Смерть докторши - Хансйорг Шнайдер

— Дурацкая история, — проговорил Хункелер. — В особенности кошачья шерстинка.

— А если она вовсе не от моей кошки?

— Очень маловероятно. Впрочем, можно проверить.

— А это вправду необходимо?

Хункелер покачал головой. Он пока не знал, необходимо ли.

— Чем же я, по-вашему, ее зарезал? Ножа у меня не было.

— Судя по всему, это был средних размеров разделочный нож.

— Такого я вообще никогда в руках не держал. Я вегетарианец.

— Прикажете верить вам на слово?

— Да уж поверьте, пожалуйста. Я же не стану убивать свою любовницу. И вообще кого бы то ни было.

— Тем не менее кто-то совершил убийство.

— Но точно не я. Я всегда выступал против насилия, даже если оно служит классовым интересам пролетариата. Из-за этого «штази»[9] держало меня под неусыпным надзором.

— Политика тут ни при чем, — сказал Хункелер, — тут все дело в любви.

— Вы всерьез полагаете, что я убил Кристу от любви? Это же чистое извращение.

— Верно, — согласился Хункелер.

— Ну, знаете, я не извращенец. Свою способность к любви я всегда понимал как продуктивную силу, как перманентную революцию, которая рождает жизненную силу, радость жизни. Так и жил. Всю жизнь старался вести себя порядочно по отношению к женщинам. И почти всегда мне это удавалось.

В саду кто-то звал официанта, но Грабер не слушал.

— А если у нее был еще один любовник? — заметил Хункелер. — Возможно такое?

— Вконец прогнило это позднекапиталистическое общество, вконец разложилось, — сказал Грабер.

— Так возможно или нет?

— Наверно. Я никогда не предъявлял на нее исключительных прав. Да она бы и не потерпела, чтобы ее монополизировали. В сущности, Криста осталась для меня загадкой, до самого конца. Понятия не имею, за что она меня любила. Ведь твердила, что любит. С виду она казалась чопорной, никогда не подумаешь, что в ней таится эротичное существо. А потом вдруг раз — и голова кругом идет.

— И кто бы мог быть этим другим?

— Понятия не имею, — отрезал Грабер.

В саду слышались громкие, злые крики — звали официанта.

— Мне что, прямо сейчас идти с вами? — спросил Грабер. — Арестуете меня?

— Нет, — сказал Хункелер. — Пока погожу.

По Давидсбоденштрассе он выехал на Санкт-Йоханнс-Ринг. Машина прокатилась по «лежачим полицейским», вделанным в асфальт для усмирения транспортного потока. Но Хункелера эти препятствия не успокаивали, а, скорее, нервировали. На Бургфельдерплац он свернул налево и припарковался перед «Молочной». Однако решил сразу не заходить, сперва подождать немного.

Сел в сторонке на лавочку, закурил сигарету. И сам толком не знал, зачем закурил. Куда бы лучше подышать свежим воздухом. Все-таки курение — прескверная привычка.

Он вдруг сообразил, что настроение у него ниже среднего.

Площадь, пустая в этот час, дышала гнетущим ночным зноем. Освещали ее три висячих фонаря, замерших в неподвижности безветрия. На мостовой поблескивали трамвайные рельсы. Справа, возле полицейского участка, виднелись два декоративных деревца. Напротив — «Бургфельдерхоф», некогда веселый квартальный ресторанчик, ныне унылая пиццерия. В начале Кольмарерштрассе, где раньше была угловая пивная, теперь аптека. На другой стороне — филиал сетевого дисконтного супермаркета. Слева через площадь — секс-кино и секс-шоп. За спиной — кантональный банк.

И ведь по сей день есть люди вроде него самого, считающие любовь небесной силой. Мечтательные романтики, сентиментальные провинциалы, которые ценят верность. Но почему, собственно, и любовь не могла измениться, раз уж изменилась вся культура, вся жизнь вокруг? Вправду ли любовь — отрешенная от всего, плодотворящая сила, переворачивающая жизнь? Или она скорее явление маргинальное, этакий витаминный препарат или снотворное из аптеки?

Секс-шоп — ох и мерзкое слово! — подумал Хункелер, глядя на пустынную площадь. Его вдруг охватила почти неукротимая физическая тоска по Хедвиг, которая сейчас наверняка уже спит на широкой кровати в эльзасском доме. Он услышал, как со стороны Канненфельдпарка приближается трамвай — поодаль заскрежетали тормоза. Потом к остановке подкатила «тройка». Красивое зрелище. Моторный вагон с прицепом, оба зеленые, освещенные, на проводах дуги. Трамвай остановился, задняя дверь моторного вагона открылась. Какая-то старушка вышла, помахала рукой вожатому, будто прощаясь с близким другом. Дверь закрылась, трамвай продолжил путь к центру города. Хункелер хорошо видел вожатого, тот смотрел прямо перед собой, словно во сне. Пассажиров в моторном вагоне не было. В прицепном сидела парочка, девушка одной рукой обнимала парня за шею и спала у него на плече. Потом все опять стихло. Доносились только шаги женщины, удалявшейся вверх по Кольмарерштрассе.

Хункелер как завороженный наблюдал эту сцену — он будто угодил прямиком в фильм Феллини. Странно, все вокруг как бы подернуто блеском. Асфальт, рельсы, витрины аптеки. Только небо над головой тусклое, матовое.

Под декоративными деревцами возле полицейского участка возникло движение. Какая-то тень — может, собака или кошка. И снова все замерло. Лишь тонкие стволики поблескивали на свету. Но в конце концов из темноты вынырнул зверек. Широкими, размашистыми скачками побежал через площадь, не особенно торопливо. Он не удирал, чувствовал себя, похоже, вполне уверенно. Дикий зверек, не принадлежавший людям, сам себе хозяин. С первого взгляда видно. Куница. Она исчезла в подворотне на Кольмарерштрассе.

Хункелер встал, прошел мимо секс-кино, из витрины которого на него таращились пышногрудые голые женщины с припухшими губами. Краем глаза он отметил, что кто-то приклеил им между ног большие, с ладонь, золотые звезды.

Верность, пожалуй, тоже проблема возрастная, подумал он. На старости лет радуешься, когда в постели у тебя всегда одна и та же, знакомая женщина и незачем распускать хвост перед другими. Верность, что ни говори, привычка хорошая.

Прямо напротив, на месте давнего кооперативного магазина, теперь было албанское ночное кафе. Тридцатью шагами дальше располагалось туре и кое кафе, содержавшее службу доставки пиццы и тоже открытое всю ночь, до рассвета. «Молочная», куда Хункелер наконец-то вошел, принадлежала сербам.

Комиссар знал это заведение, и оно ему нравилось. Иногда после полуночи он выпивал здесь бокальчик пива. Были в «Молочной» и два автомата для игры в дартс, и бильярд — в задней комнате.

Всего несколько лет назад здесь располагался добропорядочный бюргерский ресторанчик, клиентуру которого составляли мещане и мелкие буржуа. Витрину его украшали две препарированные лососевые головы, прежний хозяин каждый год на две недели летал на Аляску ловить лосося. А потом целый год рассказывал о своих приключениях. Пока не повесился.

Теперь «Молочная» стала ночной пивнушкой, пристанищем мелких авантюристов, где разыгрывались отчаянные битвы на дротиках и бильярдных киях. Посетители остались те же. Только одевались теперь иначе. Белые блузы и отутюженные стрелки канули в прошлое. Уступили место «прикиду с наворотами». И ели они теперь не антрекоты а-ля «Кафе-де-Пари», а сандвичи. Хотя пиво пили до сих пор.

Хункелер сел за столик слева от двери — так, чтобы видеть улицу. Она по-прежнему была пустынна, если не считать одинокого тандема — молодой парень и маленькая женщина синхронно нажимали на педали.

Он попросил Милену нацедить большую кружку пива. Определить возраст Милены было невозможно, вдобавок она относилась к своей внешности с полным пренебрежением. Но однажды Хункелер видел, как в семь утра Милена, держа за руку дочурку, переходила через улицу, и с тех пор проникся к ней симпатией.

Возле одного из автоматов полным ходом шло сражение в дартс. Хункелер в этой игре не разбирался, да и интереса к ней не испытывал. Вспыхивали цветные огоньки, английские слова, цифры. За столиком рядом сидела компания болельщиков, в ярких гавайках и шортах. Состязались довольно молодой южанин с татуировкой на левом бицепсе и бледная, невероятно тучная тетка в джинсах. Кто победит, выяснилось очень быстро. Тетка метала дротики уверенно и направляла их куда надо, причем с совершенно бесстрастным видом. Рот у нее был очень красивого рисунка, а на подбородке словно бы светлый пушок.

Хункелер отхлебнул пива. Знал, что пить надо не торопясь. Как-никак сегодня предстояло еще добраться до Эльзаса.

Думал он о Кристе Эрни, которая на медицинской кушетке сумела «завести» такого мужика, как Ханс Грабер. Интересно, как ей это удалось? И все-таки уж не во время ли последнего любовного свидания она получила удар в сердце?

Куда ни ткнись в деле д-ра Эрни, везде упираешься в любовь. Ханс Грабер и Криста Эрни. Нелли Цубербюлер и Эдуард Фишер. Карин Мюллер и Регула Хеммерли. И что ни говори, надо бы разузнать насчет любовника Регулы Хеммерли, непременно.