Дом Ветра (СИ) - Савански Анна

— Ты понимаешь, какая это бессмыслица, как разрастется наша семья, как много будет претендентов? — парировал Эдвард. — И потом, у тебя будет один сын.

— Я не Господь Бог, папа, начнем с этого, и сколько будет, столько и будет. — Эдвард заметил в характере сына резкие черты: честолюбие, немного тщеславности и завышенное самомнение. — Тебе никогда не было интересно, что случилось с твоей сестрой? Неужели не интересовала судьба других девушек?

— Они поженятся через пару лет. Это решено, — приговор.

— Только через мой труп! — Виктор собрался уходить. — Не позволю этому подонку прикоснуться к ней, не позволю повести под алтарь. А знаешь, почему? — и продолжил, не став дожидаться встречного вопроса. — Потому что он чуть не изнасиловал твою дочь.

— Ты лжешь! — прошипел Эдвард.

— Если бы, папа... Ну что ж, до вечера, — и он вышел из кабинета, слыша, как тот рвет на себе волосы, потому что хочет верить сыну, но что-то ему мешает.

«Это не может быть правдой, — думал мужчина. — Они с Марией просто сговорились, чтобы она осталась в Холстон-Холл. Что происходит между ними? Неужели что-то преступное? Я уже не знаю, что и думать...»

Виктор ехал домой в мрачном настроение. Каждый раз, как он смотрел на изумрудные поля, волнующиеся на ветру и переливающиеся сотнями оттенков зеленого, ощущал горечь во рту. Сжималось сердце, когда он бродил по аллеям или лесу, вдыхая такой до боли знакомый аромат трав. Казалось, что все утекает сквозь пальцы, все уходит, и каждый день приближает к чему-то неизвестному. Его не радовало таинственное озеро, в душе больше не было той легкости и беззаботности. Он повзрослел, а вместе с этим потерял крылья. Он больше не парил, он ползал в этом грязном мире. Только в последний день лета он осознал, что это. Это последнее лето здесь. Долгие годы только воспоминания о родной земле будут греть ему душу, а сейчас предстояло пережить очередную осень, а за ней и весну. Он все гадал, что ждет его потом, но только небо, похоже, знало: ему уготованы звезды, как когда-то сказала старая ведьма. «Одного ждет все, другого ничего...»

***

Май 1914.

День был теплый, солнце приятно ласкало кожу, а ветер лишь иногда проносился по полю. В мае травы пахнут как-то по-особенному, они несут благоухание весны и приближающегося лета. В ушах звенела тишина, и пташки носились над полями, собирая травинки для гнезд; они что-то щебетали, нисколько не боясь двух юношей. Ощущался вкус горечи и потерь в воздухе. Лошади тихо жевали травку, а их хозяева молчали.

Виктор посмотрел на Артура. Совсем скоро они уедут в Эдинбург. Это, конечно, совсем другой мир, но не их с Артуром выбор. Но приходилось мириться, так же, как в свое время их друзья простились с мечтами, и от этого становилось еще грустнее, потому что придется доказать, что прежние идеалы ложные и что мечтать не вредно, а великолепно, потому что мечтание — сила.

— Давай, сбежим, — вдруг сказал Артур.

— Ты, похоже, с дуба рухнул. Нас найдут, — парировал Виктор.

— Не найдут, я много об этом думал. Тебе не понять, ты хоть просто не перевариваешь свою семью, а я ненавижу мачеху. Знаешь, эта дрянь пыталась меня соблазнить, но не на того напала. Она уже много прикарманила денег отца и будет это делать дальше. Я не грежу Эдинбургом и не грежу о должности банкира, я хочу быть врачом, — он говорил это с пылом, присущим только безнадежным романтикам.

— Ты думаешь, что я всем этим грежу? — Виктор смотрел на голубое небо. — Завтра моя помолвка, а я даже не знаю, кто она.

— Знаю, что нет, — прошептал Артур. Он превратился в прекрасного юношу: высокий, широкоплечий, с теплыми, лучистыми карими глазами и темными кудрями; не был обделен умом и обаянием и знал об этом. Проходящие мимо девушки заглядывались на него.

— Не получится...

— Все получится, — перебил Артур. — Все будет так, как мы захотим. У тебя есть деньги? — он улыбнулся.

— Есть, и немало, но если мы будем обналичивать чеки, нас точно найдут, — невнятно произнес Виктор.

— Не найдут, — Виктор поражался вере друга в успех.

— Ты уверен?

— Да. Я много об этом думал, — начал Артур. — Очень много. Смотри: деньги у нас есть, нужно выкрасть титульные бумаги и бежать ночью.

— Ну, ты-то барон и имеешь право носить титул, а я... я точно без этих бумаг никто, мне нужны и эдикты о праве носить титул всем.

— А еще укради колье твоей матери, это твоя будущая жена обязана его носить, а не жена Руфуса, — Виктор засмеялся, как-то он об этом не думал.

— Идея хорошая, а что мы будем делать дальше?

— Поедем в Антрим, — Виктор перестал улыбаться.

— Это же самоубийство, нас там найдут! – возразил он.

— Не найдут. Полдвенадцатого вечера есть поезд до Белфаста, — Артур прищурил глаза. — В Белфасте сядем на корабль и доедем до Портсмута, а там снова на поезде в Лондон.

— Длинный путь, — выдохнул устало Виктор.

— Зато мы всех запутаем, — добавил Артур, замечая, что друг все еще сопротивляется либо обдумывает идею.

— Да, но наши титулы всплывут, Артур, их-то не утаишь, — в Ирландии все знают представителей их семей, и, конечно, кто-нибудь скажет, что видел, как бежали два молодых дворянина под покровом ночи, как воры.

— А кто сказал, что ты будешь о нем говорить? Будем молчать, а когда пригодятся, скажем о них, — Артур хитро прищурил глаза. — Об этом никто не должен знать.

— Даже Мария? — переспросил Виктор.

— Даже она. Один человек, и все пропало, — Артур встал в полный рост, смотря на небо.

— Знаешь, надо уговорить Джимми, почтальона, пусть довезет до Антрима и потом приносит письма к старому дубу, — Виктор задумчиво изучал травинку, что вертел между пальцев.

— Это хорошо. Джимми сегодня вечером будет разносить вечерние газеты. Завтра мы должны сделать это.

— Да, завтра или никогда, — загадочно прошептал Виктор.

Вечером они договорились с Джимми о передаче писем Марии и о том, чтобы в десять он ждал их у Закрытого сада. Оставались считанные часы до побега из Холстон-Холл. Днем Артур съездил домой, забрал титульные бумаги и деньги, наспех собрал вещи, в основном книги и личные вещи, тайно привез чемоданы и стал ждать, когда на землю опустятся сумерки, и дом погрузится в тишину. В свой последний день они старались не выдать себя, и, похоже, им удалось.

Мария открыла глаза. Закатившееся солнце освещало всю комнату, пели птахи. В поместье заканчивалась жизнь. Она посмотрела на Виктора, он полусидел рядом с ней, смотря куда-то вдаль. Все утро он думал, что, проснувшись, она обрушит на него тысячу проклятий, что обвинит в том, что он сегодня мыслями не с ней, и раскусит его. Все, что произошло этим вечером, происходило на одной ноте, ноте страха за свое будущее, осмысления утраты. Он боялся завтрашнего дня, боялся, что потом она будет ненавидеть его всю оставшуюся жизнь. Но, с другой стороны, это должно было произойти, не сегодня, так потом, когда-нибудь, он все равно уедет отсюда.

Она коснулась ладони Виктора, он взглянул на нее. Потом улыбнулся, озаряя:

— Все хорошо? — спросил он, чтобы разрушить свои сомнения.

— Да, — ответила она, — лучше не бывает.

— Будем завтра танцевать? — предложил Виктор, чтобы скрыть внутреннюю дрожь; он не хотел, чтобы она поняла его состояние.

— Конечно, только я устала, пора спать, — прошептала она, опускаясь на подушки.

В доме уже пробило десять, Виктор услышал, как мать с отцом шумно пошли в свою спальню. Он следил за дыханием сестры. Она заснула. Виктор поцеловал ее в щеку, кладя на вторую подушку письмо.

Пора...

Он тихо вышел из спальни Марии, направляясь в отцовский кабинет. Дверь Эдвард Лейтон никогда не запирал, так как пропажу можно было легко заметить. Виктор знал, где у отца хранились документы. Он подошел к массивному столу, открыл заточкой один из ящиков, положил на стол кипу старых и новых бумаг, ища нужные ему документы. Он пролистал наспех, извлек еще бумаги. Теперь, разбрасывая листы, он уже не думал о безопасности, уже не боялся быть настигнутым. Так он обнаружил увесистый кошелек и положил в карман жокейской куртки. (Ему нужнее, чтобы начать новую жизнь.)