Девять сбежавших кошмаров (СИ) - Ролдугина Софья Валерьевна

– Когда у битвы есть свидетель, то победа слаще, а слава громче, – отшутился он. И сощурился испытующе: – Так останешься с подругой?

Виттория перекинула сумку через плечо и – обернулась, гордо вскинув подбородок, как мама иногда делала во время редких семейных ссор:

– Пойду. А там решу по дороге, чего больше хочу, сладкую победу или громкую славу. И ещё подумаю, делиться ли с тобой.

– Упрямая, – цокнул Рю языком и взъерошил ей волосы большой, жестковатой ладонью: – Люблю упрямых.

– Если вы наворковались, то идём, – едко прервал их Белый. И, улучив момент, сладко поцеловал Летицию в губы: – А ты дождись, о несравненная. Надолго мы не задержимся.

Большой город прямо перед рассветом выглядел особенно чистым, свежим и мирным. Бездонное небо становилось похожим на нежную акварель, просыпались птицы и засыпали в изнеможении студенты после ночной зубрёжки, в окнах кофеен загорался свет – где-то там, за металлическими жалюзи, пока ещё плотно сдвинутыми… Но спокойствие было иллюзией: Сити напоминал океан, где даже в полнейший штиль на глубине бушуют стремительные, опасные течения…

…и обитают смертоносные хищники.

Тридцать седьмой трамвай ходил по одному из четырёх маршрутов с круглосуточным расписанием; чаще всего им пользовались студенты – и любя называли его «бешеной петлёй». Отправная – она же конечная – точка находилась на площади Согласия, неподалёку от Высшей Школы; оттуда рельсы тянулись через все старые кварталы, пока не выходили почти к самой набережной, а оттуда плавно заворачивали к новым жилым районам с многоэтажками. Трамвай следовал мимо парка, мимо Городского музея эволюции, затем делал остановку у кинотеатра – и резко нырял влево, к зданию городской администрации, и уже оттуда пёр напрямую, практически без задержек, обратно к площади Согласия.

Весь маршрут занимал около двух часов; за ночь выходило примерно три круга.

– Та тварь, видимо, сразу же забралась в трамвай, как только мы спугнули её в Высшей Школе, – рассуждал Белый Лис в полёте; Виттории сперва жутковато было слышать голос сразу ото всюду, но затем она привыкла. – Да так и каталась с тех пор… И чем ей приглянулась эта железная коробка?

– Там сиденья мягкие, – пояснила Виттория, вспомнив свои годы учёбы. – Если живёшь далеко, у набережной, то можно прямо там и подремать. Студенты почему-то всё время не высыпаются.

– Чего ж тут удивляться, – громыхнула туча справа, и в туманных клубах вспыхнули винно-алые глазищи. – Молодость жадна – хочет успеть повсюду, до всего дотянуться. На что мужу зрелому и часа жаль, на то пылкий юноша ночь бросит без сожалений.

– Есть удовольствие в том, чтобы растягивать удовольствие – и в том, чтобы отказываться от удовольствий, – изрёк Белый что-то непонятное, но явно мудрое. И смущённо кашлянул-тявкнул: – Впрочем, неважно… А вот и трамвай. Ставлю хвост и ухо, что наш.

– Вы с высоты номер видите? – восхитилась Виттория.

– Нет, просто смерть чует в этой железной махине, а она сделана, чтоб живых возить, – пророкотал из облака Рю. – Верно?

– Снижаемся, – коротко ответил Белый. И добавил: – Держись, колдунья.

Он назвал её не «диковинкой» и не «девой» – и Виттория сразу напряглась: чудовища просто так оговорок не допускали… Но додумать эту умную мысль не получилось.

Город, с высоты похожий на расписное блюдо, вдруг накренился – и ринулся навстречу.

– И-и-их! – вырвался из горла придушенный писк; подразумевался оглушительный визг, но встречный ветер, кажется, запихал голос обратно. – И-и-их…

Если сверху трамвай выглядел совершенно обычным – вагон в бежевую и зелёную полоску, похожий на мятный леденец с круглыми фарами, напоминающими вечно удивлённые глаза, то вблизи он производил жутковатое впечатление. Водитель, полный мужчина в картузе, практически лежал на приборной панели, и вывернутые локти торчали у него над подрагивающей спиной, как сломанные крылышки. Все сиденья были заняты спящими людьми, и на полу тоже вповалку лежали пассажиры, ближе к входам – прямо друг на друге.

– Они входили – и сразу же засыпали. До того как могли почуять неладное, – негромко произнёс Белый, зависая в воздухе над дорогой; хвосты клубились за ним, как грозовые тучи, даже синеватые искры молний проскакивали изредка, довершая сходство. – Похоже, этот кошмар успел где-то набраться сил ещё до того, как мы его нашли. Обычным людям от него не сбежать, само его присутствие – точно яд, разлитый в воздухе.

У Виттории мурашки по спине пробежали.

«Я-то ведь тоже человек, просто умею колдовать понемножку».

– Что делать будем? – хрипло спросила она вслух. – Кажется, оно нас пока не заметило…

– Заметило, – возразил Белый жутковатым тоном. – Заметило, но, видно, считает, что выкрутится. И зря.

На тротуар он опустился уже не на четыре лапы, а на две ноги, бережно прижимая к себе Витторию; аккуратно поставил её рядом с собой, как хрустальную статуэтку, ободряюще хлопнул по плечу – и шагнул вперёд, к трамваю.

Воздух разом точно загустел, приобретая зеленоватый оттенок, словно в аквариуме.

– Всё, что я вижу, принадлежит мне, – произнёс Белый Лис, воздев руку. – Всё, что я слышу, принадлежит мне. Да воздвигнется стена от земли и до неба!

От его ладони разошлись концентрические круги, как от камешка, брошенного в воду. Эти кольца ширились, ширились, и то, сквозь что они проходили – замирало в движении, будь то птица в полёте или бумажный пакет, который ветер кувыркал по асфальту. А потом в отдалении, в радиусе полсотни метров от центра, вдруг возник столб света, затем ещё и ещё, пока они не сомкнулись в сплошную сияющую стену до сгустившихся облаков.

– Приятель, приглядишь сверху? – крикнул Белый, запрокинув голову, и в вышине вспыхнула багряная молния, а следом раздался раскат грома – видно, так драконы выражали согласие. – Прекрасно. Теперь эта тварь не сбежит.

Трамвай и впрямь замер на месте, точно увязнув в зеленоватом воздухе – а потом люди, которые находились внутри, вдруг разом поднялись и бросились врассыпную, кто через окна, кто через двери, не жалея ни коленей, ни локтей. Хрупнуло битое стекло; запахло кровью.

К горлу подступила тошнота.

– Хитрая тварь… Но всё равно не скроется, – холодно посулил Белый Лис, закатывая рукава рубашки. – Кошмар засел в одном из пассажиров. Вот и проверим каждого, дел-то. Готова, колдунья?

Виттория кивнула. Уж что-что, а изгонять зло она умела давно: это было первым, чему научил её Лобо. Пальцы рефлекторно сжались, стискивая пачку талисманов…

«Я справлюсь».

Вдруг пожилой мужчина, который улепётывал на четвереньках, по-звериному припадая к земле, резко изменил траекторию движения – и ринулся к ним. Сердце ухнуло в пятки…

…Белый пружинисто извернулся, избегая атаки, и хлопнул мужчину по лбу раскрытой ладонью. Из ушей у жертвы кошмара показался чёрный дымок, но почти сразу развеялся, а тело, лишённое потусторонней подпитки, обмякло и мешком рухнуло на тротуар.

– Не зевай, колдунья!

Опомнившись, Виттория приподняла юбки – и припустила следом за ближайшим пассажиром в безразмерной толстовке. Это оказалась девушка, совсем молоденькая, вчерашняя школьница; глаза у неё были закрыты, а из полуразомкнутых губ тянулась ниточка слюны. Талисман, точно примагниченный, сам налип ей на лоб. Вспыхнули солнечным золотом защитные узоры, из приоткрытого рта вырвалось чёрное облако – и девушка мягко повалилась на газон, измученная донельзя, но живая.

«Спасла! – у Виттории сердце от радости заколотилось часто-часто. – Спасла, спасла!»

Окрылённая первой победой, она сиганула через низкую ограду и побежала за следующим пассажиром, который только что нырнул за мусорные баки. С ним получилось даже проще, потому что ни силы, ни скорости ему явно не хватало – какие бы приказы ни отдавал кошмар сомнамбуле, но превзойти изначальные возможности тела было невозможно.

Третья жертва, старушка с зонтиком-тростью, не стала убегать, а вероломно набросилась из кустов, за что и схлопотала талисманом в лоб.