Стихотворения - Галактион Табидзе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
48. Который час? Перевод Г. Маргвелашвили
Я знаю — за полночь теперь,Тоска грызет, ожесточась,Всю ночь беда стучится в дверь —Который час? Который час?
А за окном — всё та же ночь,За осенью вдогонку мчась,Себя не в силах превозмочь —Который час? Который час?
Быть может, три? Всего лишь три?Три с четвертью? И впредь не тщась…Тринадцатый гудок гудитС вокзала… Но — который час?
Мглу коридоров дымы думИзбороздили, иссечась,И телефоны — наобум —Который час? Который час?
О, господи! Стучится дождь,Смолой кровавою сочась…И ночь наращивает мощь —Который час? Который час?
Был Шарль Бодлер: «Вина и грезСладчайший час, горчайший час!»Так отвечал он на вопрос —Который час?
191449. Персиковое дерево. Перевод Б. Ахмадулиной
Опять смеркается, и надо,Пока не смерклось и светло,Следить за увяданьем садаСквозь запотевшее стекло.
Давно ли, приминая гравий,Я здесь бродил, и на виду,Словно букет меж чистых граней,Стояло дерево в цвету.
Как иноземная царевна,Казало странные черты,И пахли горько и целебноИм оброненные цветы.
Его плодов румяный сахарЯ собирал между ветвей.Оно смеялось — добрый знахарьТой детской радости моей.
И всё затем, чтоб днем печальнымСмотреть немея, не дыша,Как в легком выдохе прощальномВозносится его душа.
И — всё охвачено верченьем,Круженьем, и в глазах темно.Как будто в небе предвечернем,В саду моем красным-красно.
Сиротства огненный оттенокЛожится на лицо и грудь,Обозначается на стенахВ кирпич окрашенная грусть.
Я сам, как дерево седое,Внутри оранжевой каймыНад пламенем и над водоюСтою в предчувствии зимы.
191550. Тополи в снегу. Перевод В. Леоновича
Алмазный невесомый свет —Глубокой синевы мерцанье,Торжественное созерцанье:Ни слова, ни дыханья нет.
Наполнены голубизнойВоздушные литые чаши —Оледенелое зедаше,Где вспыхивает синий зной.
В алмазы убрана земляИ холодеет, как невеста.Заковано мгновенье жеста:К луне воздеты тополя.
Плывет гора, как белый конь,Толпятся строго кипарисы —До пят серебряные ризы…Неуловимого не тронь.
Цветет, как лилия, лунаНа звездной глубине и черной,Но красоте неизреченнойДуша моя обречена.
191551. Осины. Перевод О. Ивинской
Когда лесную парусинуРаздует ветер в паруса,Всегда я слушаю: осиныМне шелестят про чудеса…
И сказки стародавней далиМеня влекут назад, назад,Пьяня, как старый цинандалиИ центифолий аромат.
Все эти песни перепетыДавным-давно… Но где и кем?Колеблется скрещенье ветокНа мимолетном ветерке.
Самой судьбы клонится парусОт тяжести ветров и бед.Но где тебя настигнет старость?С кем свяжет тягостный обет?
И быль — быльем? И всё сначала?И эти листья — тлен и дым?..Но нас ведь время обвенчало —Принцессу с пажем молодым.
191552. Тень поэта. Перевод К. Арсеневой
Памяти Акакия Церетели
Горы скованы тишиною,Но забрезжил внезапный свет.Чья-то тень бредет под луною —Пробудился от сна поэт.
Седина серебром сверкаетНад прекрасным его лицом;Словно молний огонь мелькает,Заплетясь вкруг него венцом.
Тучки тянутся цепью соннойПод круженье светил ночных.Отзвук поступи утомленнойДолетает в тиши до них.
Горы слышат, как мерным шагомНарушается тишина.Частым шелестом над оврагомВздрогнул лес, пробудясь от сна.
Смолкли волны, взметнулось пламя,Стало тысячью искр цвести.Или то огневое знамяСветит призраку на пути?
Стражем, вечной завесой скрытым,Он — над нами; он — стережет.Перед образом позабытымЗолотую свечу зажжет.
Не покинет, и отзовется,И, любовью своей влеком,Сновидением к нам ворвется,Мысли радостной ветерком.
Станет думою вдохновеннойПыл будить в нас, чтоб не угас.Будь же трижды благословенна,Тень, встающая в тихий час.
191553. Мери. Перевод Б. Ахмадулиной
Венчалась Мери в ночь дождей.И в ночь дождей я проклял Мери.Не мог я отворить дверей,Восставших между мной и ей,И я поцеловал те двери.
Я знал — там упадают ниц,Колечком палец награждают.Послушай! Так кольцуют птиц!Рабынь так рабством утруждают!
Но я забыл твое лицо!Твой профиль нежный, твой дикарский,Должно быть, темен, как крыльцоНенастною порой декабрьской?
И ты, должно быть, на видуТолпы заботливой и празднойПроносишь белую фату,Как будто траур безобразный?
Не хорони меня! Я жив!Я счастлив! Я любим судьбою!Как запах приторен, как лживВсех роз твоих… Но бог с тобою.
Не ведал, я, что говорю,—Уже рукою обрученнойИ головою обреченнойОна склонилась к алтарю.
И не было на них суда —На две руки, летящих мимо…О, как я молод был тогда.Как стар теперь.Я шел средь дыма,
Вкруг дома твоего плутал,Во всякой сомневался вере.Сто лет прошло. И, как платан,Стою теперь.Кто знает, Мери,
Зачем мне показалось вдруг,Что нищий я? И в эту осеньЯ обезумел — перстни с рукЯ поснимал и кинул оземь.
Зачем «Могильщика» я пел?Зачем средь луж огромных плавал?И холод бедственный терпел,И «Я и ночь» читал и плакал?
А дождик лил всю ночь и лилВсё утро, и во мгле опаснойВсё плакал я, как старый Лир,Как бедный Лир, как Лир прекрасный.
191554. Луна Мтацминды. Перевод А. Цыбулевского
Еще такой безропотной луныНе знала ночь. И, навевая сны,Тишайшей лирою из длинных трав,Еще луною быть не перестав,Сквозь синеву бесплотную ветвейОна, как ирис, в бисере лучей.И зыбкости незыблемой покрой —Сновиденный Метехи над Курой…Не вечности ли это свет двоякий?Тут в двух шагах покоится Акакий,И на печаль кладбищенской плитыЛожатся тени, звезды и цветы.Бараташвили тут бродил… И зависть —Лишь новой песни лебединой завязь.Пусть я умру — но только бы запелось!Ценою жизни спеть — вот это смелость!Под шелест крыл и синих парусовМоей мечты — я умереть готов.Преображенья сладостная жуть —Единственный необратимый путь.Ночь тишиной заполнена до краю.Царь и поэт, я с песней умираю,О тени вечные! А лиру вамЯ отдаю… В предание векамОна войдет, светясь средь длинных трав,Еще луною быть не перестав…
191555. Синие кони. Перевод П. Антокольского