Мемориал августа 1991 - Андрей Александрович Прокофьев

до красна обтертых махрой чистых полотенец, включая; руки, ноги, животы, а вместе с ними груди, задницы. Эдуард, поднявшись, молча смотрел на барышень, и ему до смерти захотелось бабу. Понимая, что до бабы ему сейчас далеко, как до луны пешком, он хотел завыть на пасмурный свод неба, озабоченным и голодным волком.

– ‘’Где моя Лера?’’ – пронеслось в его голове.

Лера была по другую сторону реальности, барышни надменно смеялись по эту. Задница Эдуарда намокла, на пальто налипли брызги грязной жижи.

– Ты не обделался милок – раздался голос, с другой стороны от смеющихся барышень.

Противно было, от того, что он снова был женский, только глубже выдержкой не менее трех десятков лет. Симпатичная молодая бабенка, улыбалась глядя на Эдуарда. На ее голове была красная косынка, одетая явно не по погоде и она, как раз затаившись, отделяла от себя оттенок красного на темном.

– Помочь тебе чем? – сказала она, глядя на жалкую позу Эдуарда Арсеньевича.

– Помоги, где тут дом двадцать пятого октября, улица восемь?

– Улица двадцать пятого октября, а дом восемь, прямо перед тобой, возле него ты и приземлился, милок.

– Ничего смешного – ответил Эдуард.

Затем он долго старался очистить мокрую грязь со штанов и пальто, нервно стирая ее прямо руками.

– Надо же было так шибануться. Проклятый лед под снегом. Здесь, видимо, понятия не имеют, что такое уборка улиц – говорил сам себе вслух Эдуард Арсеньевич.

Румяные барышни удалились, покинула его и смешливая молодуха. Теперь никто не обращал на него внимания. Эдуард Арсеньевич вспомнил важную деталь, которую ему поведал Незаметов. В его квартире должна быть Карина, да он так и сказал: – ‘’Карина, ты с Кариной поругался ‘’: – ‘’Какая ни есть, но все же баба‘’ – подумал Эдуард.

Правда надежда продержалась не долго. Он вспомнил надменный взгляд Карины, еще хуже звучали ее слова, переходящие в гомерический хохот.

…Карина Карловна с неприязнью смотрела в окно. Пасмурное небо, казалось ей продолжением кошмарного сна, только вот физиологические процессы в виде; осязания, слуха, голоса, да и что греха таить обычного мочеиспускания, говорили ей, что сон окончен, а кошмар по каким-то причинам продолжается.

Страшная отвратительная, грязная грузовая машинка, напоминающая игрушку, тарахтела в снежном месиве, застряв всеми своими тонкими колесами. Неприятный тип с усами и измученной алкоголем физиономией, что-то кричал. Молодые парни в военной форме похожие на дебилов из психо-отстойника, толкали машинку налегая на борта. Их ноги в смехотворных обмотках и таких же куцых ботинках, тонули в жидкой развозне. Тот, который с усами выскакивал из кабины, показывал им, как нужно навалиться, и видимо на какую сторону, сделать решающий упор. Вероятно, при этом все эти мальчики дебилы должны были еще хорошенько пернуть и тогда машинка обязательно поедет. От их выперда разольется черно-белый смог газов, такой же, как и все здесь.

Чужая квартира, неуютная, холодная до потери сознания. Какая-то мебель, найденная на забытой всеми богами помойке. Ужас вторгся в реальность, не было даже намека, как и чем это можно прекратить. Вещи, облегающие выхоленное тело, мучили его, точнее ее кожу, своей грубостью. Карине Карловне хотелось чесаться, еще отмыться, но не здесь, а там дома. Унитаз, впитавший в себя всю русскую историю испражнений, сначала заставил ее почувствовать позыв тошноты. Потом она с трудом перевела дух, делать то нечего, но не мочиться же ей прямо на пол. Все дело в ногах, они мерзли от этого, и хотелось на унитаз. Сидение же сливалась с ним грязным запахом мочи, которая пропитала собой его опилочную сущность. Карина Карловна пыталась усесться на него с ногами, но попытка закончилась неудачно. Карина соскочила с противного предмета, ей показалось, что этот проклятый унитаз шатается. Терпение подходило к исходу. Поиски салфеток или хотя бы газеты не привели к результату. Тогда Карина Карловна увидела спасительное решение. Возле умывальника висело грязное вафельное полотенце.

– ‘’Все чище, чем это сиденье’’ – подумала она, аккуратно расстилая полотенце на седушку унитаза. После чего с наслаждением освободилась от давящей на промежность мочи.

Ржавая вода текла из крана. Кусок мыла вонял мертвыми собаками. Ад земной, не посчитавшись с выплатами иерею Мартемьяну, опустился на несчастную Карину Карловну. Мука длилась примерно два часа. Потихоньку Карина Карловна начала успокаиваться и даже умыла лицо. Вода воняла чем-то неестественным. Таких запахов Карина Карловна не знала, хотя может, сумела давным-давно забыть. Преодолев физический шок от места нахождения, она начала впадать в истерию от факта случившегося. Самое страшное крылось в том, что она все понимала, все осознавала, чувствовала, но это ничего не могло изменить. Пелена смутного тумана настойчиво погружала ее в приближающуюся истерику. Первой фазой для Карины всегда была злость, выплескивание злости на все, что только можно. После этого она чувствовала облегчение, но если истерика не отступала, тогда Карина впадала припадочный рев. Правда, случалось это с ней всего два раза в жизни, и, то очень давно на заре несчастной любви ранней молодости, и еще во время начала социального возвышения, но не все всегда бывает гладко. К достоинству старой стервы, нужно добавить, что она умела делать выводы из тех ситуаций, в которые иногда все же заводила ее дорожка судьбы.

Сейчас же выглядело все полнотой беспросветного мрака, ни больше, ни меньше. Борьба за мягкость туалетной бумаги, теплоту джакузи, чувствительность фалоимитатора, удобство интерьеров, толстоту банковской карты и многого другого – привели Карину Карловну к степени очевидного безумия. Глупый вопрос возвращал ее во времена советских ненавистных, сейчас кукол, где она хнычет возле матери. Та не хочет ее слушать и пихает в рот Карины безвкусную манную кашу без сахара. Вопрос этот остался, как казалось там навсегда – ‘’За что? Почему?‘’ – Карина Карловна считала, что все осталось позади. Вопрос казалось, испарился, канул в небытие по пришествию новой настоящей жизни со всеми ее прелестями и что важнее осознанием этих прелестей, как незыблемой аксиомы бытия. Но не тут-то было, он возвращался время от времени и сейчас надсмехался над ней – ‘’За что? Почему? Как такое могло случиться?‘’.

Воспоминания начали наползать. Она со злостью, во второй раз представила свою давно умершую мать, швырнула об стену первый попавшийся предмет. Перевернула пинком, пыхтя от ярости попавшийся на пути табурет. Войдя в раж, Карина Карловна начала разбивать все, что ей попадалось под руку, пинать и пихать то, что было возле ног. При этом она жутко вопила, визжала извергая проклятия на прошлое, настоящее, будущее и многое другое, что только могло посетить ее воспаленное воображение.

Сорвав со всей силой с окна занавеску, Карина Карловна бросила ее под ноги, с яростью разъярённой кошки, начала ее