в основном сильно моложе меня) – красота.

Или вот я одно время писал о бизнесе. Общался с президентами транснациональных компаний, с миллиардерами. Неглупые в основном люди. Работая ночным сторожем вряд ли с такими пообщаешься, а ведь из этого можно нарыть нечто для рассказа. Да и просто любопытно. Но кошки скребут: смалодушничал.

Минус от наличия физического бэкграунда для меня – это пониженный интерес к высоким физическим материям: мне лень читать про Большой Взрыв или Супер-струны. Это всё действительно интересно, но у меня не 10 жизней.

Меня тоже можно понять: приходишь на работу сонный и злой и начинаешь что-то считать. Физика полупроводников это сплошь квантовые разборки, ускорители частиц не могут чихнуть без формул специальной теории относительности. И считаешь, забыв преисполниться пафосом. И тут, представь, звонит друг-гуманитарий и кричит в трубку: «Я не спал ночь! оказывается мир-то наш, а? он 12-мерный!» У Музиля был персонаж, который не спал, прочитав где-то, что есть такой корень из –1. Он пытался его представить и понять.

Между прочим, из упомянутой палки отщепилась важнейшая для меня деятельность, когда-то даже близкая к «смыслу жизни». Я сразу окунулся в бурную соревновательную жизнь: я выступал за родной НИИ в настольный теннис, большой теннис, бадминтон. Но это так, «ниочём». Страстью с экзистенциальной придурью стали горные лыжи, к которым позже прибавился сноуборд (это примерно то же самое). Я не влез в Большой спорт (20-е место на первенстве Москвы, 21-е на первенстве Карачаево-Черкесской АССР – я там работал месяц инструктором), но я пересекался и с людьми Большого Спорта, был знаком с настоящими «сверхчеловеками» в смысле воли. Во всяком случае, я достиг некоторого уровня, когда техника требует этакого расширения сознания: для быстрой реакции, например, нужна странная комбинация расслабленности и предельного внимания – не такая, как в йоге, хотя черт ее знает. Кроме того я привык яростно бороться (с собой, в основном) для достижения недостижимой цели: с моими данными одержать серьезную победу невозможно, но выжать из своего скромного тела и неповоротливого мозга максимум – хочется. Одно из следствий: меня не особенно возбуждают всякие там литпремии – не потому, что я лишен амбиций, а просто потому, что я привык переправлять их в совсем другие (и более здоровые) каналы. Это всё очень интимная для меня область, это сейчас я вдруг разговорился. В рассказах о г/л и с/б почти ничего нет – слишком личное, не могу.

Но и это не всё. Поскольку это делалось не для фана, а для безнадежной борьбы, то я ездил не в Куршавель, а в совсем другие места: я был, скажем, раз 20 в Кировске – шахтерском городке, где снимали половину «Левиафана». Там удобней тренироваться. Я там не «ходил в народ», у меня были другие заботы, но узнал, что формула «за МКАДом жизни нет» хромает. Выпиваешь с парнем, а через неделю узнаешь, что его засыпало в шахте. Ну и Кавказ – я немало там общался с представителями разных народов (чаще с Северного Кавказа, но и из Закавказья тоже). Очень интересный экспириенс и расширение кругозора.

Ладно, вернемся к ИИ. Область не более захватывающая и «страшная», чем генетика и медицина. Я писал недавно об этом в журнал «Коннект» по приглашению Вадика Руднева. Потом немного почитал записки Владимира Губайловского, и выяснилось, что есть и пересечения (я не списывал, честное слово!), там немало интересного, а по объему сильно больше, чем моя эссешка, в которой содержатся некоторые достойные внимания пассажи, как я надеюсь.

С ИИ у меня та же проблема, что и с физикой: по работе я должен представлять себе, что такое нейронные сети и машинное обучение. Я слушаю и читаю, скажем, об «отравлениях нейронной сети», это забавная, но рутина. Мне очень трудно возбудиться от «компьютеры захватят мир».

Есть пакет модных тем, вот они: «участники курса узнают о таких течениях современной философии, как: акторно-сетевая теория, спекулятивный реализм, темная экология, новый материализм, объектно-ориентированная онтология, теории антропоцена, кибер– и ксенофеминизм, теории цифровых медиа, акселерационизм, постгуманизм» (это не реклама, я туда не пойду и отношения к этому не имею, хотя «темная экология» звучит очень красиво, согласись). Там наверняка будет немало и об ИИ.

Я же волнуюсь больше по другому поводу (шучу, я не волнуюсь). В ситуации, когда программа сможет сочинять неотличимые большинством сонаты под Моцарта и стихи под Уоллеса Стивенса или «ни на что не похожее», статус человека-сочинителя, и так пошатнувшийся, наверняка грохнется оземь и то ли очухается, то ли нет. Как шахматист-гроссмейстер, из супермена превратившийся в чудилу, соревнующегося с программкой на мобиле. Я думаю, что защитить автора от смерти – уже второй по счету – может только еще более резкий поворот к самому автору. Уже сейчас речи в духе «я умею отделить все постороннее – биографию автора и пр. – от самих стихов», или даже «отделить само стихотворение от того, что вносит авторское чтение» звучат как анахронизм. Произведением в новых условиях станет комплекс жизнь-произведение, но не в смысле «превратить жизнь в произведение искусства», что мы наблюдали, что уже почти привычно. Возможно, в будущем будет цениться как раз «неискусственность» жизни автора, переплетенная с текстами и контекстами. А может и наоборот, кто знает. Но текст «сам по себе» вряд ли уцелеет.

А почему, кстати, цифровые Эвридики? Может, они все-таки будут «теплые ламповые» – как звук?

Уцелеет ли человечество, когда власть захватит ИИ – наверняка мы издохнем от более прозаических причин. Или от поэтических – если поэзия станет менее «поэтична», чем проза.

Бывших физиков, как мы знаем, не бывает, в литературу из Курчатника пришел еще А. Бычков, а про алхимических (последний Пелевин) и механических (В. Дегтярев) женщин в последнее время активно пишут… Говоря о твоих многочисленных ипостасях, нельзя не вспомнить и твои не просто псевдонимы, но настоящие гетеронимы, как у Пессоа, – Вепрь Ветров, или еще чернокожий сочинитель. Какие тут основные мотив и задача?

Про Бычкова знаю. Таня Бонч-Осмоловская, кажется, работала в