Они не мы - Григорий Грошев

адаптированный человек, в свои 55 лет (по его рассказам) с трудом ходил на ежедневный труд, в то время как его сверстники уже давно лежали, утилизированные, в коробках. А Глава управляет нами уже лет сто, и это не считая его прошлой жизни. Мне всего лишь 40, а я уже чувствую себя стариком. Как Он остаётся таким сильным и бодрым, спустя целое столетие? Без борьбы с природой здесь не обошлось, мне, по крайней мере, хотелось бы в это верить.

На одном из открытых заседаний, куда был приглашён и я в качестве корреспондента ведущего государственного издания, мне удалось перекинуться парой слов с Главой наедине. Случилось это так. В поисках отхожего места я незаметно для себя проскользнул мимо охранников и увидел заветную табличку, на которой была изображена пунктирная кривая.

Он вышел из этого помещения, мрачный и злой, великолепный в своей надменности. Гордо поднятая голова, взгляд, устремлённый вперёд и немного вверх: такой может пойти в одиночку против пяти, не дрогнув. На ходу Глава застёгивал последние замки безукоризненного комбинезона. На лице – маска: блестящая, аккуратная – ничего лишнего.

Комбинезон был идеально чёрным, ни одного светлого пятнышка, даже молнии тёмные, потому они и сливались в глазах близоруких граждан. Они считали Его богом, и в чём-то даже были правы. Конечно, говорили они, только богам не надо снимать на ночь комбинезоны. Глупые неучи! Последнего бога человек истребил задолго до моего рождения. Теперь миром правит человек, и я даже знаю, как он выглядит.

К моему немалому удивлению и восторгу, Глава не закричал «Охрана!» или «На помощь!» Ничего подобного: переступая так, будто на него сейчас смотрели сотни глаз, Он подошёл ко мне и протянул руку в плотной перчатке. Это старинный обычай, дружеский жест, утраченный в связи с неактуальностью. Я обрадовался, что только этим утром получил на складе новые перчатки, только переживал за обод на шее, в котором я выглядел по-дурацки.

- Я… я журналист, - всё, что я смог выдавить из себя. А ведь, стоя перед зеркалом, я так часто репетировал, что я скажу Главе, если доведётся его встретить. Слова благодарности, признательности и собственной благонадёжности. Но всё это забылось, или показалось мне неинтересным, не помню уже.

- А я - Глава, - без тени усмешки сказал Он. – Рад нашей встрече.

Смущённый собственной неподготовленностью, я не мог придумать ничего, не нашёл темы для разговора, истории для беседы. И тогда заговорил Он. Для одного меня, как для целой комнаты журналистов. Его слова, простые и понятные, о моём труде, о моей судьбе (оказывается, он читал мои статьи и слышал про мою личную трагедию). Я понял, насколько сильно я влюблён в него, сильнее, чем в собственного отца. Ясно одно: я не мог дать ему ничего, да он ничего бы и не принял от меня, ведь у него всё есть. Плотским прагматизмом здесь даже не пахло, и это нисколько не удивило меня, творческого человека.

Единственное, чем я мог доказать свою преданность – положить свою жизнь и сердце на алтарь величия кумира. Внезапно к нам подбежали зазевавшиеся охранники, но, поймав всего один взгляд Главы, замерли. Он ещё раз пожал мою руку и совсем неожиданно взял за плечо. Этот жест совсем сбил меня с толку. Он отправился за трибуну быстрым и уверенным шагом, а я молча поплёлся следом. Рослый охранник что-то шепнул Главе, и в ответ я услышал его странные слова: «Я умею отличать овцу от волка. Будь спокоен, это - прежде всего».

И хотя по ходу выступления я должен был делать заметки чтобы подготовить качественный и актуальный материал, я чувствовал: теперь мне это ни к чему. Я слился с его мыслями, и мог говорить о величии вождя бесконечно.

На следующий день в шесть часов восхода я уже сидел в редакции и набирал статью «Рукопожатие слуг Народа». Та самая новенькая перчатка до сих пор хранится в ящике памяти, а на руках у меня – одна потёртая, а другая чистая и свежая. Мои коллеги посчитали это новым проявлением дресс-кода и начали носить перчатки подобным же образом».

Запись 11

- Где ты был? Почему ты всегда исчезаешь вот так, как будто тебя не было никогда? Как будто это я тебя придумала? Скажи!

В её голосе – страх, злость и ревность. Куда он может пропадать? Почему ему нравится оставлять её одну? Да, Владимир – великий воин, настоящий Герой, которому подчинились все деревни в этой части мира. Он знает столько секретов, что ни один шаман не способен победить его на поле духов. Но почему он уходит? И куда?

- Лея! – пробасил Владимир ей в ответ. – Я смотрел на Клетку. В лучах заката она становится красной, как огромная капля крови. Как плод гигантского дерева. Как гигантский слизень, в оболочку которого мне нужно проникнуть. Я смотрел на неё, потому что я хочу расколоть Клетку, и никто меня не остановит. Даже ты.

- Ничего не знаю! – обидчиво произнесла его женщина. – Ты близко подходишь к стороне огня. Слишком! Сколько родичей пало там. Они перед смертью ревут, а их кожа плавится. Я не хочу, чтобы ты ревел, муж! Я не хочу искать твой пепел среди песков, чтобы похоронить. Подумал ли ты о нашем потомстве? Кто будет