Фонтан - Хэй Дэвид Скотт

Тимми мертв.

Док сразу выкладывает правду. У него билеты на «Чикаго Кабс», а это единственная возможность увидеться с любовницами. Врач взглядом советуется с Даквортом, но Дакворт, который не является членом семьи, колеблется.

— Да, я бы хотел, чтобы провели вскрытие. — Отец Тимми опускает голову, с носа скатывается слеза. Он всхлипывает и поворачивается к Дакворту: — Ты убил моего сыночка.

Дакворт сидит понурившись.

— Ты убил моего сыночка.

Дакворт опускает голову еще ниже.

Большой Тим вытаскивает откуда-то из воздуха сигару и спрашивает:

— Каково это было?

Вёльва{21}

На заре, просачиваясь в трещины между снами и томлениями, к Дакворту приходят странные слова. Возможно, это последние слова Тимми. Возможно, они дают ключ к тому, о чем все мы знаем в нашем коллективном бессознательном. Что бы это ни было, Дакворт их записывает:

vindold, vargold

adr verold steypiz

Mun engi madr

odrom pyrma

И, после нескольких попыток онлайн-перевода на английский, в том числе с клингонского, у него получается:

Век ветра. Волчий век.

Пока не рухнет мир,

ни один человек не пощадит другого.

Дакворт долго смотрит на написанные им фразы. Утреннее солнце тускнеет, окутанное облаком водяного пара. Он выключает компьютер. Сжигает бумажку и развеивает пепел во дворе своего многоквартирного дома, прежде чем кучевые облака превратятся в кучево-дождевые.

Вороньё

— Мы никогда больше не увидим художественного гения, равного Тимми, — произносит Дакворт.

Он, Джаспер П. Дакворт, еще минуту назад хранивший гробовое молчание, сидит на лестнице в вестибюле Музея современного искусства. На нем темный тренчкот, и хотя о его фалды кто-нибудь может споткнуться, они живописно раскинуты на ступенях, словно плащ павшего супергероя. Вам он этого не скажет, но Дакворт прекрасно знает, какую меланхолическую картину бесконечной печали он собой являет. (Жаль, что Уэйлона здесь нет, чтобы запечатлеть этот момент на черно-белой пленке.)

Но Музей современного искусства — это музей современного искусства, с ним состязаться Дакворт не может.

Уэйлон, где ты? А твой фотоаппарат и твоя пленка с шедевром Тимми? Где тот снимок?

Хотел бы он иметь эту фотографию при себе, когда офицер Рино и его коллеги в конце концов заберут его в участок за непредумышленное убийство в результате ДТП.

Охранник с рацией, получающий минимальный оклад, из соображений безопасности ногой отодвигает фалды тренчкота в сторонку. Его кроссовки стоят дороже, чем даквортовский тренчкот.

Мимо проходит молодая женщина с розовыми волосами, кольцом в носу и в обтягивающей черной футболке с надписью, сделанной стразами: «Туалетное искусство». В руках она держит книгу о Дюшане.

Дакворт говорит:

— Мисс, вы знали, что Дюшан в одиночку разорвал связь между искусством и качеством?{22}

На что та с неприязненной сухостью в голосе отвечает:

— Как реклама пива? — Девица фыркает и идет дальше.

Ее место сразу же занимает орава харкающих школьников и та самая учительница Тимми. Застенчивая.

— Держитесь, Этель? — спрашивает Дакворт.

Женщина его не слышит, поэтому он повторяет вопрос уже громче, но тем же театральным тоном глумливого смирения.

Учительница останавливается и оборачивается.

— Идите, ребята, — произносит она. — Я вас догоню. Выставка там. Меня зовут Эмма, мистер Дакворт.

Он кивает:

— Прошу прощения, что забыл ваше имя. — (Но, возможно, дело еще и в том, что сегодня она одета немного по-другому. Ее непритязательное, похожее на мешок из-под картошки платье намекает на пышные бедра. А эти локти как выпирают!) — Это весьма невежливо с моей стороны. Я размышлял о Тимми и его художественном произведении. Оно блистательно и гениально. У меня была глупая фантазия, что я представлю его миру и прославлюсь вместе с ним. Поверьте, дорогая Эмма. Мы никогда больше не увидим равного ему. В этом поколении уж точно. Поверьте мне. Я когда-то был драматургом. А теперь у нас даже нет фотографии его шедевра. — Он поднимает голову вверх и смотрит мимо нее на окна МСИ. — Боюсь, приближается тьма…

— Я прощаю вас за то, что вы задавили Тимоти, — говорит Эмма.

Эмма берет голову Дакворта в свои руки и запечатлевает поцелуй на его ободранном подушкой безопасности лбу, потом на щеке, ощущая губами щетину.

Интересно, там он бреется?

Арчи ее заставил.

— А как же Табби? — спрашивает она.

Удивительно, но Дакворт целует ей руку. Нежно. Искренне. Но этого недостаточно. Ей нужно больше, нужно подобраться к его уязвимости. Попробовать ее на вкус. Эмма целует его прямо в губы.

Расставаясь, они пристально смотрят друг на друга.

На вкус он как пахта.

— Ну-ка, быстро, — шепчет Эмма. — Что вы думаете об этой африканской скульптуре на третьем этаже? У фонтана. — Женщина сглатывает и затаивает дыхание. Она определенно поделится этой историей с Арчи на заднем сиденье его патрульной машины.

— О, — несколько рассеянно произносит Дакворт, — я не любитель этнического искусства. Все эти «уга-чака» и тому подобное.

Эмма легонько, успокаивающим жестом касается его спины. Он что-то бормочет себе под нос.

— Табби. Табби. Да, конечно. Табби.

Затем учительница извиняется и идет в туалет, во вторую кабинку, где шокирует саму себя тем, как легко ей вызвать в воображении фантазию, как этот охранник со своей рацией имеет ее в зад.

Дакворт стоит в вагоне поезда красной ветки. Он раскачивается вместе с вагоном, ни за что не держась и гордясь отличной координацией. Не нуждаясь в страховке. Все остальные цепляются за поручни и подоконники. Критик оглядывает вагон. Подростки уткнулись в телефоны. Вместо того чтобы общаться друг с другом.

Тимми указал бы им путь.

Эх, Тимми…

Дакворт понимает, что вечно обречен помнить мальчика с хрипловатым голосом. Но он архивирует это для последующей обработки, возможно для статьи, эссе или даже мемуаров, потому что в настоящее время он движется в другом направлении. Поезд везет его к Табби.

В самом деле, милая Эмма, а как же Табби?

— Следующая станция «Говард». Выход на правую сторону, — вещает мужской голос без определенного акцента (это называется североамериканским нормативным произношением). Приятный, безликий, но внятно объявляющий станции. Этот актер родом из Милуоки, а не из Чикаго. Турист, направляющий туристов.

Писк телефона возвещает о пришедшей эсэм-эске: «Вы уволены».

«Блестяще», — думает Дакворт. Хотя теперь жалеет, что не устроил сцену в кабинете-аквариуме. Не продемонстрировал уход, достойный соцсетей.

Критик еще раз сверяется с адресом. Выйти на станции «Говард», повернуть налево, проследовать мимо супермаркета «Каб фудс». Квартира на Линден. Третий этаж. Будучи человеком воспитанным, он попытался позвонить перед приходом, хотя Тимми заранее не звонил. И, разумеется, номер Табби откликнулся голосом другого актера, сообщившего Дакворту, что ее телефон «отключен или больше не обслуживается». В конце концов, так, вероятно, лучше всего, ведь о подобных вещах надо беседовать лицом к лицу.

Здравствуйте, Табби Мастерсон, я пришел посмотреть, действительно ли вы художественный гений. Я должен убедиться, что вы не фуфло. Я должен уговорить вас позволить мне открыть вас. Руководить вашей карьерой, направлять вас в таком беспощадном и непостоянном мире искусства. О, к тому же я уже не могу представлять Тимми, и не только потому, что он юн, глуп и не поддается контролю, но и потому, что он мертв. Я переехал его. Дважды. (Пауза.) Теперь вы для меня потеряны?