Всё пришедшее после - Всеволод Георгиев

Всеволод Георгиев

Всё пришедшее после

Предисловие

Мы пересекли границу Воеводины и за поселком нашли позицию радиолокационной станции. Перед глазами предстало печальное зрелище.

Тонкие металлические борта передвижных кунгов болотной окраски не могли защитить от обстрела ни оборудования, ни людей, находившихся внутри.

Куда делись люди, мы не знали: убиты ли, ранены, Бог весть; оставалось надеяться, что им удалось покинуть это место раньше, чем взрывная волна перевернула одну из автомашин – она лежала на боку, а осколки пронзили другую – эта, наклонившись, застыла у зеленого пригорка.

Как бы то ни было, а РЛС давно устаревшей конструкции сражалась до конца, и гибель ее была славной. Те, кто обслуживал станцию, – настоящие герои! Так сказал старший нашей группы. Он еще что-то говорил об эффективной поверхности рассеяния и диаграмме направленности – трудно поверить, станция давала целеуказание на суперсовременные самолеты-невидимки F117.

В технике я разбираюсь слабо, из пояснений я только и понял, что этим стареньким радаром цель захватывали не спереди, где помещалась основная радиозащита самолета, а сзади, вдогон. Благодаря смекалке экипажа станции страшные бомбардировщики «Стелле», черными дельтапланами летящие в ночи над руслом лучезарной Сабы, становились видимыми, и радиолокатор без заминки выхватывал из мрака их координаты. Есть русская поговорка: голь на выдумки хитра.

В желающих заполучить уцелевшую документацию и материальную часть погибшей станции недостатка не было, поэтому в нашу задачу входило срочно изъять или уничтожить и то и другое.

Мои товарищи спешно осмотрели поприще хитроумного радара. Один из них обратил мое внимание на четыре большие тетради в коленкоровых переплетах. Они были сплошь исписаны бисерной кириллицей, как оказалось, по-русски. Из группы я один знал русский язык. Открыв первую тетрадь, я прочел: в пятницу, 22 марта 1963 года… Любая, пусть и недавняя, история вызывает мой интерес. Я взял тетради с собой.

В свободную минуту я погрузился в чтение. В моих руках очутился черновик рукописи неизвестного автора, нареченной им романом-апокрифом.

Положительно, некоторые вещи в романе показались мне столь необычными, что я мысленно согласился с таким названием. Некоторым образом знакомый с полной тайных и драматических событий далекой и близкой действительностью, я с удивлением обнаружил, что мы с автором, что называется, мазаны одним мирром. Как добрых знакомых встречал я в рукописи известные мне парадигмы, еще больше я был рад встрече с незнакомыми или незамеченными мною раньше вещами. Некоторые из них казались мне чистой фантазией, однако позже я наводил справки и не раз убеждался, что в их основе лежат прежде неизвестные мне факты.

Чем глубже я погружался в роман, тем больше мне хотелось разыскать его автора. Прошло несколько времени, и я приехал в Россию, однако мои поиски, к глубокому сожалению, не увенчались успехом. В продолжение трех лет мне так и не удалось найти скитальца.

Было бы ошибкой продолжать и дальше играть роль скупого рыцаря, утаивая Случаем доставленный мне предмет для исцеления от скуки. Я решил больше не скрывать от всех спасенную рукопись, а по-людски дать прожить жизнь вместе с героями романа. Как сказал один из них: рукописи не горят, они умирают в архивах.

Возможно, для кого-то из читателей книга раздвинет стены – тогда поднимутся вершины на горизонте, возникнет одновременно идиллический и суровый пейзаж. Так было со мной. Узнавая забытые дали, я не мог не подумать: «Et in Arcadia Ego[1]. Мне ли быть стерегущим драконом?»

С верой в Господина жизни выпускаю эту книгу из своих рук, с волнением ожидаю результата.

Книга поделена на четыре части, названия которых автор счел нужным скрыть за изящной латынью. Вот мой перевод этих четырех названий: «Юноша из Аркадии», «Хранит тайну», «Пастух и Навигатор», «День гнева».

Часть первая

Arcadius juvenis (Юноша из Аркадии)

1. Московская пастораль

В пятницу, 22 марта 1963 года, над Москвой сияло чисто вымытое голубое небо. В черных ручьях бликами отражалось солнце. Прохожие обходили лужи, а на подсохшем асфальте школьницы в распахнутых пальто уже расчерчивали мелом классики.

Он… представьте себе пятнадцатилетнего капитана в двенадцать лет. Дети московских дворов взрослели рано, однако многим это не мешало на всю жизнь остаться идеалистами, потому что лучшими друзьями и самыми верными их спутниками становились книги.

Если в детстве ты читал хорошие книжки, то в душе, наверное, сохранил отпечаток рыцарства, чести, готовности прийти на помощь и презирал алчность, невежество, корысть и особенно предательство.

Завораживающим достоинством обладали книги о приключениях, битвах и подвигах.

Любимые книжки не всегда занимали место на полках. Их брали у товарищей, в библиотеке, у родственников. Речи не было о том, чтобы найти в магазине свободно стоящие на полках томики Дюма, Вальтера Скотта, Майн Рида, Стивенсона, Луи Буссенара или Фенимора Купера.

Герой нашего повествования, двигаясь по направлению к центру столицы, пересек Садовое кольцо, следуя по улице Чернышевского, миновал продовольственный магазин, парикмахерскую и скрылся в темном и прохладном помещении букинистического магазина. Не задерживаясь, он пошел прямо, к отделу художественной литературы.

В ту пору в букинистическом магазине можно было приобрести не только известную, но и редкую книгу. Москву населяли небогатые люди, еще никто не бросался приобретать Сервантеса к купленному серванту. Домашние библиотеки накапливались поколениями. Давно Белинский и Гоголь, как мечтал Некрасов, заменили творения Матвея Комарова. К книгам относились серьезно. Впрочем, партия и правительство тоже.

Спустя десятилетие начнется первая московская книжная революция. В обмен на сданную макулатуру (не меньше 20 килограммов) счастливые москвичи будут получать талоны на покупку ставших в одночасье дефицитом избранных произведений избранных же авторов.

Приобретение книг надолго станет увлечением, своего рода спортом, вначале престижным и весьма уважаемым, но постепенно, в течение полутора десятков лет, приходящим в упадок.

На старте алчущие украсить книжную полку «Королевой Марго» смело несли в приемный пункт вторсырья завалявшуюся среди старых книг «Графиню Монсоро», чтобы потом, когда в золотом макулатурном фонде появится та же «графиня», бросить на весы приемщика подписку «Иностранной литературы».

В метро появились люди среднего возраста, чаще женщины (мужчины доставали, по обыкновению, из рукава пальто свежий номер газеты «Правда»), усердно штудирующие новинки макулатурного коловращения: «Трех мушкетеров» или «Союз рыжих» Конан Дойла, как будто эти книги до настоящего времени были запрещены, не лежали в каждой заводской библиотеке или же не были известны публике и представляли интерес только для литературоведов.

Но все это еще будет, пока же в счастливое дореволюционное книжное время, а всякое дореволюционное время – счастливое, наш юный капитан, притворно хмурясь, разглядывал старые книги. Он нашел что искал – книгу, которую давно прочел, но не имел собственного экземпляра.

В свое время он читал ее не торопясь, желая продлить часы общения с ней. Увы, непрочитанная часть стремительно таяла. Тогда он дал зарок читать не более 12 листов в день. Все равно, окончание приближалось слишком быстро. Настала минута, когда он чуть ли не с досадой захлопнул книгу. Она была прочитана. С той поры он мечтал иметь ее в своей библиотеке. Накопив два рубля, исправно ходил в «бук», зная, что рано или поздно ему повезет.

Итак, заплатив два рубля две копейки, он получил из рук продавщицы подержанный том «Трех мушкетеров». Книгу всех времен и всех народов. Книгу о том, как юноша вступает в столь вожделенную взрослую жизнь и с первых шагов попадает в жуткую свистопляску событий, переживая за короткий срок такие драмы и трагедии, от которых он и его друзья едва опомнились через целых двадцать лет.

Конечно, наш маленький библиофил несколько раз успел посмотреть французский фильм Бернара Бордери с восхитительной Милен Демонжо в роли миледи. Фильм и нравился, и не нравился. Детская непосредственность не отказывалась воспринимать цветной костюмный фильм с удалым, неутомимым и постоянно улыбающимся Жераром Баррэ в главной роли. Но что осталось от романа Дюма? Д’Артаньян на экране запросто расправлялся со всей отборной гвардией старых, испытанных бойцов, приученных к оружию с детства. Они наверняка не раз попадали под удар подкованного копыта боевого коня, но здесь падали от тумаков восемнадцатилетнего юноши. Впрочем, актеру можно было дать и все тридцать. Разве могло это устроить внимательного читателя?

Появляясь в кадре, д’Артаньян лихо раздавал затрещины гвардейцам кардинала, перед ухмыляющимся гасконцем не могла устоять ни одна женщина, он на короткой ноге общался с Ришелье и на фоне представительных друзей легко овладевал любой ситуацией.