Третья половина жизни - Виктор Левашов

– Нашли?

– Нет. Даже могилы не нашёл. Представляете, что я здесь увидел? Вы должны знать историю этого города. И нужно было или тут же покупать обратный билет, или прописываться постоянно. Что я и сделал. А потом было уже поздно менять решение. И не нужно. Я никогда не верил, что золотой век нашей экспедиции позади. Не оправдались мои прогнозы относительно Имангды, но общие оценки – отнюдь. Как показало время, я был прав. Комбинат расширяется, город растёт. И нужна уже не руда, руды только по разведанным запасам «Маяка» и «Комсомольского» хватит лет на сорок. А построят «Октябрьский» – на все сто. Нужны строительные материалы, кварцит для металлургических присадок. А главное – нефть. Нефть или газ. Энергетическая база. И ваша партия, Андрей Павлович, нужна не для того, чтобы вы подсказали ещё одну рудную жилу, а чтобы с помощью вашего метода, сравнительно быстрого и дешевого, хотя бы вчерне обследовать эти огромные тундры, где мы ещё не были.

– Вот здесь – газеты. Ещё тех времён, когда вы здесь бурили. Тон сообщений об Имангде очень оптимистический. Чем объяснить, что работы были прекращены так легко?

– Тон оптимистический, правильно. Не я его определял, но я не препятствовал. Вы, вероятно, знаете, в каком положении находился в те годы комбинат. А с ним и город. И вот представьте, что в этой газете появилась бы однажды заметка: на Имангде пробурили ещё одну скважину, руда есть, но так – ерунда, вкрапления. Или того лучше: закончено бурение ключевой скважины, допустим Т-6, и никакой руды здесь нет и надеяться не на что.

– Т-6? Или Т-11?

– Это было бы слишком просто. Т-6. До Талнаха ещё оставался целый год. Тон этих заметок – мелочь, конечно, когда речь идёт о таком глобальном вопросе, как судьба города. Такого города. Только я сказал бы по-другому: одна из мелочей, из которых складываются решения любого масштаба – от замораживания производства до… Не знаю, есть ли предел этой глобальности. Если хотите, до решения вступить или не вступить в войну. И за каждой мелочью – чья-то воля, чьё-то локальное, частное решение.

– Но если перспективы Имангды всё же вызывают сомнения, разве не правильнее доразведать месторождение? Пусть руда здесь не такая богатая, как на Талнахе, но её можно брать открытым способом. Всё выгоднее, чем строить там третий рудник.

– Я не совсем вас понимаю. Эти газеты, я их очень хорошо помню. Мне казалось, что у вас есть информация, которая заставила вас срочно меня вызвать. Нет?.. Очень странно…

– Ольга, узнайте, скоро ли они закончат.

– Ещё минутку, я только спрошу. Владимир Семенович, Игорь Хазанов хороший геолог?

– Если бы мне сказали, что моя девушка наводит обо мне такие справки… Не знаю, что вам ответить. Он смел, настойчив, чтобы не сказать упрям. У него неплохое геологическое мышление. Он молод и здоров, наконец. Всё это, вероятно, можно назвать… Нет, не талантом – способностями. Талант всё же подразумевает какое-то практическое претворение.

– И ещё… Почему вы прилетели? И почему отвечаете на наши вопросы?

– Потому, уважаемая практикантка, что время самовластных начальников кончилось. Мне нужны союзники, единомышленники. И в вашем лице. И в лице Андрея Павловича особенно. Без союзников любая программа гроша ломаного не стоит. Если сегодня я не сумею ответить ему, он закончит испытания, оставит нам методику и укатит в свои столицы. И будет прав, потому что работать с руководителем, которому не доверяешь, не дай вам Бог, это уже не работа.

– Спасибо. Не буду вам больше мешать.

– Скажите Егорову, что я хочу его видеть.

– Последний вопрос, Владимир Семёнович. Если бы я скрыл техническую документацию скважины Т-6, чем бы мне это грозило?

– Если ловко – ничем. А если не очень ловко… Думаю, вам были бы гарантированы крупные неприятности… Кстати, о Хазанове. Я не стал бы ограничивать его каким-то рамками. Он три года стремился сюда. Пусть работает так, как считает нужным… Ну что там, Ольга?

– Закончили. Вертолётчики ждут. Николай Тихонович сейчас подойдёт.

– Ещё раз напоминаю: вашей работе придаётся очень большое значение. Чем скорее вы проведёте проверку метода, тем лучше, впереди очень много дел. Андрей Павлович, нынешняя консультация была, допустим, необходима. Но на будущее имейте в виду, что сейчас в поле тридцать четыре таких же отряда, как ваш, и шесть стационарных партий. Если возникнут вопросы, раз в неделю на рации дежурю я или кто-то из моих заместителей… Николай Тихонович, вы закончили здесь свои дела?

– Ещё нет.

– Тогда счастливо оставаться…

XIV

– Поднялись… Завидую, сорок минут и в городе. А если там пересесть на самолёт, через пять часов Ленинград, белые ночи. Всё смутно, полутонами. Что захочешь увидеть в этих полутонах, то и увидишь. Во что захочешь поверить, в то и поверишь… Почта, Мартыныч?

– Она самая. Тебе письмо, пляши.

– Нет настроения. Это от мамочки. Беспокоится, как тут её дочка.

– Это – мне. Это – малому, где его черти носят? А это тебе, Игорь Константинович. Из Москвы, держи. А вам, Андрей Павлович, пишут… Я так думаю, можно передохнуть, а потом перетащим ящики. Я их прикрыл палаткой, полежат. Пустые бутылки, ничего им не сделается. Ну, пойти почитать, что там дома делается…

– Андрей Павлович, вы довольны консультацией?

– Кое-что прояснилось.

– А ты, Хазанов? Что же ты отмолчался?

– Вопросы имеют смысл, когда смысл имеют ответы. Если бы у меня на руках был хоть один факт, хотя бы фотоплёнка с ящиками! Ничего, будут. Теперь Андрей Павлович разрешит мне покинуть лагерь?

– Впредь можете не спрашивать у меня разрешения. По распоряжению Шубина вам предоставляется полная свобода действий.

– Учись, милый! Тебе всё ясно? Чхать на тебя Шубин хотел.

– Переживу. Хорошо чхает тот, кто чхает последним. Или правильнее сказать – чихает?.. Пока. Не хочешь поцеловать меня на дорогу?

– Перебьёшься. Счастливо… Игорь Хазанов!..

XV

– Эге-гей!.. Это я иду!.. Эгей!.. Это я пришёл. Здорово, студентка, ты чего сидишь одна такая кислая?

– А чему мне радоваться? Что ты пришёл? Подстрелил что-нибудь?

– Не-а!.. Это мне письмо? Точно – от бабушки! Почитаем… Ну и умаялся я сегодня! И страшно всё-таки в тундре – одному-то!

– У тебя вся физиономия в саже.

– Это потому, что я вспотел. Ну вот, дело сделано. Теперь можно и отдохнуть – часиков сколько-нибудь!..

XVI

– Андрей!.. Ольга!.. Мартыныч!.. Выходите! Николай Тихонович, Леонтьев! Все выходите!

– Что случилось, Игорь Константинович?

– Что тут за шум, а драки нет?

– Задонский! Выходи, чёрт бы тебя побрал!

– Привет! Быстро ты вернулся. Ты чего разбушевался?

– Узнаешь. Задонский, я кому говорю?

– Ну? Чего тебе?

– Прошу садиться. А ты стой и смотри на меня!.. Так вот, кто это сделал – я знаю. Зачем – догадываюсь. Но вот кто стоял за его спиной?.. Неужели вы, Андрей? Не могу в это поверить. Вы, Николай Тихонович? Нет, это не ваши дела. Ольга – ты? Но зачем? А тогда кто?

– Игорь Константинович, если вы объясните, в чём дело, может быть, мы сможем вам помочь. Что произошло?

– Ладно, попробую по-другому. Ну, Задонский, кто тебе велел это сделать?

– Мне? Никто мне ничего не велел.

– Не строй из себя большего дурака, чем есть! У тебя и сейчас вся физиономия в саже!

– А чего – нельзя? Может, мне так нравится?

– Смотри на меня! На той буровой был?

– Ну, был. За пробой ходил. Вот, Андрей Палыч, возьмите флягу.

– Спасибо, кстати. Очень кстати!.. Продолжайте, Игорь Константинович, а я пока сделаю анализ.

– Значит, пробу принёс? Молодец. А что ещё ты там делал?

– А ничего! Пообедал, допустим. Нельзя?

– Пообедал. Прекрасно. Тушёнку, конечно, разогревал?

– А как же? Не холодную есть.

– Слышь, малый! Ты и верно, кончай придуриваться. Видим – умеешь. Только это штука прилипчивая. И захочешь потом отвыкнуть, да поздно будет. А ты, Игорь Константинович, тоже. Хватит темнить. Говори толком, в чём дело.

– Да он там сжёг всё к чертовой матери! Ящики, доски, резину – всё в костер побросал!

– Не видал я никаких ящиков! Костёрчик сделал, не на спичках же тушёнку греть. А насчёт ящиков и чего другого – в глаза не видал. И точка. Так я кому хочешь скажу. Хоть и следователю. И нечего на меня пялиться!

– Вот, Андрей, полюбуйтесь на своего кадра!

– Что ж, это поступок. А умыться вам, Григорий Петрович, не помешает. Скажите, зачем вы это сделали?

– Спросите – понимает ли он, что сделал!

– Где уж нам понимать! Мы тёмные, один он умный. А если он такой умный, так пусть теперь и думает. А то больно шустрый. «Прокуратура! Прокуратура!..» У нас в деревне один такой шустрый дедку моего чуть под суд не упёк за полмешка картошки, мне бабушка рассказывала. На огороде в тот год посохло всё, а нас пять душ. Мать померла, батька денег по двенадцать рублей в месяц присылал… микроалиментов. Проживи тут! Так за ту картошку затаскали деда. Пока не помер, от каждого, кто в кителе, за баню прятался. Когда хоронили, бабушка говорит участковому: «Ты, милок, отойди от могилки, а то сбежит дед, тащи его потом из-за бани». «Прокуратура! Прокуратура!..» Ну, Андрей Палыч, чего вы нахимичили?