Холокост. Черные страницы. Дневники жертв и палачей - Нина Сигал

час продлится пять дней, и на шестой день мы должны быть дома в восемь тридцать, а через несколько дней – в девять часов, и так далее, вплоть до полуночи. И горе тому, кого к тому времени не будет дома. Их заберет «Зеленая полиция», отвезет в какое-нибудь место вроде Городского театра и заставит выполнять какие-нибудь странные упражнения, например маршировать взад-вперед или что-то веселое в этом роде, а если он сделает неверный шаг, то его поправят штыком. Мы слышали, что подобные выходки немцы устраивают с семи тридцати вечера до четырех часов утра.

Элизабет ван Лохейзен, владелица бакалейной лавки, г. Эпe

Среда, 26 февраля 1941 года

Вчера в Амстердаме началась забастовка протеста, потому что депортировали много евреев под тем предлогом, что евреи убили члена W. A. Было объявлено военное положение, перестали ходить трамваи, все магазины были закрыты, никому не разрешалось выходить на улицу после половины восьмого. Сегодня вечером газеты сообщили, что немцы вернули себе командование страной, и во всей Северной Голландии было объявлено военное положение. Всем следовало вернуться к своей работе. Любой, кто продолжит забастовку, будет приговорен к пятнадцати годам тюремного заключения, а тот, кто работает в «компаниях ключевых отраслей», может быть приговорен к смертной казни…

Всякий раз, когда где-нибудь собиралось несколько человек, полицейские стреляли и бросали ручные гранаты. Один полицейский сказал Мик, что забастовка была спонтанной. Ходят слухи, что заводы «Веркаде» и «Фоккер» тоже бастовали. Мы слышали, что во всей Голландии царит тревога.

Саломон де Фриз – младший, журналист, Амстердам

Среда, 26 февраля 1941 года

За бойцов! На данный момент это те, кто они есть, – те, кто доказал, что достоин этого почетного знака. За справедливость, за любовь к человечеству, за справедливое, настоящее братство!

Таковы факты. Забастовка началась во вторник. Ее начали несколько муниципальных коммунальных компаний, в частности городской департамент санитарии, электрические компании, службы газоснабжения и водоснабжения, трамвайная компания. Забастовка растекалась, как масляное пятно. На фабриках, заводах и в офисах некоторых компаний раздавались призывы: «Забастовка!» А затем толпы рабочих и офисных работников покинули свои рабочие места.

Эти новости передавались из уст в уста по всему городу: «Бастуют повсюду: амстердамские докеры, судостроители, де Фриз Ленц, Фоккер! Паромы остановлены! Трамваи не ходят!»

Все высыпали на улицы. Многие, переполнившись эмоциями, плакали от счастья и что-то кричали друг другу. Совершенно незнакомые друг с другом люди разговаривали, давали какие-то рекомендации. У каждого было чувство, что он должен что-то сделать! «Сделай что-нибудь, хотя бы просто перебеги от одной группы к другой!»

Улицы пусты. Нет трамваев, почти нет машин. К забастовке присоединились многие рабочие и водители как крупных, так и мелких судоходных компаний. Закрыты почти все магазины. Забастовка, всеобщая забастовка! Против преследования евреев, против бесчеловечности, против W. A. и негодяев Мюссерта, захвативших наши улицы.

Улицы пусты. До десяти часов. А затем, совершенно неожиданно, один из трамваев выехал из депо Кромме-Миддрехтстраат. Весь народ хлынул в депо с Амстеллаан и Рейнстраат. Сегодня утром уже другой трамвай попытался это сделать, но потерпел неудачу. Водитель трамвая № 16 попытался выехать, но старый кондуктор бросился через рельсы прямо перед ним:

– Давай, веди, если посмеешь, фашист! Предатель!

Водитель не осмелился и просто поехал обратно. А теперь вдруг снова!

В депо находились сотни водителей трамваев и кондукторов. Перед ними стоял директор и произносил речь, полную угроз. Он был НСД-шником. Но его речь не возымела никакого эффекта. Мужчины продолжали стоять на рельсах. Затем НСД-шник вызвал полицейского, чтобы тот очистил путь. Полицейский сначала проконсультировался со старшим офицером полиции, который стоял чуть дальше. Потом рельсы все же были расчищены, и трамвай наконец тронулся.

И снова всевозможные слухи передавались из уст в уста: «Мы проиграли забастовку! Все трамваи выехали из депо Хавенстраат!» Это была ложь, распространяемая фашистами, но она сработала. Среди бастующих были люди с двадцатилетним стажем работы, и все они знали, чем рискуют… Но слухи быстро признали ложными и пресекли их. «Нет! – раздались крики. – Это неправда! На Хейвенстраат все еще бастуют! Верните назад своих парней! Уберите трамваи с улиц!»

Люди на дороге перебегали с одного островка безопасности на другой, чтобы сообщить эти новости. Некоторые водители трамваев не захотели верить этим сообщениям и продолжали ехать. Другие в ответ кивнули: «Понятно!» Прямо перед своим домом я увидела проезжающий мимо трамвай номер 25. Несколько человек из канализационной компании из числа бастующих вышли на улицу и уселись прямо на рельсы. Водитель трамвая просигналил. Мужчины на рельсах не обратили на это никакого внимания. Он вновь просигналил.

– Ты действительно хочешь поехать, когда мы все будем бастовать?

Трамвай вернулся в депо.

Около половины одиннадцатого все трамваи вернулись через Амстеллаан в депо. Трамваи номер 3, 5, 18, 22 – странно было видеть всех их сразу, поскольку обычно они ходят по разным маршрутам! Через Берлагебруг и обратно в депо. Теперь они вышли на Кромме-Миддрехтстраат, а затем вернулись в Амстельдейк. Мы победили! На улицах снова стало тихо. Они вновь опустели. Все бежали по улицам; те, кто никогда раньше не знал друг друга, обнимались. Мы победили!

– Мы победим! – сказал пожилой водитель, который присоединился ко мне, когда я шла по Рейнстраат. – Мы должны победить! Все должны понять: мы боремся не за себя!

Люди, слава богу, это понимают! Некоторые хотели зайти в те немногие трамваи, которые ходили, чтобы разобраться, но их либо удерживали, либо оттаскивали те, у кого было больше понимания общей ситуации, а также ощущения солидарности.

Улицы пусты! И все эти люди – это те, кто впервые за несколько месяцев высказал свое мнение, по-настоящему выкрикивали его, открыто, с уверенностью в себе. Это наш день! Наш день! Наш день! «Мы покажем им, кто здесь хозяин!» – крикнул мужчина на переполненной площади Виллинкплейн.

Доуве Баккер, полицейский, Амстердам

Среда, 26 февраля 1941 года

Ночь тихая, погода хорошая, похолодало – и даже морозно. Когда я еду на велосипеде в свой офис по Сарфатистраат, то сначала я не вижу ни одного трамвая – и уже потом начинаю замечать их все больше и больше…

Позже утром выясняется, что нарушители спокойствия все еще пытаются все испортить: трамваи останавливаются, населению велят (иногда и при помощи угроз) не ездить на трамвае. В различных районах собираются массы людей, в результате чего немцы вынуждены принимать меры. Есть убитые и раненые. В Йордаане, Кинкербюрте и на Альберт-Кайперстраат (и в окрестностях) взрывают ручные гранаты и стреляют из оружия. Много жертв. На ван Вустраат около двадцати этих негодяев попытались остановить трамвай, в этот момент подъехала немецкая машина, полная солдат. Четверо мужчин были схвачены. По-видимому, была перестрелка, но жертв нет.

Во второй половине дня гражданская власть была расформирована, бразды правления переданы командующему Христиансену[57]. Генерал Шуман доверил Магу Бенджко руководство полицией, отдав ему приказ любой ценой подавить беспорядки. Отныне все полицейские силы, за исключением сотрудниц, занятых на чисто административных должностях, должны работать непрерывно, делая по очереди перерывы на прием пищи.

Когда я прихожу домой ужинать, то вижу проходящую мимо колонну немецких эсэсовцев. Они вооружены легкими пушками, у солдат – автоматы.

В управление доставлены мешки с соломой в качестве постелей, но я сомневаюсь, что ими доведется воспользоваться. После половины восьмого никому больше не разрешается находиться на улице… Бергсма, Бонариус, Берендс и я играем вечером в карты (бридж). Янсен рассказал мне, что из района Бетховенстраат немцы увозят на полицейских машинах множество богатых евреев. Самое время. По его словам, за последние месяцы семь человек были убиты и шестьдесят или более серьезно ранены…

Мы проводим ночь в управлении и почти не спим. С 6:30 до 8 утра я поспал, но совсем немного. До половины четвертого я читал и писал письма. Кстати, ночью было тихо. После наступления темноты мы не слышали никаких британских самолетов.

Четверг, 27 февраля 1941 года

Сегодня, насколько известно,