Два Обещания - Даша Самсонова

углов, возвестил о том, что пора возвращаться в здание. Он длился полминуты, а смолкнув, эхом продолжал звенеть в ушах. Все, кто находился в парке, точно муравьи, построившись один за другим, одной дорожкой направились к дверям клиники. Свет солнца, пробивающийся сквозь ветви деревьев, клочьями ложился на их выцветшие халаты. Они щурились в ярком свете. Некоторые до сих пор закрывали ладонями уши, пытаясь спастись от нарушившего тишину сигнала.

Тогда впервые Николас увидел Еромана. Пациент огненно-рыжей масти шел в сопровождении санитара. Его растрепанная грива неопрятно стояла торчком, на лице заживали ссадины, нижняя челюсть выпирала вбок — была сломана сильным ударом и срослась неправильно. Его походка казалась шаткой, Ероман шел, слегка раскачиваясь взад-вперед, подволакивая ноги, словно боялся опереться на пятки. Стоило ему заметить двух идущих навстречу мужчин, как Ероман бросил на Николаса затравленный взгляд, ясно говорящий о том, что он знает — они из полиции и здесь ради него. Рыжий пациент прибавил скорости, едва не сорвавшись в бег, так что санитар еле поспевал за ним. Неприятное чувство сохранилось после этой встречи — как будто через тело пронесся ветер и его холод остался внутри. Шерсть на спине Николаса встала дыбом. Он испытывал это ощущение и раньше, много лет назад, в старом форте…

— Видел, как он шел? Следственный комитет его хорошо отделал, если добрался даже до ног, — вклинился Рассел в мысли Николаса. — И все же, каким бы жалким он ни казался, это прихвостень Элиранда. Черт бы его побрал, такое чувство, что отморозок нажмет на курок, стоит только отвернуться.

И Расселу удалось “это” почувствовать, но он не знал, что дело тут далеко не в Элиранде.

— Ероман — единственная ниточка, способная привести нас к альбиносу, — продолжил Рассел, — проследи за ним, пока Дженне не удастся прибрать малыша к рукам нашего участка.

— Как ты думаешь, сколько времени это займет?

— Неделю, может две. Знаю, как ты ненавидишь сидеть сложа руки. Но никто не запрещает, попробуй для начала поговорить с ним.

— Вряд ли Ероман мне что-нибудь расскажет. Ты же видел, как он себя вел? Ему известно, кто мы.

Рассел усмехнулся:

— Николас Патнер, твое лицо не знают только слепые или младенцы, еще не научившиеся читать газет. Для начала поделись с ним историей, почему ты здесь. Нет на свете ничего печальнее, чем потухшие звезды… Мне и самому очень жаль тебя, приятель.

Николас рассмеялся.

— Напарник психа, что бы ты делал, если бы я взаправду свихнулся?

Рассел встал напротив него и, положив руку на плечо, изрек:

— Я буду тебя навещать.

Вороной депос проводил Рассела до середины парка. Дальше к воротам напарник должен был идти один, в этом заключалась часть их плана.

— Береги себя, — сказал Рассел, прощаясь. И только тогда Николас понял, как же он не хочет, чтобы тот уходил. Действовать в одиночку было для вороного депоса привычным делом. Но меньше всего на свете ему хотелось оставаться одному за воротами психушки. Николас смотрел, как Рассел отдаляется: тучный силуэт на фоне сосен.

— И передай привет Дженне! Скажи — я не намерен сидеть здесь пока не состарюсь. Эй, ты, странглиевская задница! Будешь навещать меня — не забудь захватить своего чая и твоих любимых булок с корицей. Хотя нет, их не стоит. Вот тебе моя последняя воля: без меня такое не трогай. Мы едим их только вместе, я забочусь о тебе, Расс!

На лице Рассела так и не появилось улыбки, но его глаза, когда он обернулся, кажется, смеялись. Николас спустился к зданию клиники по тропинке, вымощенной серым битым кирпичом. Последний пациент давно исчез за дверями. Солнце еще стояло высоко в небе, раскрашивая пустующие скамейки и клумбы цветов в краски заката. Деревья тянули к Николасу ветви, когда он проходил мимо по тропинке, навстречу старому зданию, вид которого никогда бы не смог нарисовать в собственном воображении. Николас все еще не мог поверить, что остался здесь, словно оказался в незнакомых далях чужих воспоминаний. Когда вороной депос поднялся на крыльцо, то расслышал шум мотора. Это отъезжал автомобиль Рассела Лэйона.

В коридоре, возле стойки администрации, Николаса ожидали двое санитаров. Пегий бритоголовый мужчина, полный, с мускулистыми руками, хватки которых стоило бы опасаться, и женщина-медсестра средних лет, серой масти. С уходом Рассела из клиники закончились и церемонии. Больше приказывая, чем прося, охраняя, чем сопровождая, они показали Николасу его комнату. Ему выдали пижаму. Клетчато-синюю. Несмотря на то, что она была новой и запечатанной в целлофановую упаковку, все равно уже пахла этим местом, как и многие предметы в клинике. Николас боялся, что, прикасаясь к ним, он и сам пропитается этим запахом.

Вороному депосу предстояло жить в отдельной небольшой комнате. Палаты в клинике были сделаны под копирку — все стены с детскими голубоватыми обоями, местами ободранные — плевать, главное что не желтые. Кровать на вид показалась удобной. В распоряжение Николаса предоставлялась полка для вещей и крохотный шкафчик. Правда, комнату предстояло делить с соседом, типом весьма незаурядным, судя по интерьеру его половины: в глаза тут же бросались полки, забитые миниатюрными моделями аэротранспорта — самолетов, ракет, аэропланов, но больше всего здесь было вертолетов. Они занимали место на соседском шкафчике, под кроватью и на полу — стайка стрекоз, облепивших половину спальни. Стены вторили тематике, демонстрируя красочные плакаты: вертолеты на суше и воздухе. Владельца-коллекционера Николас так и не дождался. Может, причиной стала вчерашняя бессонная ночь, но скорее — в раствор капельницы, который должен был очистить его кровь от алкоголя, добавили снотворное. Он заснул через десять минут, рассматривая модели вертолетов, казавшихся в ночном свете такими реальными, словно до их размеров сжался весь мир. Они взлетели уже во сне, и Николас не слышал ничего, кроме шума их крошечных лопастей. До тех пор, пока в его сон не ворвалась она.

Ему снилось, как он впервые взял Лейн за руку. В омуте боли и мелькающих вспышек-образов четкими казались только ее глаза. Николас искал в них утешения. Тогда он ничего не знал о девушке, которая находилась с ним рядом, ему только предстояло ее полюбить. Ладонь вороного депоса скользила по маленькой горячей руке, с досадой замирая на одном месте — кольце на безымянном пальце. Лейн пробыла с ним до самого