День мертвых псов - Сергей Гришко

и мы умрём прототипами в героической ипостаси. А затем грянет салют в честь этой славной крыши и этого глубокого, звёздного неба и господь усмехнётся, а что делать? Мы же будем, где то далеко сидеть у кромки ещё не полыхнувшего солнца и болтать свешенными ногами, шустрые принесут пива и сигарет.

P.S.

– Представляешь, что произошло, и где ты оказался?

– Послушай малыш эту роковую тишину. Чудовища, что презирают свет, ждут ночи, чтобы добраться до тебя парнишка и друзей твоих.

– Представь, когда они доберутся до вас, как окровавленные руки мясников примутся за ремесло свое, и ты познаешь на яву всю лютость ада.

– Ты думаешь, шучу я? Оглянись, что видишь ты кругом, а это лишь начало.

– Беги малыш, со всех ног беги в небо. Убей себя и обломи им кураж охоты.

– Запомни их ремесло приносить мучения и смерть. Хочешь ли в ужасных муках под пытками провести остаток дней своих? Это подлинные чудовища, злые и кровожадные.

– Выбери себе смерть достойную. Твое время пошло.

Раздался выстрел и рецидивиста не стало, какая зловещая тишина повсюду и пробивает озноб. Молчавшие люди, заговорили, собираясь в дорогу, планы, мысли, слова, затем фейерверк и салют.

            Бег человека съевшего радугу

Мир вокруг с каждым днём тускнеет, чахнет, разрушается, хотя он и не был светлым в кольцах радуги. Миру плевать тебя нигде не рады видеть или ждать. Ежедневная ломка, идущая из минуты в минуту, панический страх о будущем не за горами, когда деньги внезапно исчезнут и грубые подошвы ботинок забьют в угол до полусмерти. Остается бежать, нагонять жизнь и время.

Снова придется оживать, бежать сломя голову от постоянства преследователей и искать, нюхать грязь разговоров, терпеть унижения, давние обиды, ежесекундную деградацию в безликую серость, хуже червя. Вздрагивать дергаться, стараться прилипнуть со свойским лицом, въехать в апартаменты и загаситься наглухо, до оттепели или когда туловище начнут пинать.

Порочный круг ненависти, злые люди-пауки выжидают, плетя удушливые сети, чтоб прокорм не перевелся. Долги и клятвы, переломанные конечности, сырые подвалы подобны лабиринту, здесь можно расплатиться душой или чужой, глупой жизнью. Темнота голодна и всеядна, только сейчас глобальный облом.

Я мчусь в поиске, на шаг, опережая ломку, рассеяно высматривая, что можно украсть и стартануть к ближайшей точке, где раздают рай в дозе чека. Мне бы ещё чуть, чуть, но дверь заколочена, гремит шмон, там облава, там стреляют. Понос, слёзы всё так неожиданно, я не смогу прожить ещё двадцать минут. Наступает истерика, ожил, заголосил, посреди улицы.

Глаза раскрыты, зрение сужено в чёрно-белый формат, во мне шевелится нечто гадкое, темное с запахом рвотной массы. Прохожие с опаской обходят, видя текущую из невидимки теплую кровь. Грязный снег марта, рвота, кровь и окурки, сёстры в кресте не дадут желаемого спасения, лишь презрение, их сраная вера в нейтральную скорость душит удавкой. Я не прошу, они пусты как тара, там нечего взять.

Может смерть, грызёт коченеющие пальцы, может ночь пришла и идёт вполне осенний дождь, в голове крутятся цифры любви, с каждой секундой вылетающие из памяти, даже забываю, что со мной? От чего всё именно так?

Только боль выворачивает наизнанку и бьет лбом об асфальт. Кровь остывает, нет бурления, сопротивления судьбе, я пепельного цвета, я практически мертвец. Пёс дворняга лижет лицо, для того, чтоб отхватить шмат дармового, тёплого мяса, я созерцаю, это ли философский финал? Люди спешат, следуют, вдогонку, вприпрыжку за своей жизнью, каждый божий день, а я вне их времени, в потаенном отдалении. Я вот у столба обрел своё пристанище, не ведая, чей это храм.

Струсил пес, хвост поджав, сбежал подлец. Мне вновь выпала эта роль зомби из трэшевого фильма, бесы под кожей оживают, расползаются зудом, собираются пеной в уголках губ. Плевать, что распнут, плевать, харкая на всё, дальше некуда падать, пускай убивают, пускай жгут.

Тьма окружает, вползает мрак внутрь, обустраивается зло в исколотом храме бледного тела, оживает выродок Голем. Рассудок настолько устал от ломовых атмосфер, что зачастую вырубается, ему уже не в радость шевелить аморфными конечностями. Кругом ночь и зима, я замерзаю до последней клеточки. Сворачиваюсь, как гемоглобин.

Да, я вру всегда, как женщина имитирующая оргазм, мой мозг знает сокровенную мечту чужой жизни и остаётся взять напрокат реквизит битых судеб, блеклой романтики, чистую любовь и облить всё шаманским настоем. Развести, одурачить, поживиться, превратить в дымную историю, я выгораю дотла как человек и личность, почему бы остальным не сгореть?

Готово намерение слепо, бескорыстно жертвовать ради личной выгоды, занять сытое место, над которым остальные пролетают. Думаешь, твой мир вечен, идеален, нет, его обыкновенно сожрут в психушке на рождество Христа с креста. Они льют залеченные речи, я тоже люблю выпивать, когда крайне туго, укрываться матрасом, делая вид, что меня больше нет.

Бег серого человечка вникуда, исполинская мышь съевшая радугу, недовольство нации с длинными, шмыгающими носами, обращение барана к волчьей стае. Листаю каналы, пуская слюну, кто-то взлетает шутихой от рекламы вверх, смешная мартышка в очках, оплаченный зал рукоплещет. Много болтают о ерунде, закуривая сигаретами, для тебя, для тебя барабанит дробь дождя и стихи, что разбавлены в салате предстоящего искушения. Жизнь ни о чем, такая судьба.

Бег продолжается к спасению, только в ком или чем? Мега дорогая недвижимость, ультра мирное оружие массового поражения, винтовки, патроны, капканы, удавки, жизнь в засаде. Слышится стоп. Жизнь в обороне? Культурная жизнь? Может нон-стоп вечеринка, где забавы, приходы, нирвана, синь, благодать свыше? Может мягкое тело, как средство индивидуального спасения с названием любовь? Химия тела, мать природа смеется.

Качусь с горы, гремя костями, кричу о помощи, и, хлопая глазами, жду, молюсь. Вокруг чуждый мир, мертвый наглухо космос, в котором живые люди гибнут и гниют. Чесотка, похоть, раздавленная прилюдно совесть, еще смачный плевок. Истина уродлива, закостенела, вторсырье. Истина уже не эталон, ей на развес торгуют спекулянты всех мастей.

Курю, не курю, тошно в глазах, хорошо от кашля, мне вдалбливают армейским приёмом рукопашного боя знание наслаждения, а денег на дозу то нет. Лампа гаснет от удара рукой, любовь и объедки покрылись плесенью в животе, значит, грешим до грядущего понедельника.

Вскрытая нычка, я та еще хитрожопая тварь. Приход на приём и наступление исступления в рвоте, спазмах тонущего сперматозоида, а далее в окно, где пусто ни ночи, ни дня, лишь пресные, жуткие сутки, дайте воды с аспирином, это кидняк.

Забег