Одна в мужской компании - Мари Бенедикт

— Что ты думаешь о Карлскирхе? Ты ее хорошо знаешь?

Что это ему вдруг пришло в голову спрашивать меня об одном из самых известных венских зданий, фантастическом барочном храме с огромным, крытым медью куполом и двумя колоннами по бокам? Какое отношение это имеет к моей просьбе внести Макса в список приглашенных? Может, она вместительнее других, и туда можно пригласить больше гостей? Но нет, не может быть. Это же христианская церковь.

— Ну конечно, Фриц. — Я изо всех сил пыталась скрыть раздражение, надеясь, что он все же согласится расширить список. — Нельзя же жить в Вене и не знать Карлскирхе. Она сразу бросается в глаза, когда смотришь на силуэт города на горизонте. — Я едва заметно покачала головой и, помолчав немного, снова заговорила о списке. — Неужели у нас не найдется места для Макса? А как же мои тетя и дядя? Папа расстроится, если его брата с семьей не будет на свадьбе.

— Хеди, я спросил о Карлскирхе не просто так и не для того, чтобы обсуждать список гостей. Я хочу знать, хочется ли тебе провести церемонию там, — резко оборвал меня Фриц.

В Карлскирхе? Мне? Может быть, он не знает, что мы евреи? Мы с ним никогда не говорили о религии, ни о его, ни о моей. Ни разу. Я просто думала, он и сам догадается — я же из Дёблинга, как недавно напомнил мне папа.

— Я не христианка, Фриц, — осторожно сказала я. — Я не религиозна, но я из еврейской семьи.

В его лице ничего не дрогнуло.

— Я так и предполагал, Хеди. Но это не помешает нам пожениться в Карлскирхе. Мой отец в свое время перешел из иудаизма в католицизм только для того, чтобы жениться на моей матери. Я могу устроить для тебя быстрый переход в христианскую веру, и все будет улажено. — Он произнес это с такой легкостью, будто поменять иудаизм на христианство было так же просто, как выбрать рыбу вместо говядины. И это был первый раз, когда он заговорил при мне о религиозной истории своей семьи.

Стать христианкой? Моя семья не была религиозной, однако крещение — серьезный шаг. Что скажет на это папа? Я знала, как он боится за меня и за всю нашу семью в современном политическом климате и как хочет, чтобы этот брак стал для меня защитой. Но одобрит ли он такую крайнюю меру?

Может быть, мы сумеем как-нибудь договориться так, чтобы обойтись без смены религии? Я постаралась тщательно подобрать слова.

— А нет ли у тебя на примете какого-нибудь другого места для нашей свадьбы? Может, какой-нибудь из твоих домов? Например, замок Шварценау? Или твоя венская квартира — это ведь недалеко от «Гранд-отеля», где будет обед?

Глаза у него сузились, а челюсти сжались так, как сжимались при мне только в разговорах с теми безымянными деловыми знакомыми, что подходили засвидетельствовать ему свое почтение в ресторане, да еще в тот раз, когда я заговорила о его детстве.

— Карлскирхе — это место, где женятся люди из высшего общества, и я намерен отпраздновать нашу свадьбу на должном уровне. Кроме того, мне не пристало иметь жену-еврейку. Учитывая дела, которые я буду вести в ближайшие месяцы. — Он кивнул с видом человека, принявшего решение. — Да, чем больше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь, что мы должны обвенчаться в Карлскирхе.

Я замедлила шаги. Папа хотел для меня безопасности, и этот брак должен мне ее обеспечить, но теперь оказывается, что для этого нужно поменять религию. Что мне еще остается, если я не хочу подвергать риску свою семью и себя саму? К тому же, уговаривала я себя, я все равно почти никак не связана с религиозным наследием моих предков. Мое еврейство всегда было лишь легкой тенью, и крещение тут ничего не изменит. Теперь уже поздно сворачивать с пути — слишком далеко я зашла.

Я сжала руку Фрица и ускорила шаги, чтобы подстроиться под его походку. Стараясь говорить легким и веселым тоном, ответила:

— Конечно. Карлскирхе так Карлскирхе.

В тот вечер, после ужина в ресторане Laperouse, отмеченном звездой Мишлен, я вернулась в свой гостиничный номер и обнаружила у себя на кровати большую коробку, завернутую в ярко-красную бумагу и перевязанную белой шелковой лентой. Под лентой торчал белый конверт. Я вынула его, открыла и прочла лежавшую внутри записку без подписи: «Моей невесте к свадебному наряду».

Сняв плотную оберточную бумагу, я увидела внутри бархатную коробку с надписью Cartier. Я медленно приподняла крышку. Передо мной был тот самый гарнитур, которым я любовалась в витрине магазина. Серьги, ожерелье и браслет мерцали в свете низко висящей люстры гостиничного номера, и мне не верилось, что все это царское великолепие алмазов, рубинов, сапфиров и изумрудов принадлежит мне. Но чем дольше я смотрела на них, тем явственнее становилась мысль — а не слишком ли дешево Фриц отделался?

Разве не ничтожна цена этих украшений по сравнению с теми жертвами, которые они должны были вознаградить? Сначала моя актерская карьера, а теперь наследие предков? Как ни слабо я была связана с религией моей семьи, все же это была очень серьезная уступка.

Зазвучала музыка. Фриц устроил так, чтобы перед моим выходом лучшие музыканты Венского симфонического оркестра играли оркестровые версии моих любимых произведений. Я улыбнулась, услышав мелодию Night and Day Коула Портера, и вдруг меня охватила паника, и на ладонях выступил пот.

Глубоко вздохнув, я взяла папу под руку и приготовилась идти по проходу между рядами. Но прежде чем мы вышли из часовни и ступили на красную ковровую дорожку Карлскирхе, папа прошептал:

— Хеди, с этим человеком нельзя обращаться, как ты привыкла себя вести со всеми этими молодыми людьми. Когда он тебе надоест, когда он тебя разозлит, с ним нельзя будет обойтись так, как с твоими прежними кавалерами. Ставки слишком высоки. Ты понимаешь, дочка?

Никогда еще папа не говорил со мной так. Может быть, я совершаю ужасную ошибку?

— Я понимаю, — сказала я. Что мне еще оставалось? Не могла же я бросить Фридриха Мандля, богатейшего человека в Австрии, «торговца смертью», прямо у алтаря.

— Хорошо. Ведь это на всю жизнь, Хеди. Для всех нас.

Глава одиннадцатая

14 августа 1933 года

Венеция, Италия

Свет струился сквозь планки жалюзи. Широкие светлые полосы падали на Фрица, спящего в нашей постели в номере для молодоженов в отеле Excelsior. На моего мужа.

Вот его глаза