Одна в мужской компании - Мари Бенедикт

подходили слишком близко, а тем более — получали хотя бы гипотетическую возможность до меня дотронуться, гордость немедленно сменялась яростью.

Молодая пара — оба темноволосые, хорошо одетые, с аристократическими лицами — танцевала совсем близко от нас — слишком близко. Движения у них были резкие, даже неуклюжие, и я видела, как женщина пытается увести своего захмелевшего кавалера в другой конец площадки, где было посвободнее. Но он все упирался, и наконец она обиделась, развернулась и ушла.

Оставшись без партнерши, мужчина спотыкающейся походкой подошел к нам.

— Разрешите вас разлучить? — проговорил он неразборчиво, но явно по-немецки.

— Нет, — сказал Фриц и резко развернул меня в другую сторону. Мы продолжали танцевать как ни в чем не бывало, но пальцы Фрица теперь так и впивались мне в бедра.

Мужчина на нетвердых ногах двинулся за нами через всю площадку, огибая других танцоров.

— Да ладно! Не танцевать же такой хорошенькой девушке весь вечер со стариканом.

Продолжая обнимать меня одной рукой, Фриц толкнул пьяного с такой силой, что тот рухнул на пол. Взяв меня за руку, он перешагнул через мужчину и повел меня к бару, где официант вручил нам два фужера шампанского. Я и глотка не успела отпить, как Фриц уже осушил весь бокал и увел меня из клуба.

Он протащил меня за собой через вестибюль, затем по парадной лестнице к нашему номеру, — и все это без единого слова. Я смогла как следует разглядеть его лицо, когда он уже нашаривал ключ от номера, и увидела, что гнев уже разгорелся в настоящую ярость. Едва закрыв за нами дверь, он вдавил меня в стену возле кровати. Сунул руки мне под платье, стянул трусы и овладел мной прямо там — не то чтобы насильно, однако не озаботившись даже дежурным поцелуем. С этого момента между ним и какой-то частью моего «я» встала стена: у меня стало появляться понимание, что жизнь с Фрицем будет подобна прогулке над пропастью по натянутому канату и куда более опасной, чем мне казалось вначале.

Глава тринадцатая

28 сентября 1933 года

Шварцау, Австрия

Он завязал мне глаза. Я услышала звук поворота ключа в замке, затем щелчок. Фриц взял меня за руку и помог подняться по ступенькам. Дверь за мной глухо захлопнулась, и он выпустил мою руку. Я почувствовала его пальцы на затылке, и шелковый шарф, закрывавший мне глаза, упал. Почему мне страшно?

Мой новоиспеченный муж произнес:

— Можешь открыть глаза, ханси.

Я стояла в громадной, будто подземная пещера, прихожей виллы Фегенберг. Здание, с напускной скромностью описанное мне Фрицем как «охотничий домик», больше напоминало загородную усадьбу какого-нибудь барона. В убранстве прихожей действительно присутствовали некие намеки на охотничьи мотивы — медвежьи головы на стене, оружие в позолоте, — однако старинные гобелены и картины старых голландских мастеров в атмосферу деревенского домика никак не вписывались.

Фриц захотел, чтобы его любимая вилла Фегенберг стала нашей первой остановкой после возвращения в Австрию из свадебного путешествия. Продлим наш праздник, сказал он. И, по правде говоря, остаток нашего медового месяца действительно был безумно роскошным. Мы побывали в Венеции, на озере Комо, на Капри, в Биаррице, в Каннах, в Ницце и, наконец, в Париже. Фриц исполнял все мои прихоти, старательно избегая сближения с другими путешественниками и, соответственно, поводов для новых вспышек гнева. Я начала верить, что та ярость, которую он выместил на мне после случая в Chez Vous, была единичной и больше такого не повторится.

Мы вошли в гостиную. Сквозь огромные окна от пола до потолка на меня смотрели дикие, первозданные горы. Над склонами, заросшими вечнозелеными деревьями, возвышались острые каменистые пики, некоторые — в снежных шапках. Среди пышной зелени тут и там сверкали яркие голубые блики — бегущие ручьи и маленькие озерца. Этот вид напомнил мне виды Венского леса, раскинувшегося неподалеку от Дёблинга, где мы с папой когда-то неспешно бродили по воскресным дням.

Фриц подошел к центральному окну и распахнул его. Свежий горный воздух хлынул в комнату, и я вдохнула его полной грудью. Фриц подошел ко мне, сжал в объятиях и сказал:

— Мы будем счастливы здесь, Хеди.

— Да, — сказала я, высвобождаясь из его рук — не до конца, а лишь настолько, чтобы можно было посмотреть ему в глаза.

— Идем, — сказал он, разжал объятия и взял меня за руку. — Тебе нужно познакомиться со слугами. Они, наверное, уже собрались.

Мы вернулись в переднюю. Целая группа слуг уже ожидала нас там, выстроившись в длинный ряд. Если они вот так собрались без единого намека от Фрица, значит, он тщательно организовал наше возвращение заранее и занимался этим всю дорогу от Парижа, нашего последнего пункта назначения. Я поздоровалась по очереди с дворецким, экономкой, поваром, двумя камердинерами и четырьмя горничными, и все держались со мной, пожалуй, немного отчужденно и холодновато, но при этом весьма почтительно — за единственным исключением. Хорошенькая горничная по имени Ада, с виду на год-два моложе меня, глядела мне в глаза в упор, почти с вызовом. Может быть, ей не по душе то, что ее хозяйкой стала ее почти ровесница? Я уже хотела было обратить внимание Фрица на ее манеры, но что-то меня удержало. Не хотелось, чтобы он подумал, будто я не в состоянии справиться с прислугой.

Слуги остались стоять, выстроившись в передней, а Фриц взял меня за руку и повел наверх по парадной лестнице. Там, на площадке, прямо у них на глазах, он поцеловал меня, а затем потянул за руку в комнату, которая могла быть только нашей спальней. Когда мы рухнули на кровать, я старалась не думать о том, как слуги стоят навытяжку внизу и вслушиваются в звуки, которые мы издаем.

Через несколько часов, когда солнце уже катилось вниз, за чернеющие силуэты гор, мы с Фрицем сели ужинать. Мы оделись будто для ужина в отеле Excelsior. Фриц в смокинге, а я — в своем любимом золотистом платье с черной бархатной отделкой. Такая парадная одежда для домашнего ужина показалась мне чрезмерной, но Фриц настаивал:

— Это особенный вечер, ханси. Наш первый день дома, в Австрии.

В золотистом свете заката мы чокнулись хрустальными фужерами с шампанским и перешли в столовую. Там сразу же бросался в глаза огромный прямоугольный стол, и я, не успев сдержаться, взвизгнула от восторга. Фриц усмехнулся при виде моей реакции:

— Здесь можно разместить сорок человек, если раздвинуть стол, и мы так и поступим. Это будет твоя вотчина.

Принимать за ужином