Отравленная сталь - Всеволод Георгиев

Реальный мир суров, непритязателен, полон опасностей, в нем – ноль комфорта, зато в избытке ответственности. Матрица привлекательна. В ней – жизнь, знакомая нам, жизнь, созданная цивилизацией: пища имеет аромат, одежда – стиль, жилище – современные удобства, к услугам – увеселения, автомобили: «Матрица – мир грез, чтобы подчинить нас, Нео».

Нео узнает, что сохранившейся популяции людей приходится жить глубоко под землей. Оракул предсказал, что будет конец войне с машинами и люди обретут свободу. Последний островок, где обитают люди, называется Зион (Zion). То есть – Сион. Ну конечно же Сион! Сион – символ Царствия Божия во всей его полноте. Сказать «Сионский» значит сказать, в обобщенном смысле, «Храмовый». Агенты Матрицы ищут коды доступа к нему.

Агенты – это суперпрограммы, биться с которыми простому смертному не под силу. Агент Джонс, агент Браун, агент Смит. Безликие, средненькие, похожие на киношных чиновников из ФБР, но обладающие огромными возможностями. Инакомыслие подавляется, но личного пространства это не касается. Все можно. Все, кроме оспаривания власти Матрицы. Получается эдакая постмодернистская модель государства, циничного, насыщенного пиар-технологиями, заботящегося о собственных амбициях и собственных активах. Фальшивка. Умная, агрессивная, хитрая.

Выдумка братьев Вачовски? Для людей благоразумных, тех, кто намеренно сузил полосу частот восприятия внешних сигналов, – да. Для тех, кто потупее, – тоже да. Для тех, кто подходит к границам возможностей, это – послание. И не так важно, предупреждение это или обещание, важно содержание.

Заключительные реплики в сценарии принадлежат маленькому мальчику и его маме: «That man! That man fliers! – Don’t be silly, honey. Men don’t fly. (Этот человек летит! – Глупыш! Люди не летают)».

В программном мире летают.

Артур рассуждал, ничего не зная о сценарии, но сценарий был уже написан. Артур толковал Виталику о социальной роли технологий, об аспектах их развития, о тенденциях и проблемах так, будто у него самого проблем не было. А у него они как раз были. Он старался забыть о них. Совсем другого рода проблемы – личные. Он хотел уйти от них. Но они стояли на первом плане. И имя им было – Людочка.

Людочка… она – как электрон, который перешел на дальнюю орбиту: атом еще существует, но уже в критическом состоянии. Еще один квант внешнего воздействия, и электрон оторвется.

Вначале у нее наступил период лихорадочных сомнений. Артур отмечал то ее порывистость, то внезапное торможение, редкие всплески страсти на фоне постоянной замкнутости. Он делал шаг навстречу, она отстранялась. У нее появилось отчуждение. Ну, и как ему с этим справиться? Под машину попасть или стать долларовым миллионером? Когда дело касалось его лично, он не брался выигрывать у судьбы, он молча переживал.

Людочка пребывала в нерешительности.

– Только бы пережить эту зиму! – повторяла она.

Ей казалось, что лето все расставит по своим местам, что оно горячим солнцем, длинными деньками, запахом левкоев развеет зимний сумрак забот и тревог. Скорее бы вернуться в лето из зимы, как из ссылки. Летом придут каникулы и созреют умные мысли. Споткнувшаяся было жизнь вновь потечет, как кинофильм.

Но в Москве пахло сырым снегом, и в небе на северо-западе матово повисла комета Хейла-Бопа. За полночь то там, то здесь подавали голоса поставленные на сигнализацию машины. Як писни спивают…

Ей снился Артур. Лето, еще светло, они лежат рядом, укрытые только одним законом единства и борьбы противоположностей. Артур совсем близко, так близко, что ей трудно устоять, но рассудок останавливает ее.

– Нет, не сегодня, – шепчет она. – Никак не сегодня.

– А когда?

– Завтра. Давай завтра. Завтра я буду, как шелк. Вот увидишь.

– И будешь?..

– Да, все, что пожелаешь.

– И?..

– Да, да, да.

Бродящие во сне мысли заставляют ее уже в реальности прильнуть к Артуру. Тот, путая сон с явью, дарит ей чудесную виртуальную реальность или реальную виртуальность, восторг в полусне. И ее сонные мысли обретают форму здесь и сейчас, будто уже наступило предвкушаемое «завтра» и ожидаемое лето.

Днем она чувствовала, что в ней зреет беспокойство, расцветает раздражение и желание перемен. Профессия влияет на характер. За годы преподавательской работы она стала тверже, трезвее, в ней проснулось самолюбие. Работая со студентами, она привыкла к тому, что ее слово – закон, что студенты любят или побаиваются ее, а если и дерзят, то скорей для того, чтобы добиться ее внимания.

Ее знакомый профессор с кафедры физики твердого тела, тот, которого когда-то приметил Артур, давно сменил дубленку на утепленную куртку, а ондатровую ушанку – на черную вязаную шапочку-презерватив. Он называет Людочкины порывы сменой вех.

– Тэмпора мутантур, – говорит он, – эт нос мутамур ин иллис. Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними. Женщина в силу интуиции чувствует ветер перемен сильнее, чем мужчина.

Людочка с тонкой усмешкой слушает его латынь. Она с ним не церемонится.

– Что предлагаете? – она спрашивает, слегка приподняв брови.

Интуиция женщины давно подсказывает ей, что профессор к этой женщине неровно дышит.

– Держаться потока, – отвечает он.

– А конкретно? – голос Людочки звучит все еще насмешливо.

Профессор делает серьезное лицо.

– Вот вы смеетесь. А у меня есть что предложить. Согласитесь, наука умерла, однако у нас с вами еще есть время использовать новые вызовы. – Он смотрит ей в глаза. – Есть два выхода: уйти в бизнес и уехать за границу. Подождите, подождите, не смейтесь. Понимаю, что насчет заграницы все проблематично и продолжительно. А вот бизнес…

– Ну, какой из меня бизнесмен… бизнесвумен?

– Я не предлагаю вам стать сразу бизнесвумен. Я предлагаю пойти в бизнес.

– Каким образом?

– Очень просто и очень натурально. Сейчас объясню. Дело в том, что мне дают кафедру в одном коммерческом вузе. Он только открывается и будет учить студентов на платной основе, как на Западе. И зарплаты у преподавателей будут соответствующие. Мне требуется штат опытных преподавателей. Как вы? Не хотите воспользоваться таким вот выходом?

– Но вряд ли в таких вузах изучают физику, – Людочка не говорит «нет», просто сразу находит возражение.

– Да, физику не изучают. Математику, понимаете, математику. Да и то – на элементарном уровне. Слабенький матанализ, немного теории вероятности, основы математической статистики. Все по силам. Вуз-то – экономический.

Людочка в задумчивости закусывает губу. Глаза профессора следят за ней.

– Вы – искуситель, – говорит она. – Мне надо с мужем посоветоваться.

– Советуйтесь. Он – здравый человек. Уверен, он меня поддержит.

Людочка пожимает плечами, взгляд ее становится рассеянным.

– Мы еще вернемся к этому разговору. – Профессор ласково пожимает ей локоть и оставляет ее одну.

Людочка не торопится разговаривать с Артуром на эту тему. Она оберегает в душе надежду на новую жизнь и на идею профессора, породившую эту надежду. Она пускает их в рост, дает возможность им окрепнуть и черпает в них силы. Ими надо запастись, чтобы иметь некоторое преимущество при разговоре с мужем. Артур, с ее позиции, никак не мог приспособиться к обстоятельствам, чего-то ждал, озирался и вообще сдулся. Он, собственно говоря, и олицетворял то раздражение, которое она испытывала последнее время. Она была сердита на него и разочарована настолько, насколько это было ей свойственно, то есть в ней появилась некоторая холодность и ирония.

Наиболее сильно ее чувства проявились, когда в один далеко не лучший день Артур заявил ей, что зарплату давно не платили, денег на метро у него нет, а потому сегодня на работу он не пойдет. Людочка не вытерпела:

– Ну, откуда это в тебе? – Она неодобрительно взглянула на него.

Артур сразу понял, что оплошал. Времена изменились. Лимит сочувствия исчерпан.

Людочка с торжеством достала кошелек. Артур смотрел исподлобья.

Опомнись, улыбнись, погладь по плечу, погрози пальцем.

Не захотела. Бросила деньги на тумбочку в прихожей и, не прощаясь, хлопнула дверью.

Артур оделся и, не притронувшись к деньгам, тоже вышел.

Он теперь, как поющий зимой, – всегда рискует. Когда любят, тогда и недостатки хороши, а вот когда нет – и достоинства не в счет. Воспользовалась возможностью, чтобы унизить его. Возмутиться, одернуть ее?

Артур пожал плечами.

Получив по одной щеке, подставить другую? Падающего подтолкни? Ударит или нет? Получается – ударила. Но это же – его Людочка! Она заблудилась во времени, когда привычное уносится потоком и на месте привычного остается пена. Не всем по плечу держать давление перемен и не потерять себя. Она изменилась? Пожалуй. Но, не изменяясь, не развиваясь, человек чахнет. Разве не так? И вообще, всякая система…

Тут Артур постепенно перестал думать о Людочке, думать о ней сейчас больно, лучше думать о чем-нибудь другом, о неравновесной термодинамике, например.