О ней и о ней - Дмитрий Старицкий

как изваяния старых китайских мастеров, если бы не красные звезды на фуражках, и вползли дальше в широко растворенные двери клуба ГубЧК...

Сцена 76. Клуб ГубЧК. Интерьер. День. Зима.

...и пестрой шкуркой накрыли все стулья зрительного зала.

Над сценой на красном полотнище надпись:

ОБМАНУТЫМ КРЕСТЬЯНАМ

СОВЕТСКАЯ ВЛАСТЬНЕ МСТИТ

И дальше по стенам:

СМЕРТЬ ВРАГАМ

ОКТЯБРЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ !

СМЕРТЬ АНТАНТЕИ ЕЁ СЛУГАМ !

Зашевелились, зашептали. На пестрой шкуре дрожь, от дрожи складки. Шепот все громче и взволнованней:

- Сме-е-ерть... Сме... Сме-смерть... Сме-сме-е-ерть...

Комендант, поморщившись от неприятного запаха:

- Откройте форточку.

Кто-то открыл.

Пестрый лохматый зверь жадно раздул две сотни ноздрей, захватил полную грудь свежей сырости таящего снега, крепкого хмеля первого холодного пота земли. Беспокойно, с тоской, завозился зверь, заскрипели стулья.

И Срубов, и Кац, и Моргунов, когда вошли в зал...

...увидели на лицах, в глазах арестованных крестьян серую тоску.

Срубов быстро, упругими шагами вышел на подмостки сцены. Высокий в черной коже брюк и куртки, чернобородый, с револьвером на боку, на краном фоне занавеса, стал он как отлитый из чугуна. Смело посмотрел в глаза укрощенному зверю и первое слово сказал с радостью укротителя:

- Товарищи!.. - негромко, медленно, чуть нараспев, как погладил по пестрой жесткой шерсти.

Вызвал легкою щекочущую дрожь во всей пестрой шкуре.

Как укротитель, спокойно открывающий клетку зверя, Срубов спокойно объявил:

- Через час вы будете освобождены.

Радостью огненной, сверкающей, блеснули сто двенадцать пар глаз. Взволнованно, радостно зарычал пестрый зверь.

А из форточки непрерывным потоком хмель таящего снега.

И Срубов захмелел от хмельного дыхания близкой весны, от хмельной звериной радости сто двенадцати человек.

Срубов:

- Товарищи! Революция это не продразверстка, не расстрелы в Чека...

Сцена 78. Расстрельный подвал в другом городе. КМБ. Мульт.

На месте пестрой толпы крестьян на секунду мелькнуло черное обугленное лицо отца с красной дыркой посередине лба и исчезла, сгорая в желто-красно-сером огне.

Сцена 79. Клуб ГубЧК. Интерьер. День. Зима.

Срубов со сцены продолжает:

- Революция - это братство трудящихся!

И зааплодировал, за ним чекисты, потом робко потянулись и крестьяне...

На сцену выбежала агитбригада синеблузников с стали составлять живые картины.

Срубов сошел со сцены триумфатором под их песню:

- Мы синеблузники, мы профсоюзники

Мы знаем всё и обо всём.

И вдоль по миру свою сатиру,

Как факел огненный несем...

Сцена 80. Улица перед ГубЧК. Натура. Ночь. Зима.

Освобожденный зверь с довольным ворчанием, с топотом, сотнями ног резво побежал в раскрытые ворота на улицу.

И радостью беспричинной, хмельной, звериной радостью жизни захмелели чекисты. В эту ночь невиданное увидел белый трехэтажный каменный дом с красным флагом, с красной вывеской. С часовыми у ворот и у дверей. Вышли за ворота с хохотом, с громкими криками сотрудники ГубЧК.

Срубов Председатель коллеги ГубЧК, мальчишкой забежал вперед, схватил горсть снега и снежком Ваньке Мудыне в морду.

Ванька, захлебнувшись снегом, взвизгнул:

- Я вам сейчас, товарищ Срубов, председательскую залеплю!

Мудыню поддержал мрачный Боже и слепив снежки бросили их...

...Срубову сразу в спину и в шею два белых холодных комка.

Срубов в кучу чекистов кинул ещё ком...

...и чекисты, как школьники, выскочившие на большую перемену на улицу, с визгом принялись лупиться снегом. Ком снега - ком смеха. Смех - снег. И радость неподдельная, беспричинная, хмельная, звериная радость жизни.

Срубова облепили, выбелили с головы до ног.

Попало и в лицо часовому-китайцу. Тот обиделся в взяв винтовку на руку с китайским акцентом крикнул:

- Моя неприкосновенная. Мая часовая!

Крик этот немного отрезвил чекистов. Прощались сердечно, как близкие родственники, которые помирились после серьезной размолвки.

Срубов на углу пожимал руку Кацу, смотрел на него прояснившимися, блестящими глазами:

- Да свидания, Ика. Всё хорошо, Ика. Революция - это жизнь. Да здравствует революция, Ика.

Сцена 81. Квартира Срубова. Павильон. Ночь. Зима.

Дома Срубов с аппетитом ужинал. И, вставая из-за стола, схватил печальную, черную женщину-мать, закрутился с ней по комнате.

Мать вырывалась: не знала сердиться ли ей или смеяться. Кричала, задыхалась от бешеных туров неожиданного вальса:

- Андрей, ты с ума сошел. Андрей... пусти!

Срубов смеялся:

- Всё хорошо, мамочка! Да здравствует Революция, мамочка!

Сцена 82. Кабинет Срубова. Павильон. Ночь. Зима.

Допрашиваемый посреди кабинета. Яркий свет ему в глаза. Сзади, с боков мрак. Впереди, лицом к лицу Срубов.

Допрашиваемый видит только его и двух конвоиров в границе освещенного куска пола.

Срубов работает с бумагами. На допрашиваемого никакого внимания. Не смотрит даже.

Часы на столе показывают час ночи.

Подследственный волнуется, теребит хилые, едва пробивающиеся усики. Со Срубова не спускает глаз. Ждет, что сейчас тот начнет его спрашивать. Напрасно.

Пять минут молчания. Часы на столе показывают пять минут второго.

Допрашиваемый нервничает.

Часы показывают десять минут второго.

Срубов что-то внимательно пишет.

Часы показывают