Первые шаги - Татьяна Назарова

Большинство обрадовалось уступке. Наделы разделили мирно. Карпову, Лаптеву и Горовым досталась земля, вспаханная Мурашевым. Когда возвращались с полей, Петр Андреевич ласково говорил Карпову:

— Кабы знал, что мой труд тебе достанется, и не спорил бы с самого начала. Друг же ты мне…

Федор в ответ молча улыбнулся.

Но дома, в разговоре с сыновьями, Мурашев дал волю своему гневу.

— Ишь ты, поводырь нашелся! Я те покажу, как мужиков мутить! Подавишься ты моей пахотой! — грозился он по адресу Федора. — Недаром с деповскими в Петропавловске якшался. Говорили мне…

— Не стоит, батюшка, дружбы из-за пустяка терять. Приручить надо. Глядишь, и нам же пригодится. Мужик умный, — спокойно прервал его Павел.

Отец быстро взглянул на него. «Уж не Аксютка ли приворожила? — мелькнула догадка. — Красива, да гола, не подойдет». Задумавшись, он ничего не ответил Павлу. А дня через три неожиданно уехал в город, там в первую очередь забежал к уездному начальнику. Хитрый мужик успел подружиться с городским начальством, редко гостинца не подкидывал то одному, то другому нужному человеку, приезжая в город по своим торговым делам.

— Мне что пахота! — говорил он, попивая чай за столом начальника. — Я от этого не обедняю. Приди он ко мне сам, я не токмо бесплатно ему вспахал бы, семян дал бы, да и деньжонок, коль надо. Люблю я его: башковитый мужик, голова — ума палата. Одново боюсь: не съякшался ли он за зиму с бунтарями? Больно уж ловко мужиков-то всех захороводил. Сам бы, пожалуй, и не сумел так, вот что опасно-то! А вдруг да против царя-батюшки мужиков мутить начнет, против порядка? Да за это я родного сына не пожалею! — ударил себя в грудь Петр Андреевич, глядя преданными глазами на своего собеседника. — Карпов ведь у железнодорожника жил! Оно, может, и сам до всего додумался, больно умен, а все же опасаюсь. Вон что в Караганде-то прошлый год было. Работать ведь бросили. И кто? Киргизцы! А друг-то мой Федор Палыч и по-киргизски говорить научился…

— За проявленную преданность его величеству государю императору благодарю! При случае о том, уважаемый Петр Андреевич, кому следует, будет доложено. А этому умнику мы быстро дальнюю дорогу покажем, — заговорил, вставая из-за стола, Нехорошко.

Напоминание о карагандинской забастовке задело его: он выговор тогда получил. А тут еще в Родионовке, в той же стороне, неблагонадежная личность появилась. Кто знает, может, и со ссыльными встречался. В Петропавловске их много.

Разговор с Мурашевым его так напугал, что он был готов хоть сейчас же принять меры.

Мурашева такая развязка не устраивала. Во-первых, взять Федора сразу же после раздела — значит объявить всем, что он, Мурашев, доносчик. Все село его возненавидит, а Федора правдолюбцем сочтут. Во-вторых, Карпов оправдаться легко может, а вернется — самому Мурашеву из села бежать придется.

— Может, я, ваше благородие, из-за преданности и ошибся. «У страха глаза велики», — говорит народ. Понаблюдать еще надо. Если в чем замечу, я мигом вам сообщу, — вкрадчиво произнес он.

«И верно! — подумал Нехорошко. — Без улик взять — пожалуй, в конфузное положение попадешь. Мурашев за ним последит, в деревне трудно скрыть, кто чем дышит…»

После короткого раздумья он вновь присел к столу и заговорил поучающим тоном:

— Так ты, Петр Андреевич, с него глаз не спускай. Заведи себе толкового помощника среди его дружков, чтобы тот все его слова передавал. Сам-то он, если правда, что Карпов с политическими снюхался, своих дум тебе не скажет. Они ведь состоятельных хозяев не любят, к гольтепе льнут. Последи, не будет ли письма получать…

Поучение падало на благодатную почву.

…Когда девки расходились с посиделок, в вечер после отъезда Мурашева в город, Павел пошел провожать Аксюту Карпову.

— Тебе секрет должен сказать, — шепнул он ей.

Аксюта пошла, не противясь. Теперь, когда Таня вышла замуж, она считала себя невестой, и ухаживание богатого жениха ей льстило, хотя больше всех Аксюте нравился Николай Горов.

— Аксюта! Через год тебе семнадцать исполнится, я сватов пошлю, — взволнованно сказал парень, низко наклоняясь к лицу девушки и заглядывая в лучистые глаза. — Что ты мне ответишь?

— Ой, Паня! Рано говорить об этом. Какая я невеста? Маменька рассердится, еще за косу таскает, — засмеялась Аксюта.

Этот ответ Павла удовлетворил. Не отказывается — значит подрастет, его будет.

— Я вашу семью родной считаю, — серьезно продолжал он. — Пусть, кроме Федора Палыча, никто про наш разговор не знает. Ему одному скажи… — И Павел подробно пересказал ей беседу с отцом после сходки.

— Больно быстро он в город собрался, а незачем, товару еще много. Не наболтал бы еще что не следует, он ведь к начальству-то вхож. Обозлился отец, что не по его вышло, — говорил смущенно Павел.

Аксюта внимательно и испуганно слушала.

С каждой встречей любовь Павла к Аксюте крепла, и теперь он не мог и думать о женитьбе на другой. Что за ней капитала не дадут, это его мало беспокоило — сильнее любить будет, а капитал сам наживет. У них уже не одна тыщонка найдется, часто размышлял он.

Если Федора отец оговорит в чем, тогда прощай Аксюта! Об этом думал целый день Павел, прикидывая, как лучше помешать отцу. Поговорить самому с Карповым? Неловко! В конце концов он решил доверить все Аксюте, а заодно вперед выяснить, нет ли у нее кого на примете.

Когда Аксюта постучалась, дверь ей открыл отец. Она тут же, в сенях, передала ему слова Павла. Умолчала только о сватах.

— Ну что ж! От этого «святого человека» всего можно ждать, — в раздумье произнес Федор, выслушав дочь. — Сын, видно, не в отца пошел… А Павел тебе о сватах не говорил? — вдруг спросил он Аксюту.

Девушка почувствовала, как загорелось у нее лицо, но поняла, что надо сказать правду.

— Говорил, — шепотом проронила она.

— Тогда понятно! А тебе он очень нравится?

— Ой, что ты, тятя! Совсем нет! Занятно, что почет оказывает, — совсем смутившись, прошептала Аксюта.

— Тем лучше! Нам они не пара, дочка! Слыхала, как плачет Параська у богачей Коробченко? Дружбы с Павлом не теряй пока, только смотри, ничего не обещай! Говорить о том, что ты мне сейчас сказала, никому не нужно. Ни матери, ни сестре, ни подругам. Поняла, моя умница? — гладя дочь по голове, спросил Федор.

— Поняла, тятенька! — чуть слышно ответила Аксюта и нырнула под руку отца — в избу.

Глава седьмая

Разъездная торговля со степью в последнее время стала интересовать Савина больше, чем городская и ярмарочная.

Тридцать доверенных разослал он по степям. Некоторые из них не возвращались по пять-шесть месяцев, добирались до Каркаралинских степей и пригоняли потом огромные гурты скота в Петропавловск.

В торговой конторе Сидора Карповича, помимо управляющего Никиты Дорофеева, целый день легко носившегося по всем комнатам, несмотря на солидную комплекцию, учетом степных операций занимались еще десять человек. Сам хозяин, заезжавший ежедневно на два-три часа в контору, сразу же после традиционного чаепития, интересовался новостями, полученными от разъездных доверенных.

Сидор Карпович, подчиняясь в доме порядку, установленному женой, и отказавшись под ее влиянием от утренних заездов в купеческий трактир, устроил себе чайную в конторе.

Как только пара хозяйских рысаков останавливалась у крыльца, из помещения выскакивали служащие и, кланяясь в пояс, помогали хозяину выйти из коляски. Управляющий встречал купца на крыльце и провожал его до дверей кабинета.

В хозяйском кабинете стоял массивный темного дуба письменный стол, огромный, обтянутый добротной кожей диван, несколько глубоких кресел для важных гостей и десяток стульев для служащих и посетителей попроще.

Савин, войдя в кабинет, кричал:

— Митька, чаю!

Митька, молодой разбитной парень, появлялся в тот же миг с огромным подносом, заставленным графинчиками, тарелками с закуской, фарфоровыми чашками и большим медным чайником.

Смахнув воображаемую пыль белоснежной салфеткой, он расставлял прибор в центре письменного стола и подобострастно докладывал:

— Все готово-с! Пожалуйте-с, Сидор Карпыч!

Хозяин окидывал внимательным взором стол и, удовлетворенный, сбрасывал с плеч кафтан, который Митька схватывал на лету.

Расправив крученый поясок сверх длинной шелковой рубахи красного или голубого цвета — других он не признавал, — подкрутив пышные рыжеватые усы, Сидор Карпович усаживался в кресла, вольготно откидывался на спинку, выпивал серебряную стопочку и закусывал. Митька наливал чай и ставил чашку перед хозяином.

— Зови управляющего, — приказывал Савин, принимаясь за чай.

Начинался обычный прием.

Никита Семенович, стоявший наготове у дверей кабинета, немедленно являлся, держа в руках записную книжечку. Отвесив у порога почтительный поклон хозяину, приближался к столу, но никогда не садился, пока не услышит хозяйского: