Шерсть дыбом: Медведи-взломщики, макаки-мародеры и другие преступники дикой природы - Мэри Роуч

индийские слоны не едят, – и это чайные листья. Пить чай здесь любят все, однако немногие из людей и зверей любят его есть. Листья очень горькие. Когда слоны, пересекая территорию плантации, топчут посадки, какая-то часть урожая, конечно, теряется, но по большому счету страдают от этого рабочие, а не собственники или управляющие.

Тем не менее Падма и ее соседи говорят, что не злятся на слонов. 75 % людей, которых Наха опрашивал об отношении к слонам, вторгающимся в их деревни, сообщили, что питают к ним добрые чувства. При всем количестве смертей и разрушений по вине слонов в Северной Бенгалии животных здесь редко убивают в отместку: по словам Дипаньяна, не больше трех – пяти слонов в год.

С помощью Аритры я рассказываю Падме, что происходит в США с крупными млекопитающими, которые ранят человека или вторгаются в его жилище. Я спрашиваю, слышала ли она, чтобы кто-то из ее знакомых говорил, что желает смерти слону, вломившемуся в его дом или магазин. «Зачем же убивать бога? – спрашивает она, имея в виду индуистского бога Ганешу, которого изображают в виде человека с головой слона. – Мы просто говорим: "Намасте – и пожалуйста, уходи"».

Падма провожает нас на чайное поле, где сейчас идет сбор урожая. Сборщики листьев движутся вдоль рядов, обрабатывая кустики по пояс высотой. С кустов снимают только молодые и нежные ярко-зеленые листочки. Рабочие будто играют на стальных барабанах – сами стоят на месте, а руки их так и мелькают. Им приходится торопиться: если они не выработают норму, потеряют часть зарплаты.

Наха наклоняется и показывает мне свободное пространство под чайными кустами. Иногда сборщики листьев застают врасплох самку леопарда, отдыхающую с детенышами в тени. Испуганное животное, чувствуя себя загнанным в угол, может броситься на человека. Смертельные случаи редки, но травмы случаются. 90 % нападений леопарда на человека в Северной Бенгалии происходит на чайных плантациях.

Мы смотрим, как работают женщины. Набрав полную горсть, они заводят руку за голову и складывают листья в тканевый мешок, свисающий с затылка. Теперь я понимаю, почему Падма проявляла такой живой интерес к моему рюкзаку. Управляющие могли бы и раскошелиться на более эргономичные сумки. Я говорю об этом Дипаньяну.

Он закатывает рукава. «Им платят по сто пятьдесят рупий в день». Чашка капучино в аэропорту Дели стоит дороже. «Колониальное мышление. Это рабочие тех же племен, что британцы перевезли сюда из Центральной Индии. Их нанимают потому, что считают трудолюбивыми и послушными».

Когда Наха рассказал мне о журналах учета рабочего времени слонов, о слонах-пенсионерах и об их ежедневных купаниях, я поначалу восхитилась. Вот это да – правительство гарантирует работающим животным те же привилегии, что и людям! Теперь же, наблюдая, как здесь обращаются со сборщиками чая – как позволяет с ними обращаться закон, – я уже не испытываю прежнего воодушевления. Если вам не повезло с биологическим видом, религией, полом или кастой, может оказаться, что в Индии вам лучше было бы родиться животным, чем человеком. В 2019 году муниципалитет Дели обнародовал план реконструкции одного из пяти приютов, которые город содержит для своих свободно разгуливающих где попало, мешающих дорожному движению священных коров. Вероятно, в ответ на критические высказывания о том, что город больше заботится о коровах, чем о жителях, городской министр животноводства сообщил: «Мы планируем разработать уникальную программу сосуществования, где пожилым гражданам будет позволено жить вместе с коровами».

Недавно дело дошло до крайности. Действующий премьер-министр Нарендра Моди пришел к власти на волне индуистского национализма. Этот человек присвоил Гангу статус личности. Река теперь обладает правами человека, но женщины, подобные Падме, зарабатывают по 150 рупий в день, а мусульман линчуют за продажу говядины.

Когда мы сели в машину, собираясь уезжать, подскочил помощник управляющего с полными руками полиэтиленовых пакетов: по полкило чая для каждого из нас. Аритра поблагодарил, а когда машина тронулась, повернулся к Дипаньяну: «Это СТС». (Сокращенное название одного из методов обработки.) Мне же он объяснил: «Самый дешевый».

Дикая природа вдохновила ландшафтный дизайн государственной турбазы Джалдапара, где я сегодня ночую. Территория комплекса уставлена гипсовыми моделями обитающих в округе животных. Какие-то из фигур попáдали, у каких-то отломаны выступающие части: они валяются тут же, на удивительно ухоженных лужайках. Невозможно отделаться от ощущения, что перед тобой миниатюрное поле для гольфа – после того, как по нему прошлась компания пьяных игроков, лупивших по статуям своими мячами, а может, даже и клюшками.

Мне нравятся такие места, нравится их сюрреалистическая разруха, нравится служащий, который не знает, в котором часу подают завтрак и подают ли его вообще, нравится все, кроме разве что крысиных экскрементов на моем балконе. Непонятно, что привлекает крыс на балкон, где нет ни еды, ни материала для устройства гнезда, да и вид не ахти. Видимо, это просто такое место, куда крысы приходят облегчиться. Крысиный туалет Джалдапары.

Турбазу будут перестраивать, потому что министр лесного хозяйства Западной Бенгалии в сотрудничестве с Корпорацией развития туризма Западной Бенгалии планирует устроить в соседнем лесу носорожий заповедник. Как раз в этот лес и собираемся отправиться мы с Дипаньяном и Аритрой. Мы хотим выследить «конфликтного леопарда» с радиоошейником – леопарда 26279, – которого переместили сюда полтора года назад, на земли, выделенные под будущий заповедник. Тогда животное еще не достигло взрослого возраста, и Наха хочет проверить, не вырос ли леопард из своего ошейника.

Заодно он хочет побеседовать с жителями деревни на окраине леса. Радиоошейники обеспечивают вас точками на карте, но не дают ответа на вопросы, которые встают, когда хищника выпускают на чей-то задний двор. Уносит ли леопард ваших коз? Согласны ли жители деревни терпеть такое соседство? Наха старается за всем этим уследить, словно социальный работник, курирующий приемную семью. Он дистанционно наблюдает за перемещениями леопарда и по телефону оповещает деревенских жителей, если замечает, что зверь приближается к их домам.

Этим утром у нас новый водитель, Ашок. Он редко вступает в разговор, предпочитая сосредоточиться на вождении. Не то что наш предыдущий шофер, который, чтобы не задремать, прилепил свой смартфон к лобовому стеклу и запустил телесериал. (Наха и бровью не повел. «Одним глазом в телефон, другим – на дорогу».)

Мы сворачиваем с бетона на грунтовку, уходящую в густеющие заросли. Ветки скребут по автомобилю. Ашок притих и, похоже, напрягся. Я сказала что-то не то? Он боится поцарапать краску?

Миновав ряд домиков, мы паркуемся рядом с человеком, который поливает грядку с цветной капустой пестицидом из бака, висящего у него за спиной. Наха выходит из машины, и мужчина выключает разбрызгиватель. Один его глаз затянут пленкой катаракты. Подходят трое других. Аритра прислушивается. Ничего нового. Леопарда они давненько не видали.

Мы едем дальше. Проезжаем мимо наблюдательной башни, которой пользуются