Фонтан - Хэй Дэвид Скотт

Эяль отвечает на звонок.

— Это тебя, любовь моя, — говорит он.

Она смотрит на Эяля, который смотрит на свой телефон. Она переводит взгляд с Эяля на телефон.

Он протягивает ей телефон. Табби смотрит на Эяля, целует его в щеку. Он пожимает ей руку и снова принимается сворачивать суперкосяк из пакетиков с вонючей травой.

Дакворт в замешательстве. Он прищелкивает языком.

Происходит короткий приглушенный разговор. Табби вешает трубку. Эяль подносит зажженный косяк к ее губам.

— Это был доктор Ясса, — говорит Табби и затягивается.

Эяль придвигается к ней.

— Я тебя не оставлю.

Выпуская дым, она сообщает:

— Я умираю от рака мозга.

Дакворт ощущает головокружение. Его сердечная чакра вспыхивает и тускнеет.

— Прошу вас, мне нужна вода, — говорит Табби. — Пожалуйста, принесите мне еще глоток воды. Пока не стало слишком поздно.

Утопающее искусство

Музей современного искусства очень далеко от дома Табби, поэтому Дакворт покупает в ближайшей кофейне три бутылки воды, которая вносит свой вклад в то, чтобы держать детишек с раздутыми животами подальше от цивилизации, и выливает ее в кувшин из-под молока.

Затем он убивает время, после чего опять пробирается сквозь толпу бодрствующих любителей искусства, раздав по пути еще два-три автографа, и наконец преподносит воду Табби. Она делает глоток.

— Эта вода не из фонтана, — говорит она. — Вкус не тот. Вы пытаетесь обмануть меня — умирающую женщину?

— Нет, нет, конечно же, нет, Табби. Фонтан на втором этаже, да?

— На третьем.

— О боже, я ошибся. Вы ее не оставите? — спрашивает он у Эяля.

— Нет.

— Вы не хотите, чтобы воду принесли ребята снизу?

— Им нужно во что-то верить, — повторяет Табби. — Я уже говорила.

Дакворт прищелкивает языком, потому что кое-что сообразил. Даже мертвая Табби будет кое-чего стоить, если ему удастся заполучить права на «Миграцию». Он может пропагандировать ее утраченный потенциал, трагический потенциал. (По крайней мере, она не сбросит «Миграцию» с высоты, как окочурившийся маленький недоумок Тимми, сотворивший грандиозную глупость.) Карьеры строили и на меньшем. Он мог бы написать книгу. Отправиться в тур. С циклом лекций. Ему придется переехать из центра. В район с доступным жильем, но обязательно рядом с большим аэропортом.

— Если я принесу вам воду, — говорит Дакворт, как будто эта не вполне серьезная мысль пришла ему в голову внезапно, — вы позволите мне… э-э… посланнику, представлять вас, представлять «Миграцию»?

— Да.

На следующий день Дакворт занимает свое место на лестнице в вестибюле МСИ. Эта Табби спятила. Вероятно, от рака мозга. Дакворт не может поверить в свою кошмарную непруху. Сначала Тимми, теперь эта. О, Тимми, ты ведь был первым. И все же ради Табби Дакворт наполнит бутылку водой из фонтана. Скоро. Через несколько минут. После того, как закончат мыть полы на третьем этаже. Если копы не заберут его за непредумышленное убийство в ДТП.

По музею несется новая орава учеников, пригнанных на выставку «Быть художником™». Дакворт ищет глазами Тимми, почти ждет, что мальчик окажется среди них, надеется увидеть его призрак, переживая вспышку посттравматического стрессового расстройства, и слегка разочарован отсутствием в толпе городских школьников еще одного маленького арийца-психопата. Но, возможно, среди них есть новый Баския.

То ли Эрма, то ли Этель, то ли… — Эмма! — поворачивает за угол и ведет пятерых учеников вверх по лестнице мимо него. Теперь на ней вместо мешковины цветные блоки — платье-тренч в стиле Пита Мондриана.

— Я хочу пить! — кричит паренек.

— Не сомневаюсь, вы все хотите. В этом древнем автобусе так жарко и душно, — говорит Эмма. — Вода там. — И она уводит детей.

Дакворт ждет, что она повернется и заговорит с ним. Узнает его. Но учительница слишком занята препирательствами с детьми. Минуту спустя мучимые жаждой детишки возвращаются. Дакворт следует за ними на выставку «Быть художником™».

У каждого из арт-объектов сгрудилась кучка пятиклассников и сопровождающих их педагогов. Каждая из этих работ — шедевр.

Возможно ли это?

Дакворт мысленно разворачивает свой умозрительный список критериев шедевра, состоящий из пяти пунктов, каждый с пятнадцатью подпунктами. При первой же сверке выясняется, что десять из двенадцати объектов соответствуют пяти пунктам, а девять из этих десяти — всем подпунктам, но мысленная солнечная вспышка стирает эти умозрительные критические критерии: Дакворт и так инстинктивно знает, что да, эта комната битком набита Тимми и Табби, и прежде чем он обретает дар речи, в его сердечной чакре мгновенно расцветает еще одна солнечная вспышка (она буквально осеняет его), солнечная вспышка энергии, открывая слезные протоки. Носовые пазухи Дакворта наполняются соплями. Которые, точно склизкие улитки, ползут к его усам. Он поражен Красотой всего этого.

Это невозможно.

Быть этого не может.

У Дакворта кружится голова; на сей раз нельзя сесть в лужу. Как с Тимми. О, Тимми. Сынок. Внезапно критик чувствует, что пристыжен собственной жадностью, мыслью, что он замышлял эксплуатировать Тимми или Табби.

Эмма бормочет:

— О, Джаспер! Ты это видишь? Мы снова присутствуем при Акте Созидания. Совместном. Больше не будет никакого бремени. И никакого цинизма.

При слове «цинизм» Дакворт машинально втягивает сопли обратно в носовые пазухи и проглатывает улиток.

Эмма продолжает лепетать:

— Вся моя жизнь потрачена на… Хлясь!

— Возьми себя в руки, женщина.

Эмма судорожно вздыхает и содрогается.

И пока Даквортом владеет Красота, пока он в таком состоянии, что его сердечная чакра вот-вот раскроется в три раза шире, чем обычно, он не может переварить правду. «Быть этого не может. Это же дети».

Эти малокультурные, малообеспеченные, малообразованные дети не могли создать такую Красоту. Это не бумажные снежинки, не случайные цветовые пятна, которые можно за что-то принять, только если вы прищуритесь. В половине из этих шедевров Дакворт распознает технику. Технику, к которой нужно идти путем длительного обучения, проб и ошибок, многолетних имитаций, заимствований, подражаний, эпигонства, дипломов. Все это он пытался делать и терпел неудачи, корпя над пишущей машинкой и подозрительно бесконечными комбинациями букв.

— Они такие прекрасные, — говорит Эмма. На ее щеке пылает красный отпечаток ладони. Она проводит руками по бедрам. — Дети. Искусство.

Критик по очереди смотрит на каждого из детей.

— Что-то не так, — говорит Дакворт. — Что? Что?

Один школьник делает глоток воды. Вода струится из уголков его рта. Рядом другие дети, вся орава. С пустыми стаканчиками.

На большинство эпических прозрений человеческое тело реагирует румянцем, холодком, пробегающим по коже головы, пустотой в кишечнике, этим странным гудящим проводом, перекинутым между пахом и пупком, и ответом, вспыхивающим в мозгу еще до того, как легкие выдохнут воздух через голосовые связки, как через деревянный духовой инструмент. Губы Дакворта сами собой произносят простое слово из двух слогов:

— Фон-тан.

Затем выброс адреналина, и остаток прозрения вырывается наружу непрерывным неконтролируемым потоком:

— Наверху. На третьем этаже. Это вода. Табби права. Это проклятая вода. Ах ты ж гребаный каб-здец. Это фонтан.

После осознания этого подключается критическая головная чакра Дакворта и со всего размаху пинает сердечную чакру, которая тут же сжимается до своих обычных размеров.

У одной из родительниц верещит мобильник. Она отвечает на звонок невозмутимым приятным голосом, контрастирующим с ее радостными, удивленными слезами.

— Секундочку, дорогой, здесь плохо ловит, я отойду. Мы скоро выезжаем.

Дакворт замечает большую красную кнопку под прозрачной крышкой из плексигласа. Тревожная кнопка! Он поднимает крышку коробки и нажимает кнопку. Опускается стальная решетка, запирая их всех в помещении. Снаружи к решетке гуськом подходят сотрудники с рациями и в рубашках с длинными рукавами и вышитыми надписями «Не бойтесь искусства™» — служба безопасности, состоящая из выпускников средней школы на минимальном окладе.