Смерть докторши - Хансйорг Шнайдер

Лучше б всему виной были деньги, наследство д-ра Эрни. Понятное, объяснимое убийство по корыстным причинам, однозначно и ясно. Но в это он верил все меньше.

Хватит с него любви. Он старый человек. Продолжать род ему незачем, это уже дело прошлое. Остатками своего эротизма он старался поделиться с Хедвиг, со всей возможной нежностью и тщанием. Пока что все получалось, и оттого он испытывал перед Хедвиг восхищение.

А вот совать нос в чужие любовные истории ему просто осточертело. Он бы с превеликим удовольствием попросту сидел и ждал смерти, спокойно, без эмоций. Смерть — вот подлинно великий избавитель, а вовсе не эта паскудная небесная сила.

Усмехнувшись своим мрачным мыслям, Хункелер бросил взгляд на улицу. В турецком кафе напротив — никакого движения. Только одинокий посетитель сидел и жевал пиццу. По мостовой опять проехал тот же тандем, на сей раз в обратную сторону.

Иов Хеллер явился в половине двенадцатого. Хункелер сразу его узнал — узкое лицо, крупный нос, залысины на лбу. Вылитый папаша.

Хеллер прошел в заднюю комнату, где, потягивая вино, сидела какая-то парочка. Окликнул официанта, заказал кофе, бросил несколько монет в автомат — на зеленое сукно бильярда выкатились шары. Он сложил их треугольником, взял кий, поставил белый шар и с силой послал его вперед — треугольник разлетелся во все стороны. Тут парень поднялся из-за столика, взял кий, тоже занял место у бильярда. Игра началась.

Все это происходило в молчании, без единого взгляда на других посетителей. Они играли, не выказывая ни малейших эмоций, слышался только сухой стук шаров. Девушка сидела не шевелясь, курила одну сигарету за другой и следила за поединком.

В двенадцать пришел лысый здоровяк лет пятидесяти, в безрукавке, открывающей могучие плечи. Пришел не один, с догом, громадным, как теленок, в черно-белых пятнах. С точки зрения знатока, небось красавец, подумал Хункелер, но ему лично не по душе эта собака, которая улеглась прямо у его ног, распахнула пасть и зевнула. Вновь пришедший заказал бокал «Ла кот», выпил и заказал еще. Мимо окна снова проехал тандем, в сторону Канненфельдпарка.

— Это моя Жизель, — сказал хозяин собаки, — самая милая девочка на свете. Могу хоть на три часа оставить ее в машине — ни разу не тявкнет. И кусать она в жизни никого не кусала.

Посетитель в турецком кафе напротив наконец-то доел пиццу. Хункелер видел, как он расплатился, встал, вышел на улицу и зашагал в сторону центра.

— Злая собака или нет, зависит не от нее, а от хозяина. Пород, злобных по природе, не существует. Питбули тоже не злые. Собаки становятся злыми, если у них злые хозяева. Я по характеру добряк, оттого и Жизель такая милая девочка.

Хункелер встал, перешагнул через спящую Жизель, прошел к стойке и заказал эспрессо. Иов Хеллер между тем уверенно загнал в лузы последние четыре шара, бросил в щель еще одну монетку и начал новую партию. Судя по всему, оба партнера — игроки высокого класса.

Хункелер взял свой эспрессо, вернулся к столику и, перешагнув через храпящего дога, сел у окна.

— Вы и спите со своей девочкой? — спросил он.

— Да, она спит на моей кровати. У меня двое детей, но я с ними не видаюсь. Была жена, только она со мной больше не разговаривает. Теперь жена у меня другая, и я с самого начала объяснил ей, что собака для меня на первом месте.

К кафе напротив подъехал маленький «фиат» с надписью на дверце: «Доставка пиццы. Лучшая пицца». Из машины вышла женщина, занесла в кафе желтую пластиковую сумку. Официант забрал сумку, отнес за стойку. Потом поставил друг на друга четыре коробки пиццы, женщина взяла их, села в машину и укатила в направлении Канненфельдпарка.

— Вы не любите собак? — спросил хозяин Жизели.

— Почему вы так решили?

— Потому что вы боитесь Жизели. Те, кто любит собак, ее не боятся.

— Если ваша псина вздумает тяпнуть меня за ногу, — сказал Хункелер, — то получит пинка под зад.

— Но-но, полегче! Я не допущу, чтоб мою девочку пинали!

Хункелер изобразил приторную улыбку. Краем глаза он видел, как Иов Хеллер попрощался, вышел на улицу и, перейдя через дорогу, толкнул дверь турецкого кафе. Официант передал ему желтую пластиковую сумку. Они явно не поладили, потому что начали кричать друг на друга. В руках официанта откуда-то возник пистолет, который он навел на Иова Хеллера. Тот покачал головой, медленно поднял руку, тронул официанта за плечо. Взял желтую сумку, вышел на улицу, сел в серый фургончик и поехал прочь.

— Я во многом жестоко разочаровался, — сказал собачник. — Особенно в женщинах. Не нашел ни одной, на которую можно по-настоящему положиться. А собака никогда не обманет. Она верная, надежная. Вам бы тоже не мешало завести собаку. Жизнь сразу станет лучше.

— Спасибо за совет, — поблагодарил Хункелер. — Я подумаю.

Он перешагнул через Жизель и вышел на улицу, прикидывая, что предпринять. Потом зашел в турецкое кафе, заказал эспрессо. Немного погодя решил наведаться в туалет. Проходя мимо какой-то открытой двери, заглянул внутрь. В комнате сплели за компьютерами двое молодых парней. Они его не заметили, сосредоточенно пялились на мониторы, где, должно быть, безостановочно шла важная информация.

В Эльзас Хункелер ехал сквозь ночь. Ехал не торопясь — стрелка спидометра застыла на цифре восемьдесят, — порадовался, когда в Ранспахе блеснули стволы платановой аллеи, а возле Труа-Мезон горное плато словно бы заискрилось в звездном свете. Он был один на дороге, и это ему нравилось.

События нынешнего дня изрядно его измотали. Признание Грабера, что он действительно тайком встречался с г-жой Эрни, его страх перед арестом. Поистине невероятная любовь Эдуарда Фишера к Нелли Цубербюлер, страх в глазах его матери. Злоба Меркле на наркоманов, которых он бы с радостью всех поголовно поставил к стенке. Пистолет, секунду-другую направленный на Иова Хеллера.

Хункелер был человек сентиментальный. Знал об этом, но ничего не мог с собой поделать. «Ты словно яйцо без скорлупки», — сказала однажды Хедвиг.

Иной раз ему очень хотелось стать другим. Держать чувства в узде, во всем руководствоваться только интеллектом. Не подпускать к своей душе ничего неподходящего. Ум-то ему на что? На то, чтоб им пользоваться.

Защититься бы, отгородиться от чужих бед. Получше смотреть за собой и думать о собственном благополучии. Хороших примеров тому в комиссариате сколько угодно — в первую очередь прокурор Сутер. Он всегда принимает решения в пользу своей личной карьеры, остальное его ничуть не интересует.

Хункелер так не мог, да, в сущности, и не хотел. Слишком он любопытен, слишком любит жизнь.

В общем-то понятно, что именно следовало бы предпринять. Ввиду однозначных улик задержать Ханса Грабера. Поманежить его малость — в надежде на признание. Сравнить кошачью шерстинку, найденную в кабинете г-жи Эрни, с шерстью граберовской кошки. Вряд ли, конечно, это много чего даст, ведь Грабер признался, что был там. Но таков обычный порядок. На что иначе нужен полицейский аппарат? Дальше он бы, наверно, задержал и Иова Хеллера. Иов явно мелкий дилер, а в желтой пластиковой сумке не иначе как точно отмеренные дозы, которые надо продать в провинции. Все равно же он туда едет, развозит прессу. Ничего не скажешь, придумано умно — практично и в глаза не бросается. К тому же, как показывает пистолет, парень в опасности.

Но все это казалось ему слишком скучным.

В полвторого ночи комиссар запарковал машину возле эльзасского дома. Дверь была открыта. Он сходил на кухню за бутылочкой божоле, стаканом и свечкой и устроился за столиком на лужайке, под окнами у Хедвиг.

Не спеша, обстоятельно пил вино, не курил. Слышал, как Хедвиг что-то неразборчиво бормотала во сне. Смотрел на небо, огромным куполом раскинувшееся над головой, бездонно-прозрачное в своей черноте.

Осушив бутылку, еще немного посидел на воздухе. На востоке взошел растущий месяц, повис у самого горизонта. Послышался тихий шорох, легкий, едва внятный шелест. Хункелер глянул на тополь и увидел, что листья затрепетали от первого утреннего ветерка.

Утром в четверг, в половине одиннадцатого, в церкви Св. Леонхарда состоялась панихида по д-ру Кристе Эрни. Хункелер только-только успел с последним отзвуком колоколов сесть на заднюю скамью возле Рут Цбинден. В квартире на Миттлере-штрассе он переоделся в черный костюм с черным галстуком. Свободного парковочного места в окрестностях церкви не нашлось, и он поставил машину прямо на тротуаре.

Взгляд его скользнул по головам провожающих. Почти сплошь пожилые люди — седые волосы, кое-где лысины. Карин Мюллер, прямая, чопорная, Ханс Грабер, г-жа Швааб, Армин Меркле из стариковского интерната, вместе с сестрами Бюлер и другими, чьих имен он не знал. Авраам и Ворчунья, Альбин и Конрад, Нелли Цубербюлер и Рут Кюнцли, Патрик и Свен. Даже Эдуард Фишер пришел, в элегантном черном костюме.