Охота на сопках Маньчжурии - Владислав Юрьевич Морозов

по размерам спальню со шкафом и койкой лейтенанта. Никаких признаков книг или газет в его жилище не присутствовало, из чего я мог сделать вывод, что политикой и прочими мудрёными вещами он, как и полагалось настоящему офицеру Императорского флота, не интересуется.

Денщик Петька, похоже, жил и спал в своём отделённом матерчатой занавеской в цветочек от сеней закутке с топчаном и ещё какими-то минимальными удобствами. Ну а лично мне Зиновьев, прямо как Вова Шарапов Глебу Жеглову в известном фильме, был готов предоставить для ночлега тот самый «роскошный диван» в гостиной. Я сказал на это, что всё замечательно и меня диван более чем устроит.

– Кстати, сколько мне надлежит внести за проживание? – поинтересовался я.

– Сколько не жалко, – зевнул Зиновьев.

Разнообразными и аутентичными бумажными деньгами (включая иностранную валюту в виде фунтов и франков) работодатели снабдили меня вполне щедро, на все случаи жизни, включая возможные «подкуп и вербовку», а кроме того, у меня в ранце был припрятан и мешочек с золотыми монетами царской чеканки – десятками с бородатым профилем Николая II. Достав толстое портмоне, я не скупясь выдал лейтенанту розово-красноватый червонец с цифрами «1898 г.» с изображением какой-то странной бабы в древнерусских одеждах (какая-нибудь княгиня Ольга?) на одной стороне и красным двуглавым орлом на другой.

– Что вы, это много… – слегка смутился он, но длилось это смущение недолго. Сам знаю, что много, на десять рублей тогда можно было купить, к примеру, средней паршивости дойную корову. Правда, какие у них тут, в осаждённом Порт-Артуре (при неизбежном расцвете дефицита, спекулянтов и чёрного рынка), цены – фиг его знает…

– Считайте, что это задаток, я же не знаю, сколько здесь пробуду, – вежливо ответил я на это, нисколько не соврав. Пока что хронологические рамки моей «командировки» были совершенно не ясны.

– Располагайтесь, – пригласил Зиновьев.

Пока я снимал и ставил в угол ранец и избавлялся от шляпы, кобуры и полевой сумки, денщик Петька с некоторым неудовольствием на физиономии притащил и свалил на диван набитую пухом подушку и сверхвинтажного вида лоскутное одеяло, живо заставившие вспомнить первую экранизацию «Тихого Дона».

Заметно повеселевший лейтенант дал денщику Петьке денег, и тот сразу же куда-то ушёл, после чего Зиновьев предложил вздремнуть, мотивировав это тем, что они в компании с господином бароном и ещё несколькими офицерами всю эту ночь играли в карты на квартире берегового боцмана Шлератта.

Умываться пришлось из кувшина над деревянной то ли бадьёй, то ли очень глубоким тазом, поливая друг другу на руки. Потом Зиновьев разоблачился до исподнего, завалился в койку и безмятежно заснул. Я не стал раздеваться полностью, ограничившись снятием кителя и ботинок, и лёг на диван, больше изображая, что сплю. Лежал, внимая постоянно поступающим в мою дурную голову данным автоматики. Расклад в реальном времени она давала непрерывно, народу по городу шлялось изрядно, но вот нужной мне метки не появлялось. Н-да, чего доброго, я здесь действительно надолго…

Я даже не заметил, как задремал, а потом суперИКНС деликатно разбудил меня в связи с появлением на крыльце дома человека, впрочем «безоружного и неопасного». Оказалось, что это вернулся из своего «похода» матрос Петька с большим узлом в руках. Дело было уже ближе к полудню, и при его появлении проснулся и лейтенант Зиновьев.

Мы умылись, оделись, слегка приведя себя в порядок, после чего лейтенант предложил «отобедать чем бог послал», хотя для него это был скорее завтрак. Стало понятно, куда и зачем он своего Петьку посылал.

Денщик уже сервировал в гостиной стол на двоих. Правда, «сервировал» – это было громко сказано: всего-то две чистые тарелки со столовыми приборами и два стакана. У узелке у Петьки (откуда он принёс этот обед, я не понял, скорее всего, из какого-то трактира) был небольшой чугунок, наполненный примерно до половины тёплыми капустными щами из свинины (пока что свинина и баранина в Порт-Артуре, судя по всему, ещё были, если верить мемуарам непосредственных участников; ближе к осени здесь перейдут на конину, а потом начнутся проблемы и с ней), несколько пирогов с начинкой из гречки со шкварками и глиняная то ли крынка, то ли кувшин с домашним квасом. Пока денщик разливал щи и удалялся в свой закуток, пожелав нам приятного аппетита, Зиновьев притаранил на стол початую бутылку красного – длинную, из коричневого стекла и без этикетки. Насколько я помнил, особых проблем со спиртным в Порт-Артуре не было, как, впрочем и с куревом (табак продавался свободно до самой сдачи крепости, хотя в ноябре и с ним начались проблемы), – в порту были склады фирмы «Смирнов и сыновья» с десятками тысяч бутылок водки, которые не были вывезены или разграблены (частично достались японцам после сдачи крепости), а кроме того, здесь успели отгрохать свои спиртоочистительную и табачную фабрики, а вот сколько это бухло стоило и вводило ли местное командование какой-нибудь драконовский сухой закон в связи с военным положением – хрен его знает. Но, судя по поведению моего нового знакомого, на сухой закон господа офицеры (по крайней мере, какая-то их часть) чихать хотели.

Щи и пироги оказались вполне себе съедобными, квас тоже был вполне ничего себе, а после употребления стаканчика красного (вино было явно местного разлива, но не такое уж плохое, особенно на вкус человека, когда-то неосторожно пробовавшего пресловутые спирты «Рояль» и разное там поддельное польское «Амаретто») стало, что называется, «совсем хорошо».

Поев, мы поговорили о том о сём. В основном вливший в себя пару стаканов вина и оттого слегка разгорячившийся Зиновьев горевал вслух о том, что у российского флота на этой войне что-то идёт явно не так. Дескать, не везёт нам, и всё тут. А недавний бой в Жёлтом море – это вообще чёрт знает что…

В принципе, самокопания такого рода были свойственны господам российским офицерам во все времена. На словах-то у нас любой лейтёха традиционно способен выиграть войну, причём в одиночку, а вот когда дело доходит до, так сказать, практики, результат обычно прямо противоположный. В финале «пьющему моральному калеке» обычно остаётся утешать себя тем, что он остался человеком, а не гнидой, но звучит это всегда не особо убедительно, особенно учитывая, что и сам автор некогда широко известной песни про «войну, которая бывает», на поверку оказался не просто редкой гнидой, а конченой тварью, из тех, кого ещё надо поискать…

Я осторожно спросил господина лейтенанта: а как, по его мнению, было бы лучше?

Он сказал, что выходить на «генеральное сражение», а потом, по-глупому потеряв управление, частично разбежаться в разные стороны и