Первые шаги - Татьяна Назарова

— Да разве, дядя Федор, они эту землю нам отдадут? — изумленно спросил Кирюшка.

— Сами возьмем! Нас много, надо только всем заодно быть да не трусить. Знаешь, старые люди еще говорили: «Оробей — курица обидит». Ты вот больно не смело себя держишь. Зря это. Молодой парень — храбрей будь и на улице и в делах…

Кирилл слушал, не спуская глаз с Карпова. Таких слов он еще не слышал. Все кругом твердили, что ему смирнее надо держать себя да всем покоряться: «Покорную голову меч не сечет».

С каждым словом Аксютиного отца становилось легче дышать. «Ведь Федора Палыча все мужики уважают. Умный он и грамотный. Разве плохому поучит? Вон и помочь обещается», — обрадовался парень. Карие глаза его заискрились.

— Так будешь свою землю требовать весной от дяди? — спросил Карпов.

Кирилл ответил твердо:

— Буду!

— Вот и хорошо! А до весны о нашем разговоре молчок. Ты ведь не из болтливых, парень серьезный…

После беседы с Палычем Кирилл ушел окрыленный, куда и робость делась. Когда вечером молодежь собралась на посиделки и Николай Горов заиграл гопака, неожиданно для всех первым выскочил на круг Кирюшка Железнов. С задорной усмешкой, сдвинув черные брови, вразвалочку прошелся «дорожкой», озорно гикнул и понесся в стремительной присядке, звонко хлопая по голенищам стареньких сапог, — гопак он плясал еще мальчонкой на родной Украине. Подскочив, завертелся вьюном и ловко подлетел к Аксюте, вызывая в круг.

Аксюту научили украинскому гопаку у купчихи Савиной, и она могла по достоинству оценить плясуна: хорошо плясал Кирюшка, с ним не стыдно перед всеми выйти. Не обращая внимания на то, как презрительно сморщил губы Павел Мурашев, сидевший рядом с ней, она вышла.

Сквозь черную бахрому ресниц томно улыбались серые глаза, плавно шевелились складки юбки. Но вот гармонист прильнул к гармошке, ускорил темп — и заметались складки каскадом, белыми голубями полетели кисти рук Аксюты, чуть не до потолка взвивался Кирюшка, запылали взгляды…

Ах, хороши были плясуны, не уступали один другому!

Давно исчезли иронические усмешки ребят, девки впервые рассмотрели, что Евдохин Кирюшка красивый парень, и когда после пляски Кирилл за руку подвел Аксюту обратно к Мурашеву и сказал по-городски: «Спасибо, Аксюта!» — он слышал, как она так говорила, — никто не засмеялся.

С этого дня молодежь всерьез приняла Кирилла в свои ряды: не отталкивали с насмешкой парни, девки выбирали в играх наравне с другими, а когда в воскресенье на кулачках он, широкоплечий крепыш, пробил левшой перед собой улицу, вовсе ровней признали.

Только двоюродный брат Стецко Юрченко да щеголеватый Павел Мурашев за глаза звали его оборванцем: не нравилось им, что Кирюшка часто вызывал Аксюту Карпову на круг и что та охотно шла. Девушке просто приятно было плясать с хорошим танцором. Если бы кто повнимательней посмотрел, то заметил бы, что во время пляски Аксюта чаще взглядывает на кудрявого гармониста, чем на своего партнера.

В мясоед начались свадьбы. Нравилась Стецку Аксюта, да ее еще сватать нельзя: старшую сестру не пропили.

— Оно и к лучшему, — говорили между собой Кондрат с Гарпиной. — Платья-то нарядны, а приданого шиш. Одна коровенка — не отдадут же за ней.

Юрченко первые начали свадебный сезон. Усватали за Стецка Аннушку-поповну. Свадьба была богатая. На свадьбе гуляли сваты, Дубняки и Коробченко, Мурашевы, вся родня невесты. Из чужих пригласили Горовых — Николай один гармонист на все село. Гуляли и Железновы мать с сыном: родня, нельзя обойти, да и Кирюшка плясать мастер.

Не успели отгулять у Юрченко, началась свадьба у Полагутиных. Усватали за Андрея Татьяну Карпову. Полагутины жили сами средне, за приданым не гнались, а девка ягодка, да и сват человек уважаемый.

И пошли свадьба за свадьбой, вплоть до великого поста.

Из настоящих женихов не женились, к удивлению сельчан, двое — Павел Мурашев да Николай Горов. Мурашев не спешил с женитьбой сына, дожидаясь момента, когда можно будет городскую с капиталом взять, а Павел не торопился — Аксюту Карпову хотел дождаться. С такой и в город переехать не стыдно.

Горов отложил женитьбу по той же причине — взгляды Аксюты он заметил.

— Помаешься, маменька, еще год одна, зато какую сноху получишь! Краля на все село, а уж на всякое рукоделье, шитье — другой такой не сыщешь, — говорил он матери.

И Горовы согласились с сыном.

Так прошла зима, а ранней весной и началась заваруха, что расколола село на две части.

Начал все Карпов.

За неделю до страстной пришел он к старосте с просьбой сход собрать.

— А пошто? — удивился тот.

— Надо заранее всем новоселам наделы определить. Тепло настанет — разделом заниматься некогда будет, Филимон Прокопыч! Пахать надо. Знаешь, весной день год кормит…

В воскресенье собрался сход. Пришли все мужики и бабы иные. Вот тут-то и началось…

Мурашевы чужой земли пятьдесят десятин запахали, Дубняки и Коробченко — по тридцать, а Кондрат Юрченко десять десятин племянника распахал.

— Как, мужики, по-свойски простим, что они с нашей земли первую пенку сняли? — спросил Карпов, обращаясь к новоселам.

— Да ну, что ж! Что сделано, того не вернешь. Без нас ведь, — раздались отдельные голоса.

Первым побагровел Мурашев. Дрожа от ярости, он возмущенно спросил:

— Да вы что, мужики? Мы целину распахали, а вы теперь себе хотите забрать?

— А как же, Петр Андреевич? — прервал его Федор. — Чать, старые люди давно говорили: «С чужого коня середь грязи долой». Земля-то нарезана по твоей же просьбе на нас. Приехало ровно пятьдесят семей, столько лишку ты и нарезал. Мне сам переселенческий начальник сказал. Что ты себе три надела на будущих внуков от холостого сына взял, — в толпе засмеялись, — про то мы не говорим, — продолжал спокойно, без смеха, Карпов. — А наше нам отдай.

Наступило молчание. Богачи хмуро поглядывали на Мурашева, признавая его старшинство и надеясь, что он выкрутится. Мурашев молчал, взвешивая силы. Ох, и злы бывают мужики за землю, горло перегрызут! А тут, видно, Федор успел их сбить в кучу. Вот те и тихоня! Чем его прижмешь, когда он ни копейки не занял? Черт с ней, с пашней. «Хватит пятидесяти, а надо будет, у киргизцев возьму, — думал он и решил: — Пусть за пахоту заплатят, еще в долги влезут. А с Федором после посчитаюсь…»

— Что ж, мужики! Ваше право, — заговорил он. — Будем делить всю вашу землю. Кому вспаханная достанется, заплатит за пахоту…

— Мне тоже надел в прошлом году выделен. Весной дядя пахал, а теперь я сам буду, — перебил его неожиданно Кирилл Железнов.

Кондрат сурово взглянул на племянника и, злобно ощерившись, насмешливо кинул:

— На чем пахать-то будешь, дуралей? На свиньях, что ли? Так они чужие.

Кое-кто засмеялся.

— А это не твоя забота, — огрызнулся Кирилл. Пусть все слышат, что насмешки он и дяде не спустит… — А свиней пасти пошли нынче своего сына. Работы у вас немного, сноха прибавилась, вот и будешь обчеству пособник!

Кондрат, посеревший от гнева, двинулся с кулаками к племяннику, но ему загородил дорогу Карпов.

— Вот что, Кондрат Пахомыч! Родственные счеты дома сведете, а сход собрался дела решать, не драку смотреть, — сказал он.

Взглянув на него с ненавистью — Федор был на голову выше и в плечах пошире, — Кондрат отступил, хрипло крикнув племяннику:

— Смотри, сопляк, и к дому моему близко не подходи! Собак спущу!

— Не беспокойся, дядя, не приду — незачем, — издали ответил Кирилл.

Отплатив дяде за насмешку, он успокоился. Мать дома будет еще ругать… ничего!

— За то, что по-умному рассудил и без спора землю вертаешь, благодарим тебя, Петр Андреевич, — негромко промолвил Федор, повернувшись лицом к Мурашеву. Мужики притихли. — Только за что же платить-то, мне невдомек. Мы вроде не просили вас пахать нам целину, — он взглянул на мужиков. — Ведь вон ты платишь Мамеду и Сатубалты, работникам своим, так ведь ты с ними заране срядился…

В мертвой тишине раздался тенорок Егора Лаптева:

— Самовольно с земли сливки сняли, а теперь еще плати…

— И ты, Егор, на даровщинку захотел? — заревел Мурашев. — А что зиму мой хлеб ел, об этом забыл?

— Ты сам предложил — до нового урожая. Посею хлеб, осенью в срок отдам, — задиристо ответил Лаптев. Оттого ли, что стал он хозяином лошадным, от разговоров ли душевных с Карповым, но в последнее время Егор осмелел.

На сходе поднялся шум и крик. Богачи требовали платить за пахоту, а новоселы твердо стояли на своем: пахали — так и урожай богатый сняли, платить не за что.

Под конец, поняв, что новоселы с Федором верх взяли, Мурашев решил прикинуться согласным с ними, чтоб доброй славы не терять. Он уже взял себя в руки.

— И впрямь зря, мужики, спорим, — произнес он степенно. — Надо ж новым хозяевам помогать. Ты, Кондрат Пахомыч, не сердись на племянника. Со вспаханной-то землицей он, глядишь, справится. Эка, какой вымахал! Жениться пора, хозяйство свое обзаводить…